— Прости, — тихо выдохнул он и, чтобы скрыть волнение, стал поспешно набирать номер полиции.
Довольно быстро явились оперативники и бригада скорой помощи. Антона, Машу и Олега осмотрели на месте. У ребенка диагностировали сильнейшее физическое и психологическое истощение. Врачи настаивали на обследовании в условиях клиники, но Маша категорически воспротивилась. Видя, что она близка к истерике, Антон поддержал девушку и убедил медиков, что мальчику сейчас необходима забота матери и привычная домашняя обстановка. В конечном итоге, ответив на основные вопросы оперативников, компания разъехалась — Гера отправился в отделение, Инна — в больницу под арестом, Маша, Антон и Олег — домой.
Всю дорогу в машине царило гнетущее молчание, и только мерное посапывание Олега нарушало густую тишину. Мысли бились в Машиной голове, все больше закручиваясь в тугую спираль. Страшно подумать! Она едва не лишилась единственного сына. Своей кровиночки… А ведь последнее время она так мало была с ребенком. В этой тендерной гонке она пропала, потерялась, выпала из собственной семьи. И за этот короткий период семьей ее сына стала нянька. Настолько, что пятилетний ребенок бросился спасать этого мужчину, рискуя собственной жизнью. Как так получилось?? И что, вообще, произошло? Почему пуля как будто отскочила от биополя Олега? А ведь могла попасть…
От мысли, что несколько сантиметров свинца каким-то чудом миновали голову сына, Машу передернуло: «Все эта работа, будь она проклята. Тендер… хотя… А если дело не в нем? Если Инна давно вынашивала план уничтожить меня? Еще с того дня, когда узнала о том, что Юра выбрал не ее… Если испанский контракт и вся эта затея с переписью „Олимпус“ всего лишь прикрытие? Тогда Антон просто разменная монета. Как все запуталось, и нет сил разматывать этот кокон даже ради достижения истины».
Маша устало откинулась на спинку кресла, автоматически перебирая пальцами мягкие волосы сына, прижавшегося к ее плечу.
Антон сосредоточенно смотрел на дорогу, то и дело краем глаза поглядывая на Машу. Ему нечего сказать. Просто нечего. Все, что произошло, перевернуло его внутренний мир. Он вдруг понял, что эта девушка, которая ненавидит его, считает предателем и подонком, безумно дорога ему. Наверное, больше всего в жизни. И этот ребенок, который несколько часов назад спас жизнь, по сути, чужому человеку, этот мальчик для него больше, чем просто чей-то сын. И если это не любовь, то что тогда??
Наконец показался знакомый двор. Антон помог Маше, забрав спящего Олега и неожиданно не встретив от нее никакого сопротивления. Ледяной взгляд, морщинка на переносице, поджатые губы, скованные механические движения — все превращало ее в сжатую пружину. Добравшись до квартиры, Антон отнес ребенка в спальню, плотно закрыл дверь и решительно направился к выходу, как вдруг… Он сперва даже не понял, что случилось. Маша, сидящая на стуле за кухонным столом, безвольно уронила голову на руки и зарыдала. Ее худенькие плечи тряслись, волосы рассыпались по столу, и вся она казалась такой хрупкой и беспомощной, что Антону захотелось защитить ее. Вот, только, от кого? От себя? На всякий случай он спросил:
— Маш, я могу чем-то помочь?
На мгновение плечи прекратили вздрагивать.
— Помочь? — переспросила она, всхлипывая. — Ты ничем не можешь помочь. Никто не может.
Антон остановился и внимательно посмотрел ей в глаза:
— Тогда просто расскажи. Иногда надо рассказать, легче станет.
— Рассказать? — Маша подумала, что это неплохая идея, ведь и говорить-то ничего не надо. Она вынула из сумочки злополучное письмо и протянула его Антону. — Вот. Но не смей говорить, что я сумасшедшая.
— Что это? — удивленный взгляд скользнул по строчкам. — Письмо? Читать?
— Только не говори, что не умеешь, — огрызнулась Маша.
— Умею. Просто не приходилось читать чужие письма. Не так воспитан.
Антон взял листок, испещренный размашистым почерком, присел на стул и погрузился в чтение. С каждой строчкой его мимика менялась. Закончив, он положил письмо на стол и несколько минут, не мигая, смотрел на Машу. Она перестала рыдать, но по черным дорожкам туши на щеках все еще сползали слезы.
— Знаешь, — задумчиво протянул Антон, — то, что я сейчас скажу, покажется странным, но, возможно, эта информация многое изменит.
— Какая информация? — всхлипнула Маша. — Я чуть сына не потеряла, понимаешь? Этого не случилось сегодня, но обязательно произойдет потом! — нервы окончательно сдали. — Неужели ты не видел? Мой сын особенный, он остановил время. Он всегда умел им управлять! И не только им. Неужели этого недостаточно, чтобы понять — проклятье действительно существует?!
— Вполне достаточно. Видишь ли, есть одна история, которая всегда казалась мне бредом, но после письма я даже не знаю, что думать… В общем, прабабка моя была дочкой цыганского барона. Полюбила она деревенского парня, доверилась ему и забеременела. Он, как узнал про это, отказался и от нее, и от ребенка, сбежал из деревни. Для цыганки страшнее позора не придумать. Крепко она обиделась и прокляла отца своего ребенка, а заодно и весь его мужской род. Родила в положенный срок бабку мою и ушла из табора. А в тридцать два умерла. Считали, что по ней так обратка ударила. Если все это правда, и наши проклятия мистическим образом пересеклись, получается, что твоему сыну больше ничего не угрожает. Ведь он готов был пожертвовать собой ради меня.
Маша слушала Антона с открытым ртом. Она верила каждому его слову или очень хотела верить. В конце концов, все встало на свои места, и тут Машу осенило. Она говорила тихо, но было совершенно очевидно, что за внешним спокойствием скрывается ураган, который может стереть в порошок любого, вставшего на пути.
— То есть, это все — ты? Из-за тебя я сегодня почти потеряла Олега. Из-за тебя я могу упустить его снова. И… Из-за твоей родни я лишилась мужа!
Антон встал и, не оглядываясь, прошел в коридор. У двери громко сказал:
— Я понимаю, что ты сейчас ненавидишь весь мой род и тебе нужно время, чтобы принять и осознать все от и до. Но как будет просвет в твоей ненависти, поставь себя хоть на долю секунды на место молодой беременной цыганки, брошенной любимым мужчиной и обреченной на позор в собственной семье.
Дверь захлопнулась, а мягкий баритон все еще плыл по комнатам…
ГЛАВА XXI
Прошел месяц. Август продолжал нещадно жарить Москву, несмотря на местами желтеющие листья и приближающуюся осень. Полуголые красотки все еще форсили в нарядах, едва прикрывающих юные тела.
Инна оправилась от ранения и проводила дни в ожидании суда. Герман Шакалов отбывал срок в местах не столь отдаленных за финансовые махинации и соучастие в покушении на убийство.
Бизнес Антона Кронштейна не только выровнялся, но и стремительно пополз вверх. Видимо это произошло благодаря прессе, раздувшей историю до небывалых размеров и в каждом выпуске мусолившей роман главы «Олимпус» с собственной конкуренткой. И вроде бы все становилось на свои места, жизнь респектабельного мужчины возвращалась в свое русло, если бы не одно но… Воспоминания. Сколько не старался, Антон так и не смог запретить себе возвращаться мыслями к той ночи. «Тринадцатое июля» — выстукивал внезапно начавшийся дождь. «Тринадцатое июля» — неожиданно слышалось из динамика радио в машине. Тринадцатое июля показывали даже часы, которые Антон на днях забрал из ломбарда. Без них он не смог бы устроить Маше тот самый вечер в ресторане. Вечер, после которого его ждала волшебная ночь. Ночь тринадцатого июля.
— Стоп! — от неожиданной догадки Антон даже нажал на тормоз, и машина резко остановилась на дороге, едва не создав аварийную ситуацию. Выдохнув, Антон снова выжал газ и медленно посмотрел на ладонь.
— Что там Степановна говорила? Число тринадцать на протяжении жизни. С Машей мы встретились в парке тринадцатого июня, и было, если не ошибаюсь, около часа дня. То есть тринадцать часов. Часы отца в день его смерти остановились, а это было тринадцатое февраля. И Гера с Инной устроили похищение тринадцатого. То есть, наш с Машей секс тоже был тринадцатого. Не многовато ли совпадений?
На секунду Антон задумался, а потом резко вывернул руль и поехал в обратную сторону. Он должен ее увидеть. В голове мелькали обрывки из письма, вклинивались собственные воспоминания из детства с беременной женщиной, в слезах выбегающей от бабки. История с проклятием цыганского рода, со спасением жизни, слова Степановны о том, что его жизнь может оборваться — все это больше не казалось бредом. Если Степановна права, судьба должна поменяться, но только если он сумеет сделать тот самый шаг, не сглупить и не потерять единственную возможность.
Быстро, чтобы не передумать, он наговорил аудиосообщение, едва сдерживая волнение в голосе:
— Мария, добрый день. Это Антон. Я заеду через несколько часов, мне очень надо… м-м-м… забрать вещи. Надеюсь, кто-нибудь будет дома. Всего доброго.
Нажав отбой, Антон выругался:
— Черт, кретин. Вещи забрать! Владелец миллионной корпорации желает забрать сумку с барахлом. Дебил!
Выглядело это и правда нелепо, но другого повода в голову не пришло, а сказать прямо: «Я хочу тебя увидеть!» сил не хватило. Тем более, зная Машин характер, вполне можно было допустить мысль, что после этих слов она послала бы его на весь алфавит. Так что идея с вещами оказалась не так уж плоха. Характерный звук уведомил, что сообщение доставлено адресату. Назад дороги нет.
Маша возвращалась из клиники. Она была немного расстроена, ведь считала, что это лучшее медицинское учреждение Москвы. А если лучшее, то и врачи здесь самые-самые. Вот только сегодня Маша усомнилась в их компетентности.
Она обратилась в клинику, когда решила, что ее физическое состояние ненормально. Нет, Маша чувствовала себя хорошо, но ей все время хотелось спать. То ли сказалась накопившаяся усталость, то ли пережитый стресс, но стоило ей уйти в долгожданный отпуск, как она тут же расклеилась. Даже когда с сыном в Диснейленд летала, думала, что не выдержит такой пытки. Ведь Олег хотел все и сразу, и они провели в парке развлечений с утра до вечера целых три дня. Там Маша не могла себе позволить прилечь и поэтому большую часть времени испытывала головокружение и неприятное чувство тошноты. Когда же они вернулись домой, она не отказывала себе в отдыхе, поэтому самочувствие было весьма сносным. Но когда она провалялась в постели целый день, из-за чего Олег проторчал у телевизора несколько часов к ряду и даже не пообедал, Маша решила, что должна обследоваться.