знать. Но все равно в результате все смеются, неважно. Сидит такая милая семья за столом, и все смеются над удачной шуткой.
Амбер =?
Теорема кривой Джордана. Каждая простая закрытая кривая имеет как внутреннюю, так и внешнюю поверхность. Обнаженные груди Амбер покачиваются над его головой — две идеальные колоколообразные кривые. Сама она — торус.[35] Внутри ее — изогнутая кривая. Было далеко за полдень. Он вышел из своей комнаты. И видит — Амбер стоит, насвистывая, на верхнем пролете, осматривая потолок с заправским видом эксперта из телепередачи про ремонт.
— Стой здесь, — сказала она. — Не уходи.
Она притащила из сада крепкую палку и открыла задвижку на чердачном лазе. Потом помогла ему запрыгнуть. Потом встала на перила, а оттуда — за ним, наверх. Он высунулся из люка, чтобы помочь ей подтянуться. Пол наверху был из простых неструганых досок. В дальней стене — крохотное окошко, почти скрытое под многолетним слоем грязи. Повсюду набитые вещами коробки и горы пыли. Тут еще жарче, чем в доме. Амбер отряхнула ладони о шорты, уселась на пол и пристально посмотрела на него. Что стоим? — сказала она, похлопав рядом с собой. Он ничего не понимал. Не знал, как должен ей ответить. Пока он думал, она вдруг снова исчезла в чердачном люке.
У Магнуса сердце оборвалось. Ее уход означал — он упустил шанс. Но нет, она снова появилась внизу, с покрывалом в руках — видимо, из ближайшей комнаты.
Она была удивительно ловка для взрослой. Балансируя на перилах, схватила его протянутую руку. Оттолкнулась босыми ногами от стены, влезла. Носком ноги сдвинула коврик обратно на лаз. Выпрямилась. Огляделась, все еще держа его за руку.
— Отлично, — сказала она.
— Темно, — сказал он.
Она отпустила его руку. А потом стянула с себя футболку. Вокруг сосков кожа у нее белая-белая. Потом она сняла шорты. Параллельные прямые не сходятся. Икс не вычисляется. Она снова взяла его руку. Положила себе на бедро, потянула выше, выше. Точка пересечения. Она расстегнула его ремень. Он выскочил наружу, образовав параболическую кривую. Она сжала его. Он кончил, тут же.
Потом она говорит, ложись-ка.
Множество = совокупность.
Совокупность = сумма частей, составляющих целое.
Бесконечность = непрерывность.
Последовательность, самовоспроизводимая через равные интервалы раз, потом еще раз, еще раз и еще = периодичность.
Точка пересечения. Она уложила его на спину, так что их тела образовали прямой угол. И умножила себя на него.
Незримая прямая, соединяющая их взгляды, обладала самой прекрасной линией наклона в мире.
Он чувствовал себя словно в мягкой боксерской перчатке, или в пространстве, полном крохотных подушечек или трепещущих крылышек. Магнус взорвался миллиардом крохотных белых перышек.
Запах по-летнему душного чердака, их, только их запах, липких от восхитительного пота. Как она потом упала на него, тихонько смеясь ему в ухо. Как она ходит, натянутая струна, как говорит, или просто сидит, молча, как улыбается ему, сидя напротив за ужином, а никто ни о чем не догадывается. Ее чудесные потаенные изгибы.
Амбер = ангел.
Они еще трижды занимались любовью на чердаке. И два раза, когда в доме была толпа гостей, они по-быстрому (ощущения весьма острые) — в саду за оградой из кустарника. А однажды Амбер пришла в комнату Магнуса, когда все легли спать. Это было просто бесподобно.
Фантастика.
До сих пор странно — в результате всегда ужасно мокро. Он и не подозревал. И еще он до сих пор не привыкнет, хотя столько раз видел, что у Амбер там волосы, настоящие волосы. Ему как-то не приходило в голову, что женщины так устроены. Впрочем, если подумать — это же естественно. Ну конечно, у них там волосы. По-видимому, они специально удаляют их, прежде чем выйти в чат, сделать фотки или видео. А может быть, у них, как у парней, у мужчин, — у кого — то есть, у кого-то нет. Или может, вырастают с возрастом. Он посмотрел на мать, которая шла через сад. Интересно, она их удаляет или у нее нет волос, или, наоборот, много? Если есть — то какую площадь они занимают в квадратных сантиметрах. Когда он часто моргает, мысли путаются.
— Я веду Святого Магнуса на экскурсию по деревне, — объявила Амбер Еве. — Нас не будет около часу — я как раз успею его совратить и привести тепленького обратно, вы не против?
Магнус чувствует, как его изнутри заливает багряная волна. Когда шум в ушах стихает, он слышит, как Ева, а за ней и Астрид смеются, словно услышали уморительную шутку.
— Но все будет шито-крыто, — продолжает Амбер. — Мы не потревожим местных добрых самаритян, по крайней мере на этот раз, правда?
— М-гм. — Магнус уставился в пол.
— А мне можно с вами? — спросила Астрид.
— Нет, — сказала Амбер. — Но если будешь сегодня паинькой, завтра пойдем воровать в магазине.
— Приятной прогулки, — говорит Ева, не глядя на них. — Не забредайте слишком далеко.
Амбер = гений, думает Магнус. Нет — даже гений в квадрате, она запросто нашла хранителя ключа от церкви в сонной деревушке. А в следующую поездку в Лондон сделала дубликат. Это гениальность уже в третьей степени.
Теперь они почти всегда бывают там. Их ни разу никто не потревожил.
— Почему ты носишь остановившиеся часы? — как — то днем, в церкви, спросил ее Магнус. Амбер стояла на коленях между его колен, только что закончив минет, в который раз заставив его взорваться от счастья. В тот же миг он заметил блеск часов на ее запястье, они всегда показывали семь, без вариантов. Сейчас было около пяти.
Амбер выпрямилась спиной к скамье, откинула волосы от лица.
— Мне надо следить за временем, — сказала она.
— Да, но они показывают неправильное время, — сказал Магнус.
— Это по-твоему, — отвечала она. И с этими словами опустила руку с часами туда, вниз. То, что происходит потом, отключает его от реальности.
В такие минуты время останавливается.
После они сидят на траве или на скамейке. Мимо идут люди. Амбер со всеми здоровается. В ответ все тоже с ней здороваются, словно старые знакомые. И улыбаются. Они — деревенщина. Магнус не сказал Амбер, что у них в семье их называют так. Ева никогда не высмеивает деревенских, и Майкл тоже — при Амбер.
— Смотри, какие у них длиннющие тени, — замечает Амбер, когда мимо проезжают два велосипедиста. Она машет им рукой. Те машут в ответ. Магнус смотрит на причудливо изломанные тени, которые отбрасывают их вздернутые руки на асфальт.
— Люди всего лишь тени, — говорит Магнус.
— Ну ты-то не тень, на хер, — сказала Амбер. — А если тень — то любишь иметь меня до чертиков, хотя и я всего лишь тень, не больше.
Он испугался, что обидел ее. Но по виду не скажешь. Напротив, как обычно с Амбер, тебя в самое сердце поражает ее особый, нетривиальный взгляд на вещи. Это придает ему смелости.
— До сих пор среди бела дня вдруг темнеет, — говорит Магнус.
— Правда? — спрашивает Амбер. И задумывается. — Сопротивление зрения, — говорит она. — Ты видел нечто невероятно мрачное, и это до сих пор влияет на твое зрение, хотя ты больше не видишь сам очаг возбуждения.
— Как это? — спросил Магнус.
— Так бывает, если долго смотреть на что-то очень яркое, — сказала она. — Слушай, а ты, пожалуй, глуповат для мальчика-зайчика.
Магнус выпрямляется. (Ситуация = возможно, стемнеет, возможно, нет.)
Мимо идет старушка.
— Здравствуйте! Как ваши дела? Ну и жара, да? — говорит Амбер.
— Да, жара не то слово, — отвечала старушка. — Ревень засох. И лук-порей. И герань тоже. Даже газон засох. Это все жара. Ты — славная девочка, очень славная, часто ходишь в церковь, день за днем, вот и его с собой приводишь. Это прекрасно.
— А-а, так это не я — он меня заставляет, — говорит Амбер. — Знаете, он ведь святой.
— Ты славный мальчик, да, славный, — говорит старушка Магнусу. — Не каждый парнишка будет вот так ходить на каникулах в церковь, день за днем, тратить на это свободное время. Ты будешь кому-то отличным мужем, да.
— А где сегодня ваш муж? — спросила Амбер.
— О, мой муженек давно умер, дорогая, — говорит старушка. — Был у меня муж, шестьдесят лет с ним прожили, и все было хорошо, не жалуюсь, но он умер.
Амбер ждет, пока старушка отойдет на достаточное расстояние по раскаленной дороге, и только тогда поворачивается к Магнусу.
— Точно, это все жара, — шепчет ему на ухо.
Амбер = ангел, хотя, возможно, и не совсем такой, каким она впервые предстала перед Магнусом, в пятне яркого света у них в ванной, когда он стоял, пошатываясь, на краю ванны.
Она подхватила его, когда он спрыгнул. Помогла устоять на ногах. Потом усадила на краешек ванной. Посмотрела на свисавший вниз рукав рубашки, другим рукавом привязанной к балке. Потом расстегнула шорты и уселась на унитаз. И пописала. А что, ангелы писают? Он отвернулся в сторону и зажмурился. Как она громко. Он открыл глаза, она уже застегивала пуговицы.
— Ты такой воспитанный, — сказала она.
И нажала на спуск.
— Знаешь, тебе не помешала бы ванная, — продолжала она.
Она отвернула краны. Вода сразу полилась из душа.
— Вставай-ка, — сказала она.
Она расстегнула пуговицу на его ширинке.
— Ты откуда вылез? Из реки?
Она знала все. Он повернулся к ней спиной и стянул с себя мокрые джинсы. Ступил на пол из мокрого кома. Потом сел в ванную, снова к ней спиной. Она спустила душ пониже. Стала поливать его. Потом намылила ему спину, грудь, шею, потом опустила руки под воду, мягко прошлась вокруг его яичек, по члену. Он испытал жгучий стыд, когда она это делала.
Она покрутила краны и смыла с него пену водой потеплее. Потом намылила ему голову, смыла мыло. И выключила воду. Он поднялся. Дрожа как осиновый лист. Она протянула ему полотенце. Пока он вытирался, повернувшись к ней спиной, она встала на край ванны, потянулась вверх и отвязала рубашку от балки. И спрыгнула вниз. Она так легко двигалась. Потом она понюхала рубашку, свернула в охапку и, засунув в его же джинсы, вручила ему большой влажный узел.