Я хочу быть любимой женщиной для своего мужчины.
Затянувшееся неловкое молчание между нами прерывает появившаяся официантка. Девушка ловко расставляет на столике наш заказ и, пожелав приятного аппетита, удаляется в сторону кухни, без борьбы оставив Вадика своей коллеге.
Помешивая ложкой ароматный чай, я слежу за тем, как Богдан нехотя убирает со стола руки и, откинувшись на стуле, складывает их на животе, смотрит в окно. Задумчивый и уставший.
Мне его жаль. Я наврала ему. Только показывать этого не собираюсь. И винить его не могу. И Илона в чём-то права… а в чём-то… за Даньку мне хочется броситься на неё и, вцепившись ей в волосы, хорошенько встряхнуть.
Вместо этого подтягиваю тарелку с выпечкой ближе к себе и произношу будничным тоном, словно не мы несколько секунд назад пытались прочесть по глазам, что каждый для другого значит:
– Я хочу уволиться и вернуться в родной город. У мамы есть знакомая акушерка…
– Нет, – громко говорит Богдан, не дав мне закончить.
Нет.
– Нет? – выгибаю брови, со звоном опуская чашку на блюдце. – А какие у нас ещё варианты, Богдан?
– Если ты не хочешь работать, без проблем. Уволим хоть с понедельника. Только я знаю, что это не так. Тогда бы ты так не настаивала на собеседовании, не стремилась показать, на что способна. А ты способная, моя девочка.
Я обхватываю чашку двумя ладонями. Неужели он не понимает… как его слова каждый раз ранят?
– Не называй меня так, – вспыхиваю, озираясь по сторонам. – Я не твоя. Твой только ребёнок, а не я. Пока ты связан обязательствами перед другой женщиной, я не твоя Богдан. А ты не мой.
Мы опять привлекаем к себе слишком много внимания. Я чувствую, как на нас смотрят немногочисленные посетители ресторана. И всё бы ничего, но все они знают, что Богдан женится на другой, при этом опять любезничая со мной. Со стороны это выглядит именно так. Я разлучница и шлюха. Которая ещё и понесла. И всё равно, что брак Полянского и Шпак подразумевает фиктивный характер.
Мне хочется спрятать лицо в ладони и убежать, но вместо этого приподнимаю подбородок выше.
Богдан шумно выдыхает, раздувая ноздри и сжимая челюсти. Мы боремся с ним взглядами некоторое время. Я не выдерживаю и опускаю глаза первой.
Рассматриваю малиновую жижу в чашке и борюсь с желанием разреветься.
Хуже только влюбиться в женатого…
– Я тебя понял, Леся, – прочистив горло, произносит Полянский, мне хочется верить, что эти слова даются ему с трудом не из-за задетого эго, а из-за чего-то другого. – Если я увижу в понедельник утром твоё заявление об увольнении у себя на столе, то не задумываясь подпишу. Только не думай, что я так легко отпущу тебя обратно. Рожать ты будешь в Москве. Роддом можешь выбрать сама, посоветуйся с Радовой. У неё есть нужные связи. Я тоже пробью по своим, если понадобится. Когда придёт время, заключишь контракт и я его оплачу. На родах я тоже собираюсь присутствовать. В ближайшее время мы снимем тебе квартиру рядом с моей. К себе переехать не предлагаю, знаю – не согласишься. Но это было бы удобнее. Это мои условия. Готов буду выслушать твои. Сейчас или позже, нам нужно до чего-то договориться.
Я открываю и закрываю рот, хватая воздух как рыба, выдернутая из своей привычной среды обитания.
– Я не хочу с тобой жить! – возмущаюсь громким шепотом, схватившись за край стола пальцами, и подаюсь вперед. – Это твои условия? Да ты ставишь мне ультиматум! И не даёшь мне выбора! Я, может быть, хочу рожать дома! Может быть, я вообще доулу захочу и роды в ванной при свечах.
Я, конечно, ни о чём таком ещё даже не думала. Слова сами слетают с языка, опережая мысли. Чтобы причинить боль, ударить побольнее, задеть Богдана.
– Нет. Всё будет стандартно, под присмотром врача. Ни твоей жизнью, ни жизнью ребёнка мы рисковать не будем. И жить тебе с собой я не предлагаю. По соседству – да. Так будет удобнее и мне, и тебе. Пока ты беременна и одна в городе, мне так будет спокойнее, – спокойно говорит Богдан, но его голубые глаза мечут молнии, морщинки на лбу стали глубже, а тени под глазами – ещё темнее.
Он пытается взять ситуацию под контроль и приструнить меня, раз не получилось заткнуть ор Илоны?
В его предложении есть резон, но мне по-детски хочется отрицать всё, что он мне предлагает!
Жить рядом до родов? А после?
А что, если после он заберет у меня ребёнка? Оставит его себе и Шпак. Будет счастливая семья. Как из журнала! Мама, папа и малыш.
Я чувствую, как краска отливает от моего лица и начинают холодеть руки, несмотря на то что я возвращаю их обратно к теплой чашке.
– А что потом? – спрашиваю тихо. – Что будет, когда я рожу?
– Посмотрим. Подумаем. Попытаемся сделать так, чтобы было удобно и комфортно всем. В нашей ситуации. Об Илоне не беспокойся, она к тебе не подойдёт. Я постараюсь сделать так, чтобы вы не пересекались.
Киваю, немного успокоившись. И даже заставляю себя сделать несколько глотков чая и откусить булочку.
Богдан допивает свой кофе в один присест и встает на ноги. Смотрит на часы, потом проверяет свой мобильный, сводя густые брови в одну линию. Ему кто-то пишет глубокой ночью? Невеста успела потерять?
Я всё ещё погружена в свои мысли – после нашего разговора мне определенно есть над чем подумать – когда чувствую, как моих волос, разбросанных по спине, что-то неуловимо касается.
Дергаюсь, отстраняясь.
– Не трогай, – выдыхаю резко, не поднимая глаз.
– Иди спать, Леся. Завтра рано начинаются лекции, а тебе нужно выспаться, – произносит над моей головой Полянский и, развернувшись, идёт в сторону выхода.
Я смотрю ему вслед до тех пор, пока его широкая напряжённая спина не скрывается за дверью.
24 Глава
В понедельник утром я прихожу в офис одной из первых. Здороваюсь с охранником, который не хотел пускать меня сюда в первый рабочий день, и поднимаюсь на лифте на свой этаж. Стуча каблуками, иду мимо пустых рабочих мест к своему столу и чувствую легкую грусть и сожаление.
Не получилось у меня. Всё пошло кувырком!
Я думала, всё будет иначе. Мечтала, чтобы было всё иначе!
Но… одна маленькая случайность всё изменила.
Добираюсь до своего места и, не раздеваясь, выдёргиваю из принтера листок бумаги.
Заношу над ним ручку и останавливаюсь, сжимая её сильнее, когда нужно написать имя Богдана. Решимость, которая подпитывала с ночи субботы мой порыв написать заявление на увольнение, стремительно меня покидает. Сдувается как спущенный воздушный шарик, в один миг.
– Идиотка, – бормочу, зажмурившись.
Внутри меня ещё теплится надежда, маленькая такая, как точка в длинном темном туннеле, обозначающая его окончание. Символ того, что где-то там, впереди, есть выход. Есть ответы на все вопросы и решения даже самых сложных и невозможных задач.
После корпоративного выезда и нашего ночного разговора я уяснила для себя несколько вещей. Во-первых, Богдан Полянский не любит свою, такую подходящую ему по всем фронтам, невесту, но их определенно связывают договорные обязательства, которые он не может нарушить. Не может, а не не хочет. Во-вторых, он уже заботится о нашем неродившемся малыше. Он его ждёт. И хочет, чтобы этот ребёнок увидел свет. А в-третьих… я ему нравлюсь. Возможно, он меня не любит и не относится ко мне, как этого хотела бы я… но что-то он ко мне испытывает и не отрицает этого.
Кроме всего прочего, я нашла контакт с его взрослым сыном. А этой Шпак он только снится. Да она даже и не пытается искать этот контакт. Хочет отправить Даню подальше, и всё. Ей так будет, вне всякого сомнения, удобнее.
Где-то вдалеке открываются и закрываются двери лифта. Офис наполняется жизнью. Скрипят стулья, слышатся голоса и смех коллег, в воздухе витает запах кофе, потихоньку оживает компьютерная техника.
Я всё сижу. Уже начинаю париться, потому что пальто всё ещё на мне.
– Доброе утро! – звонкий голос Айсель выводит меня из ступора.
Она плюхается напротив за свой стол, ставит на него бумажный стаканчик и контейнер с завтраком.
– Привет, – отвечаю хрипло и прочищаю горло.
От долгого молчания голос сел. Коллега в недоумении смотрит на меня, а потом переводит взгляд на листок передо мной. Не успеваю прикрыть его рукой. Её глаза округляются, и она подается вперед, чуть не опрокинув свой кофе на клавиатуру.
– Ты чего? Что случилось? Уволиться решила? Не дури… – быстро шепчет. – Скоро праздники, где будешь новую работу искать? Январь вообще мёртвый месяц. Ни объявлений, ни свободных вакансий, ни денег. Это Левский опять? Когда он успел тебя достать? На выезде? Хочешь, я с ним поговорю?
Отрицательно качаю головой и, опустив глаза, разглядываю узор в рубчик на своем сером трикотажном платье. Я даже наплевала сегодня на офисный дресс-код, так была уверена в том, что напишу это злосчастное заявление и отнесу его Полянскому сама!
Хотела посмотреть в его голубые глаза и увидеть там смятение.
Вместо этого смятение чувствую я.
– Нет, это не Левский. И вообще, никто меня не доставал! Это… – кусаю губы, придумывая внятное оправдание. – Это заявление на отпуск по собственному желанию. Хочу взять отгул и уехать домой на несколько дней раньше перед праздниками.
– Аааа… – немного успокоившись, тянет Айсель и садится назад на свой стул. – Хороший план. Ты согласовала отгул с Левским и отделом кадров?
– Нет. Я согласовала его с Полянским. Надеюсь, Кристине этого будет достаточно, чтобы на том документе появилась её подпись? – ехидничаю в ответ и принимаюсь писать.
– Она будет в восторге. Ненавидит, когда перепрыгивают через её голову. Хочу на это посмотреть, но…
– Земцова, ты что, в электричке? Почему в верхней одежде на рабочем месте?
Левский, как обычно, появляется внезапно и почти бесшумно. Нависает над столом, бегая глазами по строчкам моего заявления, и хмурит густые тёмные брови.
– Рабочий день ещё не начался, Илья Юрьевич, – говорю я.