Это была так называемая «Ближайшая дача» Сталина, именно здесь он провел больше времени, чем в своих Кремлевских кабинетах и Кремлевской квартире. На «Ближней даче» Иосиф Виссарионович жил и работал почти двадцать лет, именно здесь он принимал важнейшие государственные решения и вершил судьбы миллионов людей, здесь проходили многие важные встречи и совещания, на ней он и скончался пятого марта пятьдесят третьего года.
В будущем дача располагается в черте города Москвы, в Кунцево, в районе метро «Фили-Давыдково», но и в наше время она является закрытым режимным объектом, посетить который могут только избранные, да и то по предварительной официальной договоренности высокого уровня.
А сейчас дача действительно находилась за городом, в лесном массиве, скрывавшем ее от взглядов посторонних, и также была сверх секретным объектом, в который попадали только по специальному вызову. Итак, машина подъехала к незаметному со стороны, но очень высокому сплошному зеленому забору, окружавшему всю территорию дачи и плавно остановилась.
Шофер не подал никаких знаков, но его заметили бдительные дежурные, один из которых подошел к водителю, а другой встал рядом с дверью, за которой сидела девушка, явно ее охраняя. Рассмотрев молча протянутые документы, военный вернул их обратно, коротко промолвив:
— Дальше только пешком, — и Надя вышла из машины, чтобы пройти через калитку и попасть на территорию самой дачи.
Девушка и ее сопровождающий, вышедший вслед за ней из машины, тихо шли по чистым дорожкам парка. Несмотря на необычность ситуации, Надя сейчас просто спокойно наслаждалась свежим воздухом и красотой окружения.
Можно было подумать, что они находятся где-то в лесу, так много было кругом деревьев, кустарников, цветов, здесь жужжали пчелы и летали бабочки, а тишину окружения нарушали только звонкие голоса птиц и тихий звук капель, падавших в чашу небольшого фонтанчика, приносившего свежесть в этот жаркий день.
Все было очень мирно, очень спокойно и зелено, недаром еще при строительстве дачи было высажено порядка семидесяти тысяч деревьев, в том числе и плодовых, осенью здесь можно было собирать много грибов, а дополнял пейзаж многочисленные цветы на разнообразных клумбах, которые любил сам Сталин, и из которых он самолично собирал букеты и расставлял их по вазам в комнатах.
Но вот дорожка кончилась, и они зашли в здание и остановились перед дверью, за которой слышались многочисленные мужские голоса, что-то обсуждавшие.
Надя немного проморгалась, переходя после яркого дня в темное помещение, глаза должны были привыкнуть к обстановке, и задержала дыхание — вот она, та самая важная случайная неслучайная встреча, самое главное испытание, которое ей предстояло пройти. Страха не было, но небольшая дрожь, как перед прыжком в воду, присутствовала.
Дверь открылась, и очередной незаметный человек в военной форме сделал ей знак, что она может зайти.
Она вошла, тихо шагая по красивым коричневым дорожкам, в большую затемненную плотными шторами комнату, стены которой были отделаны необычными деревянными панелями. В центре зала стоял большой длинный стол, за которым сидели многочисленные мужчины.
И первый, кого она увидела, но которого явно не ожидала здесь найти, был Максим Дормидонтович Михайлов, который шел к ней с виноватым, но довольным лицом и раскрытыми для объятия руками.
Надя сразу поняла, что именно он проговорился Сталину о появлении новой молодой певицы и автора стихов, и именно с его подачи она сюда и попала. И слова этого человека подтвердили ее предположение:
— Надюша, деточка, уж прости старика, это я про тебя и твои песни товарищу Сталину рассказал, но ты не бойся, тебя здесь не обидят.
— Здравствуйте, Максим Дормидонтович. Здравствуйте, Иосиф Виссарионович! Здравствуйте, товарищи! Да я и не боюсь, просто волнуюсь немного, — голос девушки все же легко дрожал, выдавая ее состояние.
— Здравствуйте, товарищ Надя Кузнецова. — раздался несколько глуховатый голос реального Иосифа Виссарионовича Сталина, совсем отличающийся от голосов артистов, которые играли его во многочисленных фильмах, и который сейчас внимательно разглядывал девушку.
Его внешность, вроде знакомая по многочисленным фото и кинодокументам, в реальности была похожа и в тоже время отличалась от привычного людям будущего образа, как и у всех людей, которые порой и сами не могут признать себя на фото в каких-нибудь документах.
— Да, хвалил вас Максим Дормидонтович, напел немного недавно одну вашу песню, прекрасная песня, и слова правильные, за такую и высокую награду вручить не жалко. Только не стоит нашу страну Россиией называть, наша Родина — Советский Союз, а Россия — так до революции ее называли, при царизме. Но песня хорошая. Вот и захотелось товарищам узнать, что за новый такой интересный автор у нас появился,- неожиданно для девушки закончил говорить Сталин.
Надя стояла посередине зала, бегло оглядывая присутствующих, из которых она, пожалуй, узнала только Лаврентия Павловича Берию по его знаменитой бритой голове и пенсне, да «всесоюзного старосту» Михаила Ивановича Калинина по его «козлиной» бородке, остальные лица были расплывчатыми, едва узнаваемыми.
— Да я и не боюсь, Иосиф Виссарионович, что мне, простой комсомолке, бояться вас, руководителей нашего большого советского государства. Волнуюсь только, все же это большая честь для меня. Да и жизнь в детском доме как-то отучила бояться, — спокойно, но очень гордо ответила девушка.
Надя интуитивно, но очень точно выбрала нужный образ, полностью ей близкий и отражающий ее суть — молоденькой девушки, почти ребенка, наивного, непосредственного, немного смешного, но не теряющегося перед этими большими и грозными «дяденьками», которые сейчас с интересом и дружескими усмешками рассматривали ее.
— Да, детский дом… Знаем мы, что вы там воспитывались. Непросто было? — голос Сталина был доброжелательным, заинтересованным, и Надя совсем успокоилась — действительно, чего бояться, все ведь свои, родные.
— Да нет, Иосиф Виссарионович, нормально. О нас заботились, нас воспитывали, учили, все хорошо было.
— Но слышали мы, что и сейчас вы детям в детских домах внимание уделяете, а ведь тогда получается, что вы, товарищ Надя Кузнецова, собой советские органы подменяете.
— По вашему выходит, что Советское государство плохо заботится о детях-сиротах, а вы делаете это лучше его, вместо него. Деньги собираете, подарки разные детям покупаете, таким образом заменяя работу соответствующих сотрудников на местах, да еще и про все это в ответственных газетах статьи вам посвящают, — голос Сталина был серьезен, только маленькие хитринки таились в его глазах, испытывающе глядевших сейчас на девушку.
Надя даже оторопела от такого поворота, выходит прямо по знаменитому политику, о чем она и выпалила, не задумываясь, процитировав его слова:
— Получается так, товарищ Сталин, хотели как лучше, а получилось, как всегда!- и недоуменно развела руками, а громкий хохот этих важных мужчин был ответом на это бессмертное утверждение.
Смеялся и Сталин, ему явно понравились и слова девушки, и все ее непосредственное спокойное поведение.
Но Надя, сделав знак, что хочет продолжить, стала говорить дальше уже серьезно:
— Да, получается вроде так, но и не так. Советская власть, социальные службы на местах много хорошего делают, это правда, но у них так много заботы и работы, что не до всего руки доходят, — горячо заговорила девушка, испытывающе глядя на этих людей.
— А мы, точнее, все те, кто вместе с нами этот почин подхватили, можем до каждого ребенка дойти, не по обязанности, а от доброго сердца! Разве плохо будет, если у этих детей появится не только та одежда, которая им была государством выделена, одинаковая для всех, а разные платья и рубашки, сшитые с любовью и заботой руками старших подруг.
— Пусть они будут играть не только в те игрушки, которые по разнарядке получены, но и в те, что куплены именно для каждого ребенка на собранные добровольно деньги. Разве это плохо? И разве плохо, если они подружатся с кем-нибудь, братьев и сестер обретут, новую семью? Думаю, от этого дети только счастливее будут! — закончила девушка свою страстную речь и вновь обвела взглядом теперь уже притихших людей, всех тех, кто и был той советской властью, о которой говорила девушка.
— Да вы не волнуйтесь так, товарищ Надя Кузнецова, действительно, ничего плохого вы не делаете, социальным службам, как вы выразились, действительно нужно и можно помогать. Присядьте с нами, не стесняйтесь,- и девушка уселась с боку, на самый краешек стула и немного выдохнула свое напряжение и налила себе воды из рядом стоявшего графина — горло пересохло от волнения.
Тут вступил и Лаврентий Павлович Берия, которому также не терпелось разговорить девушку:
— Скажите, товарищ Надежда, как так получается, что именитые авторы бьются, а ничего путнего сочинить не могут, а вы, молодая девушка без специального литературного и музыкального образования, такие необычные стихи сочиняете, песни замечательные поете? — и он пронзительно взглянул на девушку.
И опять Наде пришлось вспоминать все те мысли, которые она когда-то излагала Цфасману:
— Сама удивляюсь и не понимаю, Лаврентий Павлович. Чаще всего эти песни ко мне ночью приходят, полностью с музыкой и словами, как будто кто-то их уже сочинил когда-то, в прошлом или в будущем, жужжат во сне, требуют, чтобы я их записала, исполнила, не успокаиваются, пока этого не сделаю, — и она опять развела руками, типа: «не виноватая я, он сам пришел»
— Говорите, их уже кто-то сочинил, так получается, вы тут плагиатом занимаетесь? Не свои песни поете? — опять пронзительно посмотрел на девушку Берия.
— Никогда Штирлиц не был так близок к провалу,- прозвучал в голове Нади знакомый голос комментатора из знаменитого фильма.
Ведь Берия попал, что называется, «не в бровь, а в глаз» — именно плагиатом в какой-то мере девушка и занималась, песни ведь действительно были не ее, а авторов из будущего. Но надо как-то выкручиваться, и девушке пришла в голову замечательная «отмазка»: