Отчётливо понимая, что сейчас решается моя судьба, вот в этот самый момент. Жизнь разделится на до и после. Я либо буду очень счастлива, либо уже никогда не буду счастливой.
– Ты можешь доработать до декрета, я предупрежу Левского и отдел кадров, чтобы никаких командировок и перелётов тебе не ставили. Или ты можешь уйти из компании сейчас, мы выплатим тебе всё полагающееся по трудовому договору. И я распоряжусь, чтобы тебе начисилили премию хорошего размера. На первое время тебе и ребенку хватит, – произносит Богдан, разглядывая ночные огни за окном.
Руки он убрал в карманы брюк, но я всё равно вижу, как сжимаются его кулаки. Ноги широко расставлены, голову держит ровно, смотрит прямо перед собой. Всё его тело натянуто и напряжено, словно струна, которая вот-вот должна лопнуть.
– Ты не хочешь меня видеть? – спрашиваю не своим голосом. – Тебе так противно?
Я не понимаю. На глаза набегают слезы, но я быстро их промаргиваю, подняв голову к потолку. Хотя, вместо того чтобы показывать силу и сдержанность, мне хочется разрыдаться, по-детски скривив лицо и поджав губы.
– Олеся, я даю тебе выбор.
– Это не выбор. Это ультиматум.
– Это не так, – качает головой Богдан, грустно улыбаясь.
Я вижу его отражение в тёмном стекле и тоже сжимаю кулаки. Наконец делаю шаг вперёд и становлюсь прямо за его напряженной спиной. Его плечи поднимаются и опускаются в такт дыханию. Мне хочется коснуться его, попросить, чтобы посмотрел на меня ещё раз, а не занимался гипнотизированием улицы.
В приёмной звонит телефон. В кабинете стоит полумрак.
– Ты хочешь, чтобы я сделала аборт?
Богдан быстро оборачивается, а я впиваюсь в его лицо глазами. Он смотрит на меня в ответ, сбрасывая маску спокойствия. Он раздражён и обескуражен. Пытается взять себя в руки, запуская ладонь в волосы, взлохмачивая их.
– Это не мне решать.
– Хочешь, чтобы я сама приняла такое решение? Это должны решать двое людей, Богдан. Отец и мать. Мама и папа, – я кладу подрагивающую руку на свой живот, чувствуя тепло тела через тонкую блузку, и смотрю Богдану прямо в глаза. – Я – мама, ты – папа. Давай примем это решение вместе.
Зрачки Полянского расширяются так стремительно, что мне становится страшно. Он делает шаг ко мне. Сдавливает руками мои плечи и, чуть встряхнув, тихо просит:
– Повтори.
Из моих глаз вот-вот брызнут слезы, но я решительно сжимаю кулаки. Запрещаю себе плакать!
Смотрю в такое знакомое лицо Полянского и будто вижу впервые. Он что, подумал, будто я ещё с кем-то? После него? Вот так сразу?! Или что у меня на каждый день недели по новому мужчине? Меняю как перчатки? А что такого – молодая и современная! Только вот я не такая. Я как дура после первого же секса влюбилась!
Обиженно веду плечами, пытаясь стряхнуть с себя ладони Богдана. Он только сильнее сжимает их.
– Мне больно, Богдан… – пищу вместо ответа, который он так ждёт.
Хватка слабеет, но не исчезает.
– Леся, повтори, что ты сейчас сказала.
– Я сказала, что ты отец, – произношу всё так же тихо. – Только ты и никто больше… у меня никого не было с той ночи. Я не планировала, чтобы так вышло. Да и ты, думаю, тоже. Случайный ребёнок. Но он уже во мне…, и я не хочу делать аборт, понимаешь? А ты? Ты хочешь, чтобы я его сделала?
– Нет… – одно-единственное слово слетает с губ Полянского в ту же миллисекунду, едва я успеваю закончить свой вопрос.
Он совершенно не задумался! Не стал взвешивать никакие за и против!
Тепло мягким одеялом окутывает мое замёрзшее сердце, которое от страха сжалось в маленький комочек. Он сказал: “Нет”. Это значит… это значит, у нас будет ребёнок?
Я робко улыбаюсь, смотря на Богдана.
– Нет?
– Нет, – произносит он твёрдо и тоже улыбается, словно разрешает себе эту малость: побыть простым человеком.
Я вдруг чувствую себя самой счастливой на свете! Мне хочется запрокинуть голову и громко рассмеяться. Радость пузырится во мне и взрывается, заставляя кипеть кровь. А ещё хочется обнять Богдана. Прижаться к его груди и спиной ощутить его тёплые большие руки.
Я боюсь сделать первый шаг. Боюсь, что он меня оттолкнет. Что его улыбка ненастоящая. Его радость неискренняя. Он ещё несколько минут назад разве что пар из ушей не выпускал от гнева.
Поднимаю руку и обхватываю его запястье. Его пульс частит так же, как и мой, отдаваясь интенсивными ударами в подушечки пальцев. Он тоже взволнован, как и я.
Он хотел отправить меня из своей фирмы куда подальше, хотел чтобы я ушла, а сейчас улыбается так, как никогда ещё мне не улыбался.
Плакать больше не хочется, я смелею.
– У меня есть снимок. Я сегодня была на УЗИ, и мне выдали фотографию. Нужно подождать результаты анализов… но я думаю, там всё хорошо. Меня правда замучил токсикоз, – я всё-таки негромко смеюсь и качаю головой, – а я думала, что в нашем кафе нужно сменить повара и поставщика продуктов. Я сама только сегодня узнала… я ничего от тебя не скрывала.
– Я тебе верю. Не нервничай, Олеся. Ты должна хорошо питаться, отдыхать и быть спокойной. Тебя устроил врач в клинике, может быть, хочешь другого? – прерывает меня Полянский и смещает свою руку мне на шею.
Обхватывает её ладонью и властным движением заставляет немного приподнять голову, а потом сжимает рукой затылок, немного массируя, отчего я расслабляюсь окончательно. Просто таю и теряюсь в этих прикосновениях, от которых покалывает кожу.
– Не хочу.
– Хорошо. На следующий приём поедем вместе, – говорит Богдан.
– Работа?
– Останется за тобой, если ты хочешь. Но моё предложение в силе: ты можешь уйти в любой момент.
– Я не хочу уходить, – произношу уверенно.
Мы наедине в полумраке его кабинета, стоим так близко, что между нашими телами нет и двух сантиметров просвета. Разговариваем о нашем ребёнке, который свяжет нас на всю жизнь. Теперь, что бы ни произошло, мы всегда будем связаны.
Сейчас я не думаю ни о каких проблемах и препятствиях. О них я поразмыслю позже. Сейчас я просто живу в этом моменте. Растворяюсь в нём настолько, что слегка прикрываю глаза.
А потом происходит сразу несколько вещей.
Богдан наклоняется ко мне, я чувствую это по легкому колыханию воздуха вокруг нас. Я чувствую, как его губы, сухие и горячие, но такие мягкие, касаются моего рта.
Из моих губ вырывается судорожный жалобный стон.
Богдан усиливает напор, но продолжает быть невозможно нежным. Таким нежным и осторожным, словно боится, что я могу дёрнуться и впиться в его лицо ногтями.
Но я ничего такого не делаю. Я безвольная слабая женщина. Я беременна и хочу тепла и ласки. Голову пеплом можно посыпать и потом.
Обнимаю Богдана за шею и, привстав на носочки, склоняю голову набок.
– Хорошая девочка, – тихо произносит мужчина, оторвавшись от моих губ лишь для того, чтобы глотнуть побольше воздуха. – Чудесная, сладкая девочка.
Я смущенно улыбаюсь и быстро облизываю губы, ощущая на них его вкус. Хочу ещё.
Богдан опять целует меня, сразу углубляя наш поцелуй. Кладет руку мне на спину и придвигает к себе ещё ближе. Так что я вдруг остро чувствую его желание, и моё переполненное гормонами тело отзывается на него моментально.
Меня разрывает от нахлынувших эмоций. Я буквально растворяюсь в нашем поцелуе, отдаваясь ему полностью. Цепляюсь за плечи Полянского, льну к нему, упиваюсь касаниями его рук, которые гладят и сжимают меня. Выгибаюсь, подставляя ему свою шею, когда губы Богдана, касаются нежной кожи. Мне кажется, он теряет контроль, словно долго себя сдерживал и наконец дорвался.
Я не сразу замечаю, что атмосфера в кабинете меняется. Веет холодом, и губы Богдана, которые только что меня ласкали, замирают, прекращая оставлять на коже обжигающие поцелуи.
– Кхм, – раздается со стороны двери деликатное покашливание. – Мне зайти позже, Богдан?
Я распахиваю глаза, стремительно поворачивая голову на звук.
17 Глава
Илона Шпак скрещивает руки на груди и вопросительно приподнимает брови, смотря прямо на нас с Богданом. Его руки всё ещё на моей талии, мои – на его напряженных плечах. Мои щёки начинают пылать, потому что женщина не выглядит смущённой или раздосадованной. На её лице не дрогнул ни один мускул, а глаза остаются стеклянными, слегка мерцая в полумраке.
– Выйди за дверь, – приказывает ей Полянский таким тоном, от которого у меня волоски на руках встают дыбом.
Он больше не со мной. Не принадлежит мне. Тот краткий миг сказки, счастья, радости лопнул, словно мыльный пузырь.
Богдан отворачивает от меня голову, его руки тоже отпускают меня. Я чувствую пустоту и боль, они затапливают меня постепенно, стирая остатки того хорошего, что только что было, между нами. Стирают вообще всё хорошее, что сделал для меня Богдан.
– У нас забронирован ресторан на семь часов. Сейчас… – невеста Полянского смотрит на часы на своём запястье и возвращает колкий взгляд к нам. – Тебе хватит двадцати минут? Уладить… это.
Она договаривает и замолкает, плотно сжав тонкие накрашенные губы, её холодные глаза перемещаются на меня. Губы кривятся, словно она смотрит на что-то отвратительное, но когда вновь переводит взгляд на Полянского, улыбается. Как актриса в хорошем кино. Я почти верю в её напускное безразличие, почти…
– Я сказал тебе уйти, – гремит Богдан и начинает двигаться.
Мои руки безвольно опадают вдоль тела, когда он оставляет меня одну, выпроваживая за дверь Илону.
– Неловко вышло. Хорошего вечера, – произносит Шпак, насмешливо взмахнув мне на прощание рукой. Переложив ярко-красную сумку в другую, она удаляется.
Слава богу, в приемной за её спиной пусто. Помощница Полянского, видимо, куда-то опять ушла. Я смотрю вслед Илоне до тех пор, пока Богдан с грохотом не закрывает дверь.
Этот звук возвращает в реальность. Я беременна. Он мой босс. Он скоро женится. Я с ним целовалась.
Боже…
Я поправляю на себе мятую одежду, приглаживая растрепавшиеся волосы, потом касаюсь пылающих губ. Закрываю глаза, набираясь смелости, и, широко распахнув их, смотрю на Богдана.