Максим делает шаг к огромной кровати, лишь теснее прижимая меня к горячей груди. И каменной, чтоб ее! Я скорее свой локоть пораню, чем доберусь до чувствительного места и заставляю его испытать хотя бы что-то похожее на укус комара.
Сильный, наглый, самоуверенный и упрямый!
Этот коктейль ужасных качеств бросает меня на кровать и смотрит сверху вниз с победной улыбкой. Синева в его глазах плещется и переливается, будто солнце взошло на горизонт и озарило его великолепие.
— Я не умею ухаживать? — Максим понижает голос и щурит глаза. — И чем же я тебя обидел?
— Тебе еще и подсказки нужны? — я оглядываюсь по сторонам, намекая на то, что он только что притащил меня в номер и бросил на кровать. — Ты ужасен, Константинов.
— Тем, что хочу раздеть тебя? Хочу увидеть твое тело без одежды и сделать своей по-настоящему?
В горле начинает щекотать. Хочется нервно сглотнуть и отмотать наш разговор на пару реплик назад.
— А мое мнение не учитывается?
— А похоже, что оно не учитывается? — Константинов понижает голос еще и упирается коленом в матрас.
Но он держит руки при себе. Жадно смотрит на меня, стараясь не смущать и любоваться только лицом, но нет-нет и его глаза опускаются ниже. И тут платье с запахом оказывается ужасным выбором. Мне все-таки стоило переодеться. Ткань сбилась, оголив мои бедра, а верх так плотно облегает грудь, что я чувствую себя самым настоящим искушением.
— Мы снова разговариваем вопросами, — говорю, а сама держу под контролем руки, чтобы не начать торопливо поправлять платье.
Нет уж. Пусть мучается и смотрит. Это он спешил в спальню и верил, что случится что-то вне контракта.
— Мы однажды пересекались до бара, — роняет Константинов, зажигая мое удивление пополам с шоком. — Перед самой свадьбой с Ольгой я решил взглянуть на тебя…
Что?!
— Ты подрабатывала в кафе. У тебя были утренние смены по выходным, с девяти до двенадцати.
Да, было. Мне не хватало денег, чтобы смотреться хоть чуточку своей в престижном университете, и я нашла подработку. Константинов льстит, называя это кафе, обычный фаст-фуд, я стояла за кассой и мыла полы, маневрируя между бесконечными потоками посетителей. Потом мне повезло и я получила краевую помощь для студентов, с деньгами стало полегче и я даже смогла помогать сестре.
— Я не помню, — признаюсь честно.
— Пять лет прошло. Конечно, — он кивает. — Я всего раз зашел, взял кофе и выкинул его в мусорку у входа. Сам не знаю, чего хотел.
— Признаться? … Ты никогда не хотел позвонить мне или встретиться? — я приподнимаюсь на локтях, вглядываясь в волевое лицо Максима. — Тебя не тяготило прошлое?
Когда Константинов гасит вечную усмешку, становится очевидно, что он намного старше. Тринадцать лет разницы не могут пройти бесследно. Я вижу перед собой опытного повидавшего жизнь мужчину. Он может сколько угодно подшучивать, но суть не спрячешь. Он такой не просто так, скорее всего, прошел жестокую школу жизни и разучился двигаться мягкой поступью. Он давит и даже ломает, добивается своего и берет то, что выбрал.
— Первое время тяготило. Но нужно было молчать, мой босс пальцем щелкнул и сказал, что ничего не было. Никакой аварии. Да и не рвался я в ментовку. А потом… Потом я сам стал боссом. Слишком большим и влиятельным, чтобы дать ошибке молодости всплыть.
— Смерть моих родителей — ошибка твоей молодости?
— Если говорить по факту, то да.
— А я что тогда? Ошибка твоей зрелости?
Я отворачиваюсь и смотрю на кремовые подушки, которыми завалена кровать. Мысли скачут с одного на другое, но все они вмиг выветриваются, когда Максим касается меня. Он наклоняется и кладет пальцы на мой подбородок. Зажимает, но не грубо, и поворачивается к себе.
— Не хочу, чтобы ты была ошибкой, — говорит Константинов. — Я устал от них.
Он резко придвигается и накрывает губами мои губы.
Напористый жаркий поцелуй…
Максим обнимает мое лицо ладонями и вдруг оказывается, что он может быть нежным. Все то, что ему стоило произнести вслух, подобрав слова и вспомнив, что женщины любят ушами, он доносит через прикосновение. Ведет чуть огрубевшими подушечками пальцев по моей коже, успокаивая и распаляя одновременно, я погружаюсь в легкий транс, не готовая к тому, что он умеет не только в напор и давление, но и в деликатность. Константинов жестко и властно целует, подгибая под себя, но совершенно невесомо касается, очаровывая теплом сильных рук.
— Макс…
Я выныриваю из миража, отклоняясь назад. Константинов следует за мной, не позволяя сразу разорвать поцелуй, но через мгновение отпускает меня. Но только губами.
— Чего ты боишься? — бросает он хрипло.
Его крепкий взгляд устремлен на мои губы, как и пальцы. Он обводит их контур и знакомит меня с новой гранью чувствительности. Не знаю, почему так остро реагирую на него. Может, из-за того, что чувствую, что он все же сдерживается, все же ищет новую грань своей натуры, чтобы не спугнуть меня. Он еще не играет по моим правилам, но хотя бы на полшага отступает от своих.
— Я не боюсь, Максим. Дело же не всегда в страхе.
Я обхватываю его запястья, хотя мне это не удается, у Константинова слишком массивные руки, и увожу прочь. Незаметно выдыхаю, когда перестаю ощущать его порочное прикосновение, которое почти нашептало непозволительные образы. Те, что следуют за жаркими поцелуями и делают влажными простыни.
Я ведь правда не боюсь его, я боюсь себя, свою влюбчивость и женскую проклятую впечатлительность. Мне и так трудно противостоять ему, на меня впервые обращает внимание такой мужчина. Влиятельный и успешный, имеющий выбор и привыкший получать самое лучшее. Его рубашки пахнут приятным кондиционером, он идеально выбрит, выглажен и сложен. Он произносит каждое слово четко и уверенно, ни одной заискивающей ноты или слабого жеста, он монолит и скала.
— Значит в доверии, — произносит Максим. — Думаешь, для меня это всего лишь развлечение?
— Откуда мне знать… Но ты ведешь себя со мной вызывающе и нагло. Как с игрушкой, которую можно поднимать на руки, когда захочется, нести в спальню, трогать…
Я устало выдыхаю, когда Константинов переносит пальцы на пуговицы своей рубашки. Вот такие выводы он сделал после моих слов? Я произношу слова, а он не слышит, гнет свое и ждет новых пощечин.
— Максим, хватит! — кидаю резче, когда он расстегивает первые пуговицы. — Или дай мне уйти!
Я порываюсь встать, но Константинов не отходит в сторону.
— Как ты начнешь доверять мне, если будешь постоянно уходить? — спрашивает он, ловя мой гневный взгляд. — Я не трону тебя, Светлана. Мне казалось, это очевидно, я ничего не сделаю против твоей воли.
У него в голове альтернативная логика, тут уже ничего не поделаешь. Он смотрит на вещи под другим углом. Под мужским, видимо.
— Я только хочу, чтобы ты взглянула.
Он чуть отступает, давая мне воздух, но продолжает расстегивать рубашку. Константинов переносит взгляд на свои пальцы и это почему-то успокаивает меня, я тоже смотрю на то, как пуговица за пуговицей выныривает из петли.
Я уже видела его торс, но сейчас замечаю новые детали. Максим сбрасывает рубашку и я быстро мажу взглядом по его крепкому силуэту. По нему видно, что он вышел не с экономических или математических университетов, он пробивался по другой тропинке, где ходят в охранниках или водителях влиятельных людей. Обрастают связями и зарабатывают репутацию, не ждут, а выгрызают свой шанс пробиться наверх.
— Можно? — он сбивает меня с толку вопросом.
Константинов протягивает ладонь к моим пальцам и ждет разрешения прежде, чем обхватить.
— Зачем?
— Ничего криминального, Света, — он усмехается. — Доверься мне хоть на мгновение.
Это проверка?
Первый шажок по моим правилам?
— Сделай так, чтобы я не пожалела, — говорю тихо, когда вкладываю ладонь в его руку.
Максим тянет к себе, заставляя вытянуть руку, и я почти срываюсь в проклятия. Я же вижу, что он тянет мои пальцы к своему телу, я не понимаю, чего он добивается кроме вспышки моей злости, но его открытый взгляд путает карты.
Он смотрит иначе. Без второго дна.
— Максим…
Я нервно выдыхаю. Замолкаю, потому что мои пальцы уже на его теле. Константинов увел их назад, чуть выше поясницы, и надавил. Я пытаюсь стряхнуть его хватку, чтобы освободиться, но чувствую, что нечаянно скребу шрам.
Да, точно.
У него там продолговатый шрам.
— Не бойся, — Константинов говорит мягче, отпуская мои пальцы. — Он давно зажил, ты не сделаешь мне больно.
— Он большой…
Говорю, а сама представляю, сколько должно было быть крови.
— От чего? — я веду пальцами по шраму, как по тропинке и пытаюсь отогнать ужасную догадку. — От ножа?
Боже. Неужели, его ударили ножом в спину?
Максим коротко кивает.
— Для меня происходящее между нами — точно не развлечение, — он снова усмехается.
Совершенно не к месту, но кажется он думает, что это должно успокоить меня, слабую женщину со слишком богатым воображением. А оно у меня точно богатое, я одергиваю руку, когда понимаю, что уже так явно нарисовала себе картинку ранения, что вот-вот начну искать жгут.
— Почему ты так говоришь?
— Ольга подала на развод, когда узнала о тебе. Не сама, конечно, ей доложили, кинули папку на стол и так красиво всё собрали, что ты получилась моей любовницей.
— Какой ужас.
— Наш брак уже разваливался, я открыто предлагал ей деньги, варианты, как разойтись без шума, но она не хотела ничего слышать. А тут эта папка и твоя фотография… Вы же очень похожи с ней. То есть были до ее операций, — поправляет Константинов. — Она обезумела, когда увидела твои снимки, и схватилась за нож. Хотела поранить свое лицо.
Константинов встряхивает головой. Теперь его очередь отгонять реалистичные картинки.
— Я удержал ее, накричал еще, сказал, что она совсем поехала. Потом точно не помню… Кажется, отбросил нож и отвернулся от нее, хотел вызвать врача или психолога. А она подняла нож и ударила.