Для Талли от слова «повеса» веяло волшебными приключениями, так же как от слов «пират, разбойник, контрабандист». Но мисс Эмери приказала воспитанницам не выходить из своих комнат до отбытия визитера.
Повеса в заведении мисс Эмери?! Такое событие нельзя пропустить!
– Не понимаю я мисс Эмери, – заявила Талли, – она постоянно предостерегает нас от знакомства с мужчинами такого сорта. А как мы сможем их распознать, если никогда их не видели?
Фелисити охотно согласилась с сестрой. Пиппин в отличие от смелых кузин колебалась, но только потому, что глубоко скрывала тайное любопытство к печально известному повесе лорду Джону Тремонту. Вскоре она сдалась и присоединилась к компании.
– Кого погубил этот лорд Джон? – спросила Пиппин.
– Мисс Миранду Мабберли, – без запинки ответила Фелисити. – Он поцеловал ее в театре, на глазах у всех.
Пиппин поражало, что Фелисити в курсе всех светских событий. А ведь сестры Лангли ступили на землю Англии только два года назад. До этого они всю свою жизнь путешествовали по свету вместе с отцом, лордом Лангли, занимавшим видный пост в министерстве иностранных дел.
– Боже мой! – воскликнула Пиппин. – Почему тогда он не женился на мисс Мабберли?
Талли продолжила рассказ. Фелисити тем временем прикидывала, как спуститься в холл, чтобы не столкнуться с директрисой или с кем-нибудь из учительниц, особенно с преподавательницей этикета мисс Портер.
– Мисс Мабберли в то время была помолвлена с графом Оксли, – прошептала Талли. – Когда Оксли узнал о случившемся, то отказался от своих намерений.
–А мисс Мабберли? – спросила Пиппин. – Что стало с ней?
– Не знаю, – пожала плечами Талли. – Наверное, что-нибудь обычное в подобных обстоятельствах: печальный конец, изгнание из общества. Какое это имеет значение? В конечном счете ее репутация была погублена.
– Какой ужас! – прошептала Пиппин.
– Думаю, мисс Мабберли оказалась в восточном гареме или вышла замуж за колониального торговца, – высказала свое мнение Фелисити.
Для нее эта судьба была равнозначна полному падению. Фелисити в мечтах видела себя женой по меньшей мере герцога, за что еще в детстве получила прозвище Герцогиня.
Окинув взглядом лестничный пролет и увидев, что путь свободен, Фелисити махнула спутницам рукой, призывая следовать за ней.
Девушки осторожно спустились вниз, прошмыгнули через холл и спрятались в чулане. Накануне, симулируя мигрень, Фелисити получила освобождение от урока мисс. Портер и, воспользовавшись этим, убрала ведра, швабры и метлы, обычно стоявшие в крохотном помещении.
Когда девочки втиснулись в чулан, Талли осмотрелась и вздохнула.
– Думаю, это лучшее, что мы могли сделать, – сказала она, опуская на пол четвертого члена их группы, Брута, своего постоянного спутника.
Черного песика подарили обеим сестрам, когда их отец служил в Австрии, но Брут привязался к Талли с того момента, когда она первый раз взяла его на руки.
Талли никогда не переживала – ну, может быть, только самую малость! – что собачка с большими круглыми глазами и пышной гривкой выглядит смешно. Девочка с гордостью говорила, что Брут обладает сердцем льва и, несмотря на скромные размеры, предан и храбр.
Брут немедленно принялся обследовать их убежище и наконец выразил свое мнение, тряхнув обезьяньей головкой.
– Гав!
– Талли, – сердито прошептала Фелисити, – заставь его замолчать! Он своим тявканьем и сопением все испортит. Говорила я, надо было оставить его няне Грете. Удивительно, что мисс Эмери позволила нам взять его в школу.
Талли схватила песика на руки и прижала к себе, бросив на сестру сердитый взгляд. Фелисити игнорировала его с царственным безразличием, которым может обладать только будущая жена герцога.
Собаки столь же противоречили устоям заведения мисс Эмери, как и повесы, однако знаменитое обаяние лорда Лангли растопило суровость директрисы, и она позволила Талли оставить четвероногого друга.
В конце концов, родословная Брута восходит к обезьяньему пинчеру, принадлежавшему Марии Антуанетте. Такие высокие связи могли одолеть даже суровые принципы мисс Эмери.
– Ты уверена, что мисс Эмери заставит лорда Джона подняться по черной лестнице? – спросила Талли. Ей не слишком нравилось темное тесное помещение, она с нарастающим испугом оглядывалась вокруг.
– Да, – с обычной уверенностью ответила Фелисити. – Мисс Эмери не позволит ему подняться по главной лестнице. Тогда все ученицы из комнат высунутся, чтобы на него поглазеть. – Она приоткрыла дверь, оставив маленькую щелку, зная, что свет придаст Талли бодрости. – Кроме того, комната Беллы в задней части дома, так что это самый вероятный его маршрут.
В рассудительности Фелисити не откажешь.
Леди Арабеллу Тремонт, дочь герцога Паркертона и племянницу лорда Джона, с позором отправляли домой. Ее застали целующейся с одним из конюхов. Такого скандала за всю историю заведения мисс Эмери не было. Отъезд провинившейся воспитанницы был обставлен с той таинственностью, какую только можно обеспечить в доме, полном юных девиц, любящих посплетничать.
Талли теснее прижала к себе Брута. Их убежище уже казалось девочке тюремной камерой.
– Герцогиня, не знаю, сколько придется…
Ее прервал звонок колокольчика, звякнувшего под чьей-то сильной рукой. Тут же послышался стук каблуков мисс Эмери.
Девушки, затаив дыхание, прислушивались и всматривались в щель в надежде разглядеть все подробности.
– Сюда, милорд, – сказала мисс Эмери.
Теперь, если прогноз Фелисити сбудется, мисс Эмери поведет лорда Джона в их сторону. Так и оказалось.
– Постарайся как следует разглядеть его, – прошептала Фелисити на ухо Талли. – Я хочу, чтобы ты нарисовала его портрет в моей «Летописи».
На тот печальный случай, если она не встретит своего герцога, Фелисити вела весьма подробный журнал обо всех подходящих холостяках Англии. И хотя лорд Джон – беспутный повеса и вряд ли заслуживал упоминания в перечне, но он все еще холостяк и, следовательно, имел право на место в ее списке.
– И ты тоже, Пиппин, – повернулась Фелисити к кузине. – Ты прекрасно схватываешь детали и проследишь, чтобы Талли его похоже изобразила.
В нужный момент три пары глаз уставились на скандально известного повесу.
Лорд Джон Тремонт промелькнул мимо приоткрытой двери, и в следующее мгновение девушки увидели его спину. Он поднимался в комнату своей племянницы.
– Я никогда… – начала Талли.
– Я тоже, – добавила Пиппин.
На этот раз Фелисити промолчала, ошеломленная увиденным.
Лорд Джон совершенно не походил на то, что им внушали.
– Я думала, он…
– Я была уверена, что он… Фелисити кратко подвела итог:
– Он ужасен!
Ужасно. Это слово лорд Джон Тремонт считал самым подходящим к данной ситуации, хотя и не в том смысле, что Фелисити.
Кажется, сейчас даже Ньюгейтская тюрьма сулила более гостеприимный прием, чем общество неестественно вежливой мисс Эмери. Неумолимые взгляды худой женщины с узким лицом, ее едва скрываемая суровость были очередным напоминанием о том, как низко ценят лорда Джона в обществе.
Он, который некогда был любимцем света, самым желанным гостем в гостиных Лондона, теперь понижен до роли мальчика на побегушках при брате. И должен тайно доставить домой опозоренную племянницу, вместо того чтобы заставить Паркертона самого снизойти до этого дела. Между герцогом и его беспутным братом не осталось никакой любви, никаких семейных обязательств, которые могли бы подвигнуть Джека приехать в Бат. У Джека остались только долги и посулы брата уплатить некоторые из них в обмен на услугу. А поскольку Паркертон после инцидента с семейством Мабберли лишил младшего брата средств, Джек не мог позволить себе отказаться от унизительного предложения.
Поэтому-то он и оказался здесь, в этой женской обители, и теперь таскает многочисленные шляпные картонки, чемоданы и дорожные сумки племянницы по черной лестнице, как простой лакей.
От внимания Джека не укрылось, что его провели в заднюю часть дома. Вокруг никого не было. Вероятнее всего, воспитанниц отослали из опасения, что самый его вид поразит их чувства. Как будто юные английские леди обладают хоть какими-то чувствами! Джек проглотил оскорбление, он обдумывал вопросы куда более важные, чем поведение своей племянницы.
Черт возьми, если бы его братец меньше тратил на наряды для девчонки и больше на уроки этикета, ее бы не выставили из школы. Тогда не пришлось бы тащиться сюда из Суссекса и улаживать это неприятное дело вместо Паркертона.
Задумавшись, Джек уже в четвертый раз спускался по лестнице с вещами Арабеллы. Налетев на кого-то, он выронил багаж.
В воздухе замелькала обширная коллекция нарядов племянницы и содержимое корзинки для рукоделия: нитки, пряжа, вязальные спицы, ленты.
– Боже милостивый!
Услышав этот возглас, Джек сообразил, что его противник вот-вот упадет, и быстро подхватил теплое гибкое тело.
Женщина.
Не одно из юных созданий, которым скоро предстоит дебютировать в свете, а взрослая женщина.
Такие изгибы тела ему хорошо знакомы. Он долгие годы отдал науке обольщения. Хоть много воды утекло с тех пор, когда он обнимал даму, инстинкт властно напомнил о себе, и Джек притянул незнакомку ближе.
Чтобы спасти от падения.
– Ох! – выдохнула она, столкнувшись с ним.
Ее грудь прижалась к его торсу, пальцы уцепились было за его плечи, но тут же сжались. Крепкие кулачки забарабанили по нему, лишая и без того неустойчивого равновесия.
– Осторожнее, мисс, – сказал Джек.
Как можно наказывать его за то, что он не дал ей упасть? Он же действовал ей во благо!
Его рука замерла на ее округлых ягодицах, а другая расположилась чуть ниже груди совершенной формы.
Джек в некотором смущении смотрел на девушку. Он был уверен, что это краткое возвращение в беспутное прошлое и есть главная награда за исполнение неприятного поручения.
Вознаграждение в виде розовых губ и шелковистой кожи нежнейшего оттенка, не говоря уже обо всем остальном. Мог ли бывший повеса сопротивляться искушению, которое охватило его, несмотря на уродливое черное платье девушки?