– И что?
– До того как начнется операция, – заговорил я, ясно видя перед собой картинку, – командир спецназа обратится к бойцам. Он скажет: «В первую очередь мне нужно, чтобы не пострадал никто из гражданских. Во вторую очередь мне нужно, чтобы не пострадал никто из вас. Ваши жизни мне до одного места, но подготовка каждого из вас стоит четверть миллиона долларов, а мне в этом году сократили бюджет». Смех в зале. Ты сидишь в уголке и молчишь в тряпочку.
– А что я должен сказать?
– Ничего. Он прав. Что еще ему делать? Приказать им рисковать жизнью ради какого-то помешанного со взрывчаткой?
– Но он не помешанный.
– Нет. Не помешанный.
Он снова отошел и снова вернулся. Запрыгнул на ограду и поболтал ногами.
– Ты мне не доверяешь?
– Нет.
– С каких пор?
– Ты специально болтаешь ногами?
– С какой стати?
– Чтобы я вспомнил, откуда мы родом. И сколько лет провели на этой ограде.
– Ты совсем рехнулся.
Мы оба знали, что я прав. Я даже допускал, что он сделал это неосознанно, но это не меняло дела. Я слез с забора.
– Завтра в десять, – сказал я. – И не пытайся приставить ко мне хвост. Я его сброшу.
– Я могу в девять тебя арестовать.
– И будешь объяснять журналистам, почему ты позволил ему устроить взрыв в центре города.
– Так вот что он задумал?
– Спокойной ночи.
– Джош! Ты это серьезно? Про взрыв?
Он сказал это моей спине.
У меня в квартире все еще витал легкий аромат лимона – спасибо Эле, которая вымыла здесь полы. Я включил в ванной горячую воду и долго стоял под душем в облаках пара. Вода у меня под ногами постепенно меняла цвет с черного на красновато-коричневый, пока наконец не стала чистой и прозрачной. После душа я надел серые баскетбольные трусы с логотипом Chicago Bulls и белую футболку. Зазвонил телефон. Я взглянул на часы – половина третьего ночи – и снял трубку, уверенный, что это она.
Но это оказался Альтер. Он плакал.
– Они убили мою дочь, – дрожащим голосом сказал он. – Она была совсем крошка. Я поднимал ее одной рукой. Шира пугалась и кричала: «Ты ее уронишь!» Но я никогда ее не ронял.
– Где ты? – спросил я.
– Однажды она ушиблась головкой, – продолжал он, будто не слышал меня, а может, и правда не слышал. – Она только-только начала ходить. Знаешь, как это с детьми? Они на самом деле начинают не ходить, а бегать. Такой смешной перевалочкой, как утята, вот только не умеют останавливаться. И она не смогла, Джош, не смогла. Она бежала и упала на детской площадке рядом с домом. Там лужайка обложена камнями, и она упала на камень и разбила голову. Мы помчались в больницу. Врач, которая ее зашивала, все время спрашивала меня: «С вами все в порядке?» Я не выдержал и сказал: «Почему вы меня спрашиваете? Это моя дочь поранилась, а не я!» – а она: «С девочкой все будет нормально, но я предпочитаю, чтобы с ребенком была мать, потому что отцы часто теряют сознание».
– А ты не потерял?
– Мы с ней познакомились в армии, – сказал он, и я не сразу сообразил, что он имеет в виду жену. – Она встречалась с моим приятелем. Я никогда не спрашивал, спала она с ним или нет. Я решил, что задам ей этот вопрос на десятую годовщину нашей свадьбы, но он меня мучил. Он плакал на ее похоронах. Это меня разозлило. Тогда я впервые хоть что-то почувствовал. До того я был в шоке. До того, как увидел его.
– Ты его убил?
– С какой стати? – изумился он. – Он не сделал ничего плохого. Я читал о тебе в интернете. Ты убивал людей, которые причинили тебе зло. После смерти твоей сестры тебя вызывали на допрос. Ее убийцу нашли с ножом в горле.
В этот момент меня впервые посетила мысль, что Кравиц мог поставить мой телефон на прослушивание. Поэтому я промолчал.
– Я просто хотел, чтобы ты знал.
– Что?
– Что я никогда ее не ронял, – ответил он, удивленный моей непонятливостью. – Я потому и позвонил.
– Альтер, где ты?
– Мне пора, Джош. Извини.
Я еще несколько минут простоял с телефонной трубкой в руке. Потом пошел к письменному столу и достал из нижнего ящика свое самое ценное сокровище – сигару «Коиба Сигло № 6» в желтом жестяном футляре. Кравиц подарил мне ее на сорок шестой день рождения, и с тех пор она ждала меня. Я вынул сигару из футляра, ножницами отрезал кончик и закурил. Я сидел и просто курил, вслушиваясь в случайные ночные звуки. Через полчаса пульс у меня успокоился, но сна не было ни в одном глазу. Возможно, из-за диеты. Когда я только перешел на здоровое питание, то не спал целыми ночами.
В четыре утра я позвонил Эле. Она сняла трубку после двух гудков.
– Я тебя не разбудил?
– Нет. Рики уснула час назад, а мама только что ушла.
– Как ты?
– В растерянности. А ты?
– Хочешь приехать?
– Да.
Без лишних сложностей. Просто «да».
Она приехала через двадцать пять минут. Я открыл ей и обнял ее прямо на пороге. Зарылся руками в ее волосы, о чем мечтал с той минуты, когда ее увидел. Обхватил ладонями и приподнял ее лицо. Она прильнула ко мне губами. Через минуту я скользнул рукой вниз, вдоль ее тела, тонкого и гибкого, ощутив прикосновнение невероятно нежной кожи. Рука пошла вверх, чтобы убедиться, что она без лифчика.
– Мы так и будем здесь стоять? – спросила она.
Наверное, урчание, которое я издал, подразумевало какой-то вполне разумный ответ, но он застрял где-то в нижней части моего живота. Мы пошли в спальню. По пути мы не обнимались, не целовались, не раздевали друг друга. В спальне она одним движением сбросила блузку, села на кровать, сняла сапоги, легла и стянула джинсы и трусы. Я продолжал стоять, уставившись на нее.
Она не пыталась прикрыться, просто лежала, раскинув по сторонам руки. На внешней стороне ее бедер уже появилось несколько белых растяжек, неизбежных признаков возраста, но такие мелочи беспокоят только женщин. У нее были крупные темные соски. Лобок выбрит, за исключением небольшого и аккуратного треугольника волос. Я разделся. Она увидела мозаику из следов ранений на моем теле и закусила губу, но не произнесла ни слова. Я протянул руку и перевернул ее на живот. Она не противилась. Мне открылась изумительной красоты попа: не слишком маленькая, упругая и бесстыдно выпуклая, образующая два идеальных полукружья. Я положил на них руки, встал на колени у края кровати и принялся ее покусывать. Она извивалась, но не вырывалась.
– Я хочу сделать с тобой то, чего у тебя никогда не было, – сказал я.
– Ты что, даже на одну ночь не можешь об этом забыть?
Я лег рядом с ней, прижавшись членом к ее бедру, обхватил ладонью ее грудь и сжимал, пока она не вскрикнула от боли. Я убрал руку, но она вернула ее назад.
– Не останавливайся, – прошептала она. – Сделай мне больно.
Я продолжал мять ей грудь, пока ее глаза не наполнились слезами, а потом грубо схватил ее за внутреннюю часть бедра. Ее рука, лежавшая у меня на спине, напряглась, и она впилась ногтями мне в кожу, одновременно вверх и вниз двигая бедрами. Я продолжал щипать и ласкать ее, пока мы оба не почувствовали, что больше не в силах сдерживаться. Я с силой вошел в нее. Она кончила первая, я – следом за ней.
Потом мы долго лежали рядом. Я притянул ее к себе. Она положила голову мне на грудь, и ее волосы рассыпались водопадом черного шелка, сквозь который блестели глаза и губы. Внутренний голос подзуживал меня задать ей вопрос: что она чувствует, когда делает это не за деньги, но мне впервые удалось отмахнуться от него и не ляпнуть глупость. Через меня прошли тысячи клиентов, которым изменяли их партнеры. Многие из них в конце концов к ним вернулись. Ты оцениваешь свое прошлое, сравниваешь его с настоящим и выбираешь, что тебе дороже. Она дотронулась до моего лица, словно почувствовав мое состояние, но ничего не сказала. Я позволил своим мыслям проследовать их извилистым путем до конца, повернулся к ней, отодвинул прядь волос с ее лица и поцеловал медленным глубоким поцелуем.
Ну и что, что когда-то она была проституткой? Я, между прочим, тоже не святой.
30
Я проснулся первым. Часы показывали четыре пополудни. Значит, мы проспали почти двенадцать часов, каждый спасаясь из своего личного ада. Я еще немного повалялся на спине, разглядывая ее. Ночью она немного запуталась в одеяле, и ее длинная нога покоилась на моей, а голая попа смотрела в потолок. Через пять минут она проснулась и обнаружила меня наготове с большим сюрпризом. Она засмеялась, изобразила сопротивление, но вскоре нас обоих полностью поглотило соревнование: кто издаст более долгий стон и более громкий крик. Полчаса спустя мы сидели на кухне. Перед ней стояла чашка кофе, передо мной – болгарский перец с творогом.
– Что это ты ешь?
– Два месяца назад я весил сто два кило.
– Мне это не мешает.
– Погоди, я сейчас за раввином сбегаю.
Она засмеялась, но резко оборвала смех:
– Я не хочу, чтобы это закончилось.
– О’кей, – сказал я.
– Я серьезно. Не хочу, чтобы завтра ты решил, что я для тебя обуза.
– Ты для меня обуза.
– Из-за того, чем я занималась раньше?
– Из-за того, что ты слишком много разговариваешь по утрам.
– Скажи, ты позвал меня вчера ради романтического завтрака?
– Романтический завтрак будет вечером.
Если она и обиделась, то виду не подала. Я встал, она – за мной. У нее на глазах я надел черную футболку и джинсы, достал из сумки пистолет, проверил заряд и сунул в поясную кобуру. Газовый баллончик из ящика стола перекочевал ко мне в боковой карман. Из шкафа я достал синюю бейсболку с надписью: «Заповедник “Таль”. Экскурсии на природе». Понятия не имею, откуда она у меня взялась, я никогда там не был, но бейсболка отлично подходила к моим планам.
– Что ты собираешься делать?
– Поеду домой. Там Рики.
– А потом?
– Не знаю. Может, поужинаю с мамой.
Тому, кто не знал всех деталей, наверняка показалось бы, что мы ведем обычную беседу.
– Ты говорила с ней?