Уиллоусу пришлось пригнуться в дверях. Пружины кровати скрипнули, Джоуи сел. Отвернулся, вытер слезы.
Паркер сказала:
— Мы понимаем, каково тебе сейчас, Джоуи, но нам нужно поговорить с тобой. Откладывать нельзя.
Возраст неопределенный. Вероятно, лет двадцать. Коротко подстрижен. Маленький, тщедушный. Лицо гладкое и круглое, неоформившееся, словно пустая маска. Одет в черную футболку, выцветшие джинсы. Босой. На левой пятке пластырь.
— Несколько вопросов. — Паркер улыбнулась. — Это недолго.
— Как мой брат?
Уиллоус сказал:
— Он в шоке, но скоро оправится. Расскажи нам, что произошло.
Джоуи высморкался в мятую простыню. Закурил. Та же марка, что у старшего брата. Окно было закрашено черной краской. Уиллоус открыл его.
— Я уже говорил другим полицейским — я был здесь, когда это случилось. Спал.
— Как было дело? Ты услышал выстрелы? Выстрелы тебя разбудили?
— Первое, что я помню, — Черри заорал как резаный.
Паркер сказала:
— А что потом?
— Я оделся, побежал наверх.
Уиллоус спросил:
— Ты был одет так же, как и сейчас?
— Да.
— Ты работаешь, Джоуи?
— Работаю. Автозапчасти на Восточной Восьмой.
— Ты вьетнамец, Джоуи?
— Канадец.
— Когда ты эмигрировал?
— В семьдесят шестом.
Паркер спросила:
— С родителями?
— С отцом, он умер года два назад.
Уиллоус спросил:
— Когда ты начинаешь работу?
— В восемь.
— А у Черри есть работа?
— Я, во всяком случае, о ней не знаю.
Паркер спросила:
— Что сказал тебе брат, когда ты поднялся наверх?
Джоуи закрыл глаза, глубоко затянулся, потом повернулся к окну и выдохнул дым наружу.
— Сначала ничего. Он стоял у двери. Дверь была прикрыта, и я ее не видел. Черри пытался захлопнуть дверь, но что-то мешало. Потом я понял, что это ее нога. Потому-то дверь не закрывалась, из-за ноги.
Джоуи швырнул бычок в окно, взял другую сигарету.
— Ты видел, что было снаружи?
— Нет, ничего. Было совсем темно, лампочку на крыльце прострелили.
Уиллоус спросил:
— Откуда у тебя кровь на ногах, Джоуи?
— Это почти вся ее кровь, Эмили. Я порезался, но не очень сильно.
— Эмили Чен, так ее зовут?
— Да.
— Она была девушка Черри?
— Да.
— А как ее кровь оказалась у тебя на ногах?
— Я подошел к Черри, оттолкнул его и распахнул дверь. Вы ее видели?
— Да, мы ее видели.
— Из какой пушки можно такое сделать?
— Поговорим об этом позже. Ты дотрагивался до нее?
— Нет, конечно.
— Но на крыльцо ты все-таки вышел?
— Ну да, там и порезал ногу о стекло.
— Кого-нибудь видел?
— Женщину в голубом доме через дорогу. Она нас на дух не переносит. Делает всякие расистские замечания. Стояла на дорожке возле своей машины.
— Ты ей что-нибудь сказал?
— Никогда с ней не говорю.
— А еще кого-нибудь видел?
— Нет.
— Сколько ты пробыл там, на крыльце?
— Не могу сказать, не знаю. Может, минуту. Спросите эту, из голубого дома. Она обо мне больше знает, чем я сам.
— Ты уверен, что не дотронулся до Эмили?
— Да, уверен. Еще как уверен.
— Ладно, ты вернулся в дом, что дальше?
— Черри все еще вопил. Я понятия не имел, что делать, как со всем этим управиться. Видите дверь? Он сорвал ее с петель. Сгреб ее голыми руками, прямо супермен. Тут он как схватит меня, я чуть не сдох от страха, потому что он смотрит на меня и не видит, понимаете?
Паркер кивнула.
— А он все орет, а потом замолк, встряхнул меня и говорит: «Синди застрелили», так тихо, что я еле расслышал. Потом садится в кресло и вроде размякает. Он и теперь там, в этом кресле!
Уиллоус спросил:
— Синди — это кот, верно?
Джоуи снова расплакался, его щуплое тело содрогалось в приступе отчаянья. Уиллоус ждал. Джоуи высморкался в простыню и снова затянулся, стараясь взять себя в руки.
Паркер сказала:
— Ты только не беспокойся — мы отвезем твоего брата в больницу. Это обычная предосторожность. Ты должен понять, с ним ничего опасного не случилось. Может, его оставят на ночь, но скорее всего просто осмотрят, выпишут успокоительное и отпустят домой. Почему бы тебе не проехаться — ему пригодится сопровождающий.
Джоуи длинно, прерывисто вздохнул. Взглянул на Уиллоуса и сказал:
— Да, верно. Синди — это чертов кот.
Глава 3
Лулу взяла сигареты и зажигалку с тумбочки. Закурила и, вложив Фрэнку в рот, сказала:
— Надо понимать, Роджер выполнял свой отцовский долг, да?
Фрэнк сказал:
— Слыхал я про разных извращенцев, но этот всех за пояс заткнет.
— Он мой папа, а я его единственный ребенок. А чего ты, собственно, от него ждал: черствого равнодушия?
— Да будь у меня рагу вместо мозгов, я бы его все равно раскусил.
— Я сделаю все, что ты захочешь, и сделаю лучше, чем тебе когда-нибудь делали. Но одно тебе нужно усвоить: я не шлюха, а Роджер не сутенер.
Фрэнк выпустил дым в потолок. Посмотрел на нее в упор, и она не отвела взгляд. Он спросил:
— Сколько тебе?
— Двадцать два.
— Вранье.
— А ты думаешь сколько?
— Пятнадцать, может, шестнадцать.
Лулу рассмеялась. Тоже интересное зрелище. Безукоризненные зубы. Розовый язык здорового человека. Бледная, все равно что привидение. Фрэнк сдержал улыбку. Ему подумалось, что, хорошенько вглядевшись, он сможет видеть сквозь нее.
Она сказала:
— Я слежу за собой. Никаких чудес. Ем побольше свежих овощей, занимаюсь гимнастикой. Плаваю в бассейне, бегаю. — Она улыбнулась. — Держусь подальше от солнца, это самое главное.
— Сколько? — спросил Фрэнк.
— За ночь — пятьсот. А может, тебе это ни гроша стоить не будет, кто знает.
— За полчаса?
Она улыбнулась.
— И думать брось, ты меня отпускать не захочешь.
Фрэнк пошевелил ступнями.
— Не знаю, в чем фокус, но это очень сексуально.
— Что, мой сладкий?
— Сделай так еще раз.
— Ладно. Все, что хочешь.
— И… — Фрэнк покраснел.
— Запросто, — ответила Лулу.
Фрэнк сказал:
— Только сначала я приму душ, из гигиенических соображений.
Лулу кивнула.
— Ага. Чистота — путь к праведности. Особенно в наше время, надо полагать.
— Эй, — сказал Фрэнк, — ничего такого. Я весь день болтался по городу. Было жарко. Я вспотел.
Лулу соскользнула с кровати. Движения у нее были текучие, грациозные, словно совсем бескостные. Змеиная гибкость. Она вывернулась из сине-розового костюма, который издал такой звук, будто кто-то далеко втянул сквозь соломинку последние капли молочного коктейля.
В душе Фрэнку нежно, но решительно велели занять позицию. Он стоял, раздвинув ноги и упершись руками в кафельную стену, а Лулу тем временем намыливала его сверху вниз и снизу вверх. Она выключила свет и оставила включенным обогреватель. В ванной парило, как в бане, а обогреватель превращал насыщенный влагой воздух в розоватую дымку, получилось довольно романтично. Фрэнк запрокинул голову, когда скользкие и мыльные руки Лулу стали медленно выписывать широкие круги по бугрящимся мышцам его живота.
— Нравится так, правда?
— Да. — Голос Фрэнка охрип. Ему с трудом удавалось устоять, удержать равновесие.
Лулу привстала на цыпочках и поцеловала его в ложбинку на шее, нежно прикусив.
— Так тоже нравится, верно?
— Да, — снова ответил Фрэнк. Он улыбнулся под душем, а потом его улыбка растаяла, смытая внезапной пугающей мыслью, что вода, в которой он стоит, куда глубже, чем кажется.
— Что случилось, милый?
Фрэнк сказал:
— Твоя очередь. Давай-ка мыло.
Она вся была как река, тело ее струилось, образуя извивы, такие нежные и восхитительные, предсказуемые и ошеломляющие. Фрэнк из кожи вон лез, стараясь, чтобы его огромные, неловкие, огрубелые ручищи порхали, как перышки, по ее телу. Она была такая крохотная, так безукоризненно сложена, такая хрупкая. Косточки словно принадлежали какой-то маленькой птичке. Он боялся, что, если будет недостаточно осторожен, сделает ей больно.
Она прерывисто вздохнула, прижалась к нему.
Фрэнк спросил:
— Что-нибудь не так?
— Можно повторить?
— Всегда пожалуйста, — сказал Фрэнк.
После душа Лулу спросила, есть ли у него чистая белая рубашка. Одна висела в шкафу, на плечиках, которые нельзя украсть и унести с собой. Номер стоит двести пятьдесят долларов в сутки, а администрация отеля боится, что уведут пару вешалок. Вот она, современная жизнь. Фрэнк дал ей рубашку. Она доходила Лулу до колен и молодила по крайней мере еще года на два. Теперь ей невозможно было дать больше двенадцати. Она спросила:
— Где ключ от комнаты?
— В кармане штанов.
Лулу надела свои очки, взглянула на него. В больших зеркальных линзах отразились два голых распухших Фрэнка. — Дай мне, — сказала она.
Порывшись в карманах, Фрэнк нашел пластмассовый прямоугольник. Отдал ей, она взяла его за руку и потянула к двери. Он вышел вслед за ней в коридор. Дверь захлопнулась: вздох петель и заключительный тихий щелчок, — словно бесповоротно откусив кусок его жизни. Фрэнк стоял голышом и уже начинал зябнуть.
Что, черт побери, она задумала?
Ниже по коридору открылась дверь, вышла пожилая пара. Мужчина проверил замок и об руку с женой удалился прочь. Лулу прошептала:
— Второй медовый месяц, спорим. Милые какие. Поцелуй меня, Фрэнк.
Фрэнк обнял ее и поцеловал длинно и горячо.
— Замечательно.
Она вспрыгнула к нему на руки. Подхватив ее, Фрэнк сообразил, что оказался в освященной временем позе жениха, собравшегося перенести невесту через порог. И наконец понял, зачем ей понадобилась белая рубашка — другого свадебного платья у них не было. Он отпер дверь, внес ее в комнату и пошел к кровати.
— Ох, Фрэнк, — сказала она. — Ты ни за что не поверишь, но я тебя всю жизнь ждала.
На рубашке был миллион пуговиц. Фрэнк справился с несколькими и наклонился поцеловать ее грудь.