Подойдя к двери, поднимаю пеньюар и бросаю его на кровать.
– Я помогу тебе. Сам выберу тебе квартиру. Завтра ты переедешь.
Я успеваю спуститься вниз, когда она меня догоняет. Не приближается. Держится на расстоянии в пару шагов. Пеньюар распахнут, все так же ничего не скрывает. Но томность прошла.
– Не уезжай. Я все поняла.
Обернувшись, смотрю на нее.
Да, скорее всего, поняла. Потому что я снова вижу ее такой, какой знал. Уверенной в себе, гордой, чуть резкой.
– Ночь уже, – говорит она.
– Да, ночь, – соглашаюсь. – Поэтому ложись спать. Утром я позвоню.
Не зря говорят: бойтесь своих желаний. Хотел, чтобы скорее рассвет, – вот и коротаю ночь за рулем.
В таких случаях машина лучше, чем байк, потому что вид у меня еще тот. Правда, отцу я этого никогда не скажу: на радостях купит еще пару штук.
В лавке тихо и непривычно. Обычно если я здесь оставался, то после застолья с приятелями. Сейчас ни пить, ни есть не охота.
Удачно я спас в свое время диван, который отец хотел выбросить. Светлане он не понравился, а мне в самый раз. Да и то, что здесь кое-что из вещей, хорошо. Как знал, что однажды ночевки возобновятся.
На смартфон падает сообщение.
«С тобой все в порядке? Пожалуйста, ответь, я волнуюсь».
В это я верю, поэтому, помедлив, отправляю ответ:
«Да».
«Спокойной ночи, Лука».
Какая тут спокойная ночь? Длинная, пожалуй, это самая длинная ночь, которую помню.
Но полезная.
Три чашки чая, утрамбовка мыслей, выброс сомнений, а еще к утру я нахожу несколько хороших вариантов квартир и сбрасываю их Марине. Пусть выбирает.
– Не бережете вы себя, Лука Матвеич, – увидев меня выходящим из лавки, сетует доброволец-охранник. – Отдыхать нужно в удобной постели, и лучше, чтобы бока кто-то грел. А вы все диван свой мнете.
– Так и будет, – обещаю ему, усмехнувшись.
Наталья открывает дверь после третьего звонка. Босая, все еще сонная, в забавной пижаме с огромным мамонтом.
– Кажется, я проспала, – виновато сообщает она.
– Ну хоть кто-то из нас двоих отоспался.
– Ты не спал?
– Не получилось.
Она безуспешно пытается пригладить растрепавшиеся волосы, но я не даю. Переступив порог, зарываюсь в них пятерней, тяну на себя и всматриваюсь в лицо. От нее пахнет перечной мятой, а еще почему-то солнцем. Может, из-за маленьких рыжих пятнышек, которые я замечаю впервые у нее на носу.
– У тебя веснушки – ты знаешь?
– Есть за мной такой грех.
– А еще? – Радужки ее глаз становятся просто огромными, когда я скольжу губами по ее переносице. – Какие грехи у тебя есть еще?
– Три шрама на ногах и несколько родинок на спине, – с честным видом перечисляет она.
В груди зарождается смех.
И гаснет, когда она подается вперед и одновременно становится на носочки, пытаясь до меня дотянуться.
– Практикуешь по утрам йогу? Отлично.
Ее щеки окрашивает румянец, но, едва она собирается использовать мою же подсказку и отстраниться, я накрываю ее рот своими губами. Нежные, сладкие, мятные, ворующие дыхание.
Дрожь ресниц, когда прикрывает глаза… пульс крохотной вены на шее, по которой ползут мои пальцы. Хочется сильнее прижать ее, но отчетливо просачивается мысль, что нельзя.
После моих поцелуев ее губы припухшие, волосы взъерошенные, но я бы так и оставил. Оставил бы на ней все, кроме этой пижамы.
– Практиковать по утрам поцелуи тоже неплохо, да?
Мне нравится дразнить ее. Нравится то, как она реагирует. Улыбка, смущение, из-за чего веснушки кажутся ярче.
Отпускаю ее, иначе зайдем далеко. Вернее, никуда не уйдем. Не знаю, готова ли она к такому исходу.
– Не спал и не завтракал? – спрашивает, поглаживая меня по груди.
Или пытаясь разгладить майку – может быть и такой вариант. Все-таки она довольно долго лежала в шкафу и не рассчитывала на прогулку по городу.
– Да, но есть не хочу.
– Подожди меня, пожалуйста. Я буду готова через пару минут.
Смешная просьба, как будто я могу уйти без нее. Пока она скрывается в комнате, усаживаюсь на кухне. На столешнице банка чая – хорошо, что закрыта. Поставила поближе, потому что ей нравится? Надо показать ей другие сорта, которые я смогу хотя бы терпеть.
Она и правда возвращается быстро. На ней красивые синие брюки, модная майка с принтом и пиджак. Подчеркивает фигуру, притягивает взгляд к животу, который, кажется, опять немного подрос.
– Толкается? – Кладу ладонь, когда она приближается.
– Чаще спит, – сияет улыбкой. – Но почувствует тебя и скоро проснется.
Непривычно прикасаться к женщине и знать, что внутри нее твой ребенок. Который чувствует, слышит, понимает, что ты делаешь.
– Хорошо, что момент с поцелуями она пропустила. Для нее рановато.
Хмурюсь.
Н-да…
– Что-то не так? – волнуется Натали и тоже кладет руку на живот.
– Да вот, подумал, что будет, когда мы начнем практиковать не одни поцелуи.
Медленный выдох заставляет меня улыбнуться. Думает, значит, об этом. Не один только я.
– Ну что ж, Машенька, – бормочу, поглаживая ее, – будем с тобой договариваться.
Заправив за ухо прядь волос, Натали начинает суетиться: щелкает чайником, достает чашки, продукты из холодильника.
– Мы же не сильно опаздываем? – спрашивает она, обернувшись.
– Даже если и так, кто может нас упрекнуть?
Улыбается. Отворачивается к столешнице, ее рука застывает над банкой с чаем. Я даю себе слово продержаться дольше Егора. И облегченно выдыхаю, когда она выбирает сок. Надо будет еще пару баночек привезти, чтобы у нее всегда был правильный выбор.
– Тебе могу предложить или чай в пакетиках, или растворимый кофе, – предлагает она.
– То есть или отраву, или яд, – усмехаюсь. – Давай лучше сок.
Она ставит в микроволновку пончики, и вскоре кухню наполняет изумительный запах. Я стараюсь не особо наглеть. Получается слабо: они с мясом и вкусные, а еще я не ужинал.
– Ты вообще отдыхала? – интересуюсь у нее, поглощая пончик один за другим.
– С тех пор, как я вышла к тебе на работу, у меня ощущение, что я в отпуске и только и делаю, что отдыхаю.
– Дашь рецепт моей домработнице?
– Дам тебе с собой, – смеется она. – Захочешь еще – можно сделать. Их просто готовить. А продуктами ты меня затарил на месяц вперед.
Примерно на десятом пончике я уже в состоянии соображать и замечаю, что она к еде не притронулась.
– Аппетита нет. Правда, стоит подумать о восточных сладостях, он появляется. Они же еще остались?
– Одну коробку Егор умял, вторую не заметил, так что да.
Ее взгляд становится почти кровожадным, а голос нетерпеливым:
– Ну что, едем работать?
– Похвальный энтузиазм.
Она складывает пончики в огромный контейнер и вручает его мне. А сама уже торопится к выходу. Да, надо еще пару коробочек сладостей заказать. Простимулировать такого работника.
Когда мы садимся в лифт, у меня звонит телефон. Взглянув на абонента, сбрасываю звонок. Через секунду звонок повторяется. Не самое удачное время для разговора. Скидываю заготовку, что занят, перезвоню позже.
У машины смартфон вновь разрывается. Сняв сигнализацию, киваю Наталье, чтобы садилась.
– Лука… – раздается голос Марины.
– Я наберу позже. Выбирай пока. Или присмотри другой вариант.
Сбрасываю звонок.
Пока мы едем, я слышу, как на смартфон падает сообщение. Следом еще одно. Но не хочу пока отвечать.
Позже. Да и для Марины к лучшему – может выбрать то, что понравится ей, а не мне. О сообщениях я вспоминаю уже в лавке, около часа спустя. Поговорив с одним из знакомых, замечаю значок о непрочитанном, и открываю их.
«Лука, ко мне приходил следователь. Это из-за фотографа. Спрашивал, когда я его видела, чем закончилась встреча, была ли я дома. Я не призналась. А еще он спрашивал про тебя. Был ли ты дома. Я сказала, что ты уезжал».
Представляю, как сильно она волнуется, но звонить уже поздно. Взглянув на парковку, печатаю:
«Правильно. Умница. А теперь сотри сообщение».
И сам делаю так же. Удаляю его за секунды до того, как в лавку входит следак. Их видно. Всегда. Даже когда они, как и этот, в обычной одежде.
– Яров Лука Матвеевич? – интересуется он, сверкнув корочкой. – Я следователь Филиппов. Могу я задать вам пару вопросов?
Глава 39
Лука
Пожалуй, машина оказалась фотографу дороже собственной шкуры, если он решился написать заявление. Ничего, жизнь научит. Обычно, если не доходит с первого раза, во второй задевает гораздо сильнее.
Глаза у следака уставшие, энтузиазмом не светятся, поэтому сомнений нет: это формальность, мы быстро закончим. Плохо, что мы не одни.
– Наташ, – говорю, взглянув на нее, – в смежной комнате на одной из полок лежит синий блокнот – можешь его принести?
Уходить ей явно не хочется. А я не хочу, чтобы она волновалась и слушала это все.
– Пожалуйста, принеси.
Проследив за тем, как за ней закрывается дверь, перевожу взгляд на следака.
– Что вас интересует?
– Вам о чем-нибудь говорит имя Садальский Денис Юрьевич?
– Нет, а должно?
– Это известный фотограф.
Пожимаю плечами.
– Я с детства не фотогеничен. Мне эта тема не интересна.
– Возможно, – соглашается он. – Но эта тема интересна вашей девушке, Марине. Она ведь у вас модель.
– Да. А что, у этого фотографа сейчас хорошие скидки? Советуете к нему обратиться? Оставьте его контакты – я ей передам.
Усмехается, но тут же вновь становится совершенно серьезным.
– С Мариной я уже поговорил. Она, кстати, с Садальским знакома.
Он смотрит на меня. Я – на него.
– Надеюсь, вы не ждете вспышки ревности? А то у меня мало свободного времени. У каждого из нас много знакомств. Никак не пойму: чем вызваны ваши вопросы?
– Позавчера ночью Садальский Денис Юрьевич был жестоко избит, его машина сгорела. Ей помогли. В связи с этим мы отрабатываем его контакты. В первую очередь круг лиц, с которыми у него был недавний конфликт или какие-то неулаженные вопросы. Одна из них – ваша девушка.