Ну, сам виноват.
Закрываю глаза и молчу.
— Чувствуешь? — спрашивает он спустя какое-то время.
— Угу, — говорю я, отчаянно давя зевок. — Если мы в ближайшее время не найдем комнату для меня, ее придется искать для тебя.
— Я понял. Так это тоже не работает.
Я слышу, как он обходит кровать и… матрас рядом со мной слегка прогибается.
— Расслабься.
Ну да, конечно! Я тут же приподнимаюсь, поворачиваю голову и вижу, что Воронов лежит. Просто лежит. Глаза закрыты, руки вдоль тела. Никаких поползновений в мою сторону.
Я снова ложусь. Закрываю глаза. Молчим. Лежим и молчим. Мелькает ленивая мысль: а и правда, зачем ходить, искать комнату…
— Чувствуешь?
Я делаю глубокий вдох и киваю. Наверное, у меня и правда получается расслабиться, потому что ощущения действительно становятся четче, острее. Например, мне кажется, что голос его хотя и звучит тише, но значительно ближе ко мне. А еще мое лицо начинает окутывать теплое дуновение. Оно мягко касается моего лба, щеки, опускается к губам и задерживается там.
— Чувствуешь… — Теплое дуновение становится значительно жарче, даже слегка припекает, сушит губы, и я облизываю их. — Да, вот так…
А потом… Не уверена, что именно выдергивает меня обратно в реальность. Или я достаточно отдохнула и сон прошел. Или матрас снова прогнулся. Но я открываю глаза и вижу склонившегося надо мной Воронова.
Глаза кажутся почти черными, взгляд изучает мое лицо, но внимательней всего — мои губы. А его пальцы рисуют линии на моей шее. Далековато зашли. И кто-то явно не против зайти куда дальше. Хотя я была бы не против версии, что он просто щупает пульс.
— Ну и куда ты? — интересуется Воронов, когда я пытаюсь подняться.
— Это же очевидно: кровать большая, но раз ты нависаешь надо мной, значит, тебе места мало. Иду искать какой-то вариант для себя.
— Хорошо, сходишь. Сейчас скажи, что ты чувствуешь.
— Легкое недоумение.
Я ожидаю, что он попытается меня удержать, но он откидывается на подушки и разочарованно выдыхает:
— Эх! Почему-то даже так не сработало!
Я встаю. Он остается лежать. Я подхожу к двери. Он остается лежать.
— А что должно было сработать? — подталкивает спросить мое любопытство.
Он приподнимается на локте. Всматривается в меня, будто решая, достойна ли я узнать эту тайну.
— Ну, вообще-то было бы неплохо, если бы ты почувствовала удовольствие, наслаждение, восторг, радость.
— Только из-за того, что пять минут полежала рядом с тобой на соседней подушке?
— Обидно слышать твое недоверие, — бухтит он. — Я ей самое лучшее… как она и просила, а она…
— О чем я просила?
— А она даже забыла… — продолжает бухтеть он. — Ты же просила показать тебе еще красивые места. Места силы. Вот. Это одно из них. Стопроцентно работает. Но зришь в корень: пять минут, полежали, на соседней подушке… Может, потому ничего и не вышло. Слишком быстро и не тем занимались.
Я закрываю лицо ладонями, потому что у него такой сосредоточенный вид: рассуждает, строит теории. А я не могу. Больше не могу столько смеяться: живот болит, щеки трескаются, на радость подругам вот-вот появятся мимические морщины.
— Учти, — угрожаю я, успокоившись, — если мы комнату для меня не найдем, переезжаем обратно ко мне.
— Пойдем поищем, — поднимаясь, соглашается Воронов, — а то у твоей крысы будет уже третье кругосветное путешествие за сегодняшний день, и я начну ей завидовать. Не хочется до этого опускаться.
Глава 28
Анжелика
— Ну как тебе?
Сам Воронов остается в дверях, а меня пропускает вперед.
Я осматриваюсь: эта комната чуть меньше, чем у хозяина дома, но нравится мне даже больше. Теплые оттенки белого с синим, на окнах вместо жалюзи шторы, вместительная кровать с белым мягким изголовьем. Мой взгляд скользит по светлой стене, с едва заметным узором в виде цветов с застывшими на них каплями росы и задерживается на модном трюмо. Зеркало с подсветкой, выдвижные ящики, мягкий пуф…
— Не нравится? — спрашивает Воронов, заметив заминку.
Я оборачиваюсь к нему.
— Это женская комната.
— Потому я и живу по соседству.
Улыбнувшись, я вхожу внутрь помещения, открываю светлую дверь — ванная, я так и думала. В приятно голубых оттенках, с которыми хорошо контрастируют душевая кабина с черным контуром, черный смеситель, черный душ. Все так вычищено, что слегка отливает перламутром.
Возвращаюсь в комнату, еще раз обвожу ее взглядом. Если этот идеальный порядок — бардак, даже удивительно, что Воронов выдержал пару часов в моем доме. Провожу рукой по стене — чуть шершавая, а вблизи цветы еще больше напоминают живые.
— Тянет и здесь начать делать ремонт?
Обернувшись, смотрю на Воронова. Он не выглядит недовольным такой перспективой, хотя эта комната явно делалась под кого-то. Для женщины. Которая, скорее всего, была ему дорога?
— А если и так?
— Я не против. — Он равнодушно пожимает плечами. — Только учти: оставить тебя на руинах я не смогу, другие комнаты, как ты знаешь, не убраны, так что тебе придется переехать ко мне.
— Есть еще гостиная.
— Она не зря так называется. Она для гостей. К тому же одно дело, когда из-за твоего храпа я отселяю тебя в соседнюю комнату. И совсем другое — на соседний этаж. Это ближе к разводу, чем к браку. А мне, как ты помнишь…
— Важна достоверность, — добавляю я, когда он делает паузу. Он удовлетворенно кивает. — Хорошо. Я определилась. Мне нравится эта комната. Как ты думаешь, будет достоверным, если я попрошу своего мужа принести мой чемодан?
— Вполне, — кивает он. — Если у мужа нет горничного.
Выглянув в коридор, он прищуривается, как будто кого-то высматривает, а потом раздается команда:
— Емеля! Неси сюда чемодан!.. То, что он на колесиках, не значит, что на нем нужно ехать! Это значит, что его можно катить!
И вот он говорит не со мной, но меня этот тон задевает. Парень еще молодой, чутко на все реагирует. А ответить в силу их отношений начальник — подчиненный не может. Да и чемодан для него, возможно, действительно несколько тяжеловат, потому что, когда он вкатывает его в комнату, я замечаю, что его лицо слегка посерело.
— Тебе не кажется, что ты с ним несколько груб? — спрашиваю я, когда мы снова остаемся одни. — Он чуткий, ранимый. По-моему, он вообще слегка пугается, когда тебя видит.
Воронов окидывает меня насмешливым взглядом.
— По-твоему, он адреналиновый маньяк, который выбил себе безлимитный билет в комнату страха? Если он и пугается, то того, что лишится такой зарплаты, которую я плачу.
Ну что ж, надо признать: его версия выглядит убедительной. А с другой стороны, это может означать, что у парня просто нет более подходящего варианта.
— Если тебе удастся его куда-то пристроить, — будто проследив за ходом моих размышлений, говорит Воронов, — так и быть, я все-таки куплю тебе проездной на метро.
И забавно звучит, и в то же время не очень. Похоже, он не так уж высоко ценит людей, которые на него работают.
Это предположение усиливается, когда вскоре Маргарита Аркадьевна приглашает нас к ужину. Она столько всего приготовила: и пасту с морепродуктами, и несколько видов салатов, — а Воронов, едва мы вошли и сели за стол, спросил про сосиски!
— Можно это разнообразить тем, что мы захватили с собой? И имею в виду не крысу — пусть отдыхает. Кстати, надеюсь, она хорошо устроилась? Ей там спокойно и тихо? Она достаточно далеко от наших комнат, чтобы мы ей не мешали?
— Ириску я разместила в комнате на первом этаже. — Взглянув на меня, горничная слегка улыбается. — Комната хорошая, я там сама когда-то думала разместиться…
Она замолкает на пару секунд, переводит взгляд на хозяина дома.
— А сосиски я отдала. Садовнику прокурора. Там большой пес. Ему только в пользу пойдет.
— Полагаю, как мои бифштексы, отбивные и шашлыки? Которые у вас так удачно не получались. А я смотрю, что-то у него псина стала быстро вес набирать. Уже еле лапами передвигает, когда он выводит ее на прогулку. Не дело это, Маргарита Аркадьевна, неправильно как-то, что пес становится весомей, чем прокурор.
Женщина не оправдывается. Сжимает губы и еще выше поднимает голову.
— Смотри на это с другой стороны, — говорю я и кладу ладонь поверх руки Воронова, чтобы прервать их зрительный поединок. — Все эти килограммы могли быть на тебе. Вдруг бы ты мне такой не понравился?
— И лап у меня куда меньше, — кивает согласно Воронов и, поддерживая мою игру в отношения, склоняется и целует меня в макушку. — Ты права, так у меня было куда больше шансов тебя отхватить.
— Отхватить? По-моему, кто-то очень голодный.
— Даже не представляешь насколько!
Я прошу Маргариту Аркадьевну добавить Воронову пасты побольше. Он грустно вздыхает, но принимается есть.
Горничная задерживает на мне долгий взгляд, в котором мне чудится благодарность.
— Может, вы с нами поужинаете? — предлагаю я.
— Нет, что вы, спасибо! — быстро отказывается она. — Такой день! Вам лучше побыть наедине.
— Это точно, — ворчит Воронов, прежде чем я успеваю заверить, что мы будем не против, если она к нам присоединится.
Она прекрасно улавливает его тон, поэтому, пожелав нам приятного аппетита, уходит.
Воронов ест медленно, как настоящий гурман. А у меня аппетит почти совсем пропадает. Ужин спасает вино. Вкусное, чуть терпкое.
Поверить не могу, что я замужем. Столько разговоров, столько вопросов от всех знакомых, а по сути ведь ничего не меняется, просто теперь на пальце кольцо. Может, если бы я выходила замуж по любви, все было бы иначе? Какие-то другие ощущения?
Я задерживаю взгляд на Воронове. На нем футболка, свободные брюки. В этой одежде он кажется не таким угрюмым. Наоборот, более… мягким, что ли.
— Это и есть твоя пижама?
По-моему, он не без удовольствия оставляет в покое пасту и приборы и тоже переключается на вино.