Единственным предметом роскоши была овечья шкура, за которую Андрей был поистине благодарен Джаду. Насколько Андрей понял за эти дни, Джад был лидером этой небольшой странной группы. И хотя он сам отдал приказ упрятать Андрея в этот природный карцер, уже через несколько минут опять открыл дверь и протянул ему овечью шкуру. Несмотря на то что дожди окончательно закончились и ночи стояли сравнительно теплые, ее пользу трудно было переоценить, особенно когда приходилось собственным телом обогревать холодную бесконечность каменных стен.
Наличие сокамерника тоже не слишком радовало Андрея. Дикарь был гораздо больше размерами, и его обмякшее тело занимало львиную долю их жизненного пространства. Кроме этого, он постоянно ворочался во сне, переворачиваясь с боку на бок. При этом постоянно задевал Андрея коленями и локтями. В довершение ко всему, от него исходил стойкий запах многодневного пота.
Судя по всему, его хорошо приложили по голове чем-то тяжелым. Возможно, гораздо сильнее, чем хотели, потому что убивать его никто явно не собирался. Как раз напротив, Айтана, белокурая миниатюрная девушка, которая неизвестно как оказалась в этой мужской компании, постоянно делала ему перевязки и промывала рану. Андрей чувствовал невольную зависть к дикарю, которая периодически граничила с ненавистью, так как он хоть ненадолго мог покидать их тесную темницу. Пусть даже и без сознания.
Дикарь то и дело приходил в себя, но, похоже, не очень понимал, где он находится и что с ним происходит. Он постоянно моргал глазами и озирался по сторонам невидящим взором. Его все время сильно тошнило, и несколько раз пища оказывалась на земле сразу же после ее приема.
Хотя это было намного лучшим вариантом по сравнению с тем разом, когда его вырвало прямо посреди ночи в пещере и прямо Андрею на голову. После долгих мучительных часов в чужой блевотине Андрей был несказанно благодарен, когда его на следующий день отвели к реке помыться.
Андрей уже устал думать о том, как он здесь оказался, где находилось это самое «здесь» и чего от него хотели его вчерашние спасители, которые в один миг превратились в тюремщиков. Его мысли все больше уходили в прошлое, которое казалось ему теперь очень далеким и ненастоящим.
Из-за очевидных аналогий Андрей очень часто вспоминал про свое путешествие во Вьетнам, а конкретно – про визит в военный музей в Сайгоне, где во всех красках были представлены ужасы вьетнамской войны. На стенах висели многочисленные фотографии, на которых были изображены жуткие мутации, вызванные применением агента «оранж», который щедро распыляли над сельскохозяйственными полями американские самолеты.
Но больше всего Андрея тогда поразили небольшие железные клетки, выставленные во дворе музея. В подробном описании говорилось, что в этих клетках бойцы сопротивления держали пленных американских солдат. Клетки были совсем маленькими, меньше метра в высоту, отчего солдатам приходилось сидеть в них в скрюченных позах, наклонившись вперед к самым коленям. Никакой возможности выпрямиться или поменять позу у них не было. Согласно описанию, некоторым солдатам пришлось провести в них безвылазно по несколько лет.
Андрей тогда с трудом мог себе представить, как такое было возможно и как кто-то вообще мог выдержать подобные мучения. И вот теперь он сам находился в схожей ситуации. Он тешил себя мыслью, что его положение в сравнении с теми несчастными было гораздо более выгодным. Места в его распоряжении было гораздо больше, да и кормили его вполне неплохо.
В последние несколько дней дикарь, которого Андрей одновременно ненавидел, жалел, презирал и считал своим товарищем по несчастью, стал чувствовать себя заметно лучше. Хотя был еще слаб, он окончательно пришел в сознание.
Джад и его товарищи попытались даже чего-нибудь от него добиться, но он все еще реагировал рассеянно, и диалог не состоялся. Несмотря на протесты Пареса, его вскоре оставили в покое.
Прошедшей ночью Андрей открыл глаза и увидел, что дикарь не спит, а сидит в углу и смотрит в одну точку. Заметив, что Андрей проснулся, дикарь издал несколько низких гортанных звуков. Только когда он повторил их вновь, Андрей понял, что он что-то ему сказал на каком-то странном, почти животном языке.
– Не понимаю я тебя, вот хоть убей, – отозвался Андрей. – Я и этих-то не понимаю, а уж твоего урчания и подавно.
Дикарь нахмурил брови то ли от удивления, то ли от злости, и Андрей понял, что безопаснее будет просто замолчать. Этой ночью Андрей просыпался еще несколько раз и, к своему удивлению, каждый раз обнаруживал, что дикарь продолжает сидеть все в той же позе, не шевелясь. Андрею стало еще больше не по себе, хотя в последнее время это было его обычным состоянием.
И вот теперь Андрей сидел в своей темнице и наблюдал сквозь прутья решетки, как идет допрос. Сообразив, что дикарю стало лучше, их похитители крепко вознамерились получить от него всю недостающую информацию. Андрей даже представить себе не мог, в чем подобная информация могла заключаться, но тем не менее с опасливым интересом наблюдал за происходящим.
Дикарь сидел в центре опушки рядом с серыми углями потухшего костра. Его руки были связаны за спиной толстой веревкой, которая другим концом была привязана к стоящему поблизости дереву. Все остальные, за исключением Ралло, который был где-то неподалеку на посту, собрались вокруг.
Мигело молча стоял, скрестив руки на груди, и с любопытством зоолога рассматривал дикаря, как некое невиданное доселе животное. Джад устроился напротив него, усевшись на высокий камень, который торчал из земли в самом центре их стоянки. Айтана села на землю чуть поодаль, придвинув колени к груди и обхватив их руками. Парес лихорадочно сновал в разные стороны, то и дело поглаживая рукоять своего меча, по-видимому перебирая в голове всевозможные варианты выбивания информации из их пленника.
В воздухе висело нервное напряжение. Джад недовольно потер лоб рукой, собираясь с мыслями. Парес тем временем поднял с земли толстую палку и медленно описал ею в воздухе дугу, довольно улыбаясь. Андрей почувствовал, как на лбу у него выступил холодный пот. Он представил себя самого на месте этого дикаря с пробитой головой, и ему стало не по себе. И даже не оттого, что его, возможно, будут бить, а оттого, что повлиять на ход событий у него не будет никакой возможности: ведь что бы они у него ни спрашивали, ответить он им все равно не смог бы.
Парес подошел к пленнику и что-то громко ему сказал на их грубом цокающем языке. В голове у Андрея невольно возник вольный перевод, основанный главным образом на сценах из старых военных фильмов.
– Говори, сволочь! Адреса, пароли, явки!
Парес угрожающе поднял свою палку в воздух и добавил еще какое-то ругательство.
– А то как сейчас огрею вот этой палкой по башке, еще неделю без сознания проваляешься, гнида.
Джад примирительно поднял руку и дал ему сигнал опустить палку, а затем что-то сказал спокойным ровным голосом.
– Да успокойтесь вы, товарищ оберштурмбаннфюрер, он как миленький сейчас сам заговорит. Не так ли, товарищ шпион? Звание, дислокация подразделения?
Мигело, который до сих пор стоял чуть поодаль, подошел поближе и что-то тихо пробурчал. Джад поморщился и, сдвинув брови, отрицательно покачал головой.
– А может, ему это, иголки под ногти загнать, а? Как вы думаете, товарищ оберстгруппенфюрер?
– Ну зачем сразу так радикально? Дайте человеку возможность высказаться.
И тут вдруг дикарь сам прервал молчание. До Андрея донесся глубокий гортанный голос. Дикарь начал извергать из себя прерывистые фразы, как будто ему этот язык тоже давался не без труда.
– Ничего вы от меня не добьетесь, фашистские свиньи! Для советского человека смерть лучше предательства. Но вам этого, я думаю, не понять.
При этом Андрей представил себе, как дикарь смачно плюет в лицо оберстгруппенфюреру Джаду, оберштурмбаннфюрер Парес со всей силы бьет его палкой по голове, а нацистский доктор Менгель-Мигело довольно потирает свой огромный шрам и отдает указания по подготовке газовой камеры.
На этом его мысленная цепь событий прервалась, так как дикарь продолжал говорить, и никакой кровавой сцены не последовало. Собравшиеся слушали его со смесью интереса и недоверия, изредка задавая короткие уточняющие вопросы. Говорил дикарь долго, по ощущениям Андрея, не меньше часа. Во время его повествования Джад несколько раз вскакивал на ноги, и затем опять возвращался на свое место.
Андрей терялся в догадках, о чем мог быть их разговор. Его воображения больше не хватало, чтобы додумать свой мысленный диалог. В конце концов дикарь закончил. Наступило молчание. Послышались короткие удивленные реплики, за которыми последовала длинная тирада Пареса.
– Вот ведь как все получилось, свой он, оказывается.
– Ага, под прикрытием работал.
– И что, ты ему действительно веришь? А может, он двойной агент?
– Да какой он свой, вы только посмотрите на него! Да из него такой же немец, как из Сталина! Он и говорит-то с акцентом, и лицо у него явно еврейское. Вишь, как щурится, гнида! Товарищ оберстгруппенфюрер, при всем уважении, но ведь врет он, ну явно врет!
Парес отбежал в сторону и вернулся обратно с увесистой дорожной сумкой. Он расстегнул потрепанные кожаные ремни и вывалил из сумки на землю ее содержимое, которое состояло из большой черной шкатулки и кучи коробочек и ящичков поменьше. Парес взял шкатулку в руки и начал трясти ею перед лицом дикаря, одновременно пытаясь открыть ее без видимого успеха. Дикарь начал что-то медленно объяснять.
– Что внутри? Секретные донесения? Пароли и списки наших агентов? Как его открыть? Где ключ? Отвечай, падла!
– Ничего вы от меня не добьетесь. Я скорее умру под пытками, чем передам вам эти данные. Они слишком важны для моего правительства. Что значит жизнь индивида перед лицом блага человечества?
Дикарь пожал плечами и добавил что-то еще. Сценарий Андрея, по-видимому, вновь перестал соответствовать действительности, потому что Парес застыл в нерешительности, явно не ожидая такого ответа. Он неуверенно взглянул на Джада, который кивнул и поднялся с места. Мигело и Парес отошли чуть подальше и вытащили мечи. Джад обошел пленника сзади и развязал ему руки.