Перспектива, нарисованная Вороновым, забавная. Я стараюсь не рассмеяться. Маргарита Аркадьевна выглядит так, как будто прикидывает, сколько уже сосисок скормила псу прокурора и готов ли тот за это продаться. Есений усердно принимается заверять, что у него никаких претензий не будет. Но Алекс его не слушает, он уже принял решение и оборачивается ко мне.
— Извини, Анжелика. Придется тебе поужинать без меня. На меня порцию можешь не оставлять. Как вернусь — что-нибудь себе другое найду.
— Алекс, как ты мог обо мне так плохо подумать? — делано удивляюсь я. — Да я тебе готова и свою порцию отдать!
Он забавно морщит лоб, и не рассмеяться становится все труднее. Поэтому я побыстрее заканчиваю речь, да и его спасаю — что ж ему долго расстраиваться.
— Но на такую жертву идти не придется, потому что я хочу поехать с тобой.
Сначала я думала сказать просто «поеду», но, помня, как на него действует слово «хочу»…
И, кстати, оно снова срабатывает! Он окидывает меня взглядом, о чем-то недолго раздумывает и кивает.
— Хорошо.
Есений выглядит таким несчастным, как будто это не его собираются домой подвезти, а ему придется толкать тележку с нами внутри. Но сбежать от Маргариты Аркадьевны у него не выходит, поэтому стоит и ждет, пока мы одеваемся. Вздыхает и ждет.
Я просто переобуваюсь и набрасываю пальто. Воронов — куртку. Маргарита Аркадьевна выводит грустного парня за дверь.
— Я далеко живу, — делает он последнюю попытку отмазаться от конвоя.
— Это хорошо, Евлампий, — кивает невозмутимо Воронов. — Нагуляем аппетит перед ужином.
Степень грусти Есения можно определить по тому, что он свое имя даже не поправляет. А едем и правда прилично. И хорошо, что мы решили их подвезти, потому что на остановке стоит несколько человек — редкое событие, а значит, маршрутка задерживается.
Хотя Есений по мере того, как мы приближаемся к его дому, становится все напряженней. Он делает попытку расстаться с нами на светофоре, потом у магазинчика, а потом у чужого двора.
— Ты не здесь живешь, — отрезает Маргарита Аркадьевна, и мы едем дальше.
— Ты так волнуешься, как будто мы решили отужинать у тебя, — усмехается Воронов, и Есений сдается.
Против начальства не сильно попрешь. Отвернувшись к окну, он мрачно рассматривает двор, в который въезжает наша машина.
Ничего особенного. Двор как двор, обычный спальный район. Еще не поздно, и, несмотря на погоду, на лавочках кучкуется молодежь.
— Здесь выйду, — говорит парень.
В его голосе прорезается твердость и даже вызов, и я с удивлением к нему оборачиваюсь. Он отводит от себя руку Маргариты Аркадьевны и берется за ручку двери.
— За что били?
Я с удивлением перевожу взгляд на Воронова. Он безучастно смотрит через окно на компанию молодежи.
— Не били, — помедлив, отвечает Есений. — Били — это когда тебя бьют, а ты терпишь. А мы подрались.
— Иногда пар спустить — полезное дело. Хотя азартней, когда повод все же находится.
Алекс двигает плечами, как будто вспоминает, каково это. Да и в голосе его звучат едва ли не завистливые нотки.
— Они просто придурки, — выплевывает Есений и толкает наружу дверь. — Но я им передам ваш совет.
Он выходит на улицу. Маргарита Аркадьевна порывается пойти следом за ним, обеспокоенно глядя в окно, но раздается щелчок. Воронов просто блокирует двери. Ничего не спрашивает. Бесстрастно смотрит за тем, как от лавочки отделяются две тени и идут наперерез Есению.
— Александр Юрьевич… — начинает говорить горничная, даже понимая уловку Воронова. — Это из-за того, кем он работает. Его младший брат проговорился, теперь задевают парня. Говорят, что… по-разному говорят, хуже, чем у вас иногда все еще вырывается по утрам. Не хочется повторять.
— То есть то, что его зовут Еремеем, их не смущает. Уже проще.
Воронов снимает блокировку и выходит из машины. Окидывает взглядом намечающуюся картину побоища, но помогать не торопится. И неожиданно, когда до столкновения враждующих остается пара шагов, окликает:
— Есений!
Все останавливаются. Воронова ничуть не смущают устремленные на него взгляды. Хотя он прекрасно видит, что его изучают. Его, его мерседес. Видит, как парни переглядываются между собой.
— Будь добр, вернись на минуту, — продолжает Воронов, выдержав паузу. — Забыл тебе передать важные документы. Нужно, чтобы ты их глянул: на кону важный контракт.
Всю композицию наблюдающих можно смело отливать в глине. Даже нас с Маргаритой Аркадьевной.
Есений приходит в себя первым и начинает приближаться. Возбужден? Взбудоражен? Ему и так-то тяжело сохранять спокойствие в присутствии Воронова. Не знаю. Я не вижу его лица.
Потому что мой взгляд буквально прикован к другому мужчине.
Глава 38
Анжелика
Они о чем-то коротко переговариваются, слов не слышно: этот разговор только между двумя. Потом Есений слегка заторможенно кивает, а Воронов открывает дверь машины и просит меня достать папку из бардачка.
— Какую именно? — спрашиваю я, увидев, что там их несколько.
— Давай синюю, — чему-то усмехается он.
Синяя папка, кстати, довольно пухлая, переходит к Есению. Тот бережно ее прижимает, как будто ему вручили сокровище, и самоуверенно проходит мимо зазевавшихся недоброжелателей.
— Спасибо, Александр Юрьевич, — говорит горничная, когда парень скрывается в своем парадном, а наша машина трогается с места.
Воронов едва заметно кивает. Как у него так получается? Меня теплые эмоции буквально переполняют. Хочется обнять его. И даже Есения и Маргариту Аркадьевну. Для меня его поступок говорит о многом, раскрывает его для меня совсем с другой стороны. И мне хочется смотреть на него, смотреть, даже зная, что так я могу нырнуть глубоко. Возможно, глубже, чем пока в состоянии выдержать.
Ну и пусть. Я сажусь на сиденье так, чтобы видеть Алекса. И не отвожу глаз, даже когда он бросает в мою сторону вопросительный взгляд. Хочу и смотрю.
Следующий его взгляд сопровождается легкой улыбкой, как будто он считывает это мое «хочу» и оно ему нравится.
— А я отказываться не буду, — говорит Маргарита Аркадьевна, когда мы въезжаем в ее двор. — Мой вон тот, третий подъезд. И провожать меня не нужно.
Едва машина останавливается, она снимает очки. Синяка нет, слава богу, только темные круги под глазами.
— Хулиганы мне не страшны. Единственная моя напасть — это бессонница. И уже она виновница того, что я полюбила покер и раскладывание пасьянса. На этой неделе мы с друзьями слегка увлеклись.
Невероятно, но мне кажется, что под взглядом Алекса она немного смущается. Как девчонка, которую застукали за просмотром откровенных журналов. И, возможно, потому она и старается побыстрее уйти, чтобы снова стать строгой, чопорной и безупречной домоправительницей.
А именно это ее роль в доме Алекса. Она вовсе не горничная.
Стоит ей подойти к парадному, как дверь распахивается и в свете фонаря показывается худощавый мужчина. Седой, в почтенном возрасте, но с безупречной выправкой. Он обводит подозрительным взглядом машину, и ветер доносит до нас его голос:
— Рита…
— Ай, перестань. — Отмахнувшись, она целует его в щеку. — Он совсем мальчик и безнадежно женат.
Мужчина пытается сделать вид, что совсем не это имел в виду. Но к машине интерес тут же теряет.
— Ужин почти готов. — Он тепло улыбается и подставляет локоть, чтобы Маргарита Аркадьевна могла опереться.
— Если бы ты меньше бегал по подъезду, с твоими-то больными коленями, он бы уже был готов, — журит она кавалера.
И несмотря на то, что ее голос, как и всегда, сухой и как будто надломленный, в каждом ее слове сквозит просто океан нежности. И кажется, что его волны подкатывают и к тебе, заигрывают, освежают.
— Какой у нее удивительный муж, — говорю я, придя немного в себя.
— Ее муж умер лет двадцать назад. Но да, этот очень похож на нового добровольца.
— Думаешь, она согласится выйти замуж еще раз? Все-таки возраст…
— Думаю, — усмехается Воронов, — тут многое зависит от того, как хорошо он тушит капусту.
Я смеюсь. Да, когда я только к нему переехала, в его холодильнике ее было внушительное количество. Кстати, Маргарита Аркадьевна нашла кому сплавлять неугодные ее взгляду сосиски, а куда Воронов сплавил капусту и остальные овощи, так и осталось загадкой. Но место для мяса он освободил очень быстро.
— Кстати, а что за контракт ты подсунул Есению? По весу — очень внушительный.
— По содержанию тоже. Это брачный контракт. Так, заготовленная болванка, но думаю, на ночь впечатления ему обеспечены.
— Да, — соглашаюсь, тут же припоминая, как тоже пыталась прочесть один тяжелый талмуд, — твои контракты на это способны.
— Поверь, если мои контракты не просто читать, а следовать им, впечатлений может быть куда больше.
— Хорошо, что предупредил. Я еще от чтения в себя прийти не могу.
Взгляд Алекса ненадолго задерживается на моих губах и ускользает к ночи, которая наблюдает за нами через окно.
Мелькают перед глазами дорога и свет фонарей. Машина плавно несется вперед. А между нами расползается уютная тишина. Хочется ехать, и ехать, и ехать…
Когда машина въезжает в поселок, я даже чувствую легкое разочарование, что наше путешествие по ночному городу подходит к концу. Но стоит приблизиться к дому и увидеть мягкий свет, который льется из окон гостиной, как меня заполняют тихая радость и почему-то толика предвкушения.
Выйдя из машины, я делаю глубокий вдох и поднимаю голову, глядя, как переливами светятся звезды. А потом перевожу взгляд на окна.
— Хорошо здесь.
Это само собой вырывается, просто, когда чувств очень много, ими очень хочется поделиться.
Короткий писк сигнализации заставляет взглянуть на Воронова. Он стоит, оперев локти на капот машины, и пристально за мной наблюдает.