– Со мной все в порядке.
– Чушь. Я прекрасно знаю, что такое «в порядке», милая. – Он ослабляет веревку на шее Эдисона. – Ты так грохнулась, чуть не перекувыркнулась. Иди скорее в дом, я тебя осмотрю. Это моя работа.
Не понимаю, почему он продолжает играть в эту игру «я-забочусь-о-твоей-безопасности», если легенда накрылась медным тазом. Но, очевидно, причина есть. Неважно, заботится он на самом деле или нет, у меня нет выбора. Ближайшая неотложка находится в тридцати милях.
Вздохнув, я отпускаю Эдисона, чтобы Дрейк мог стянуть веревку с его шеи.
– Я даже не знаю, обо что споткнулась.
– Растяжка.
– Рас… чего? – Наверное, я неправильно его поняла, поэтому переспрашиваю: – Что ты имеешь в виду?
– Растяжка. Эти уроды натянули ее там, где ее не видно. Я позабочусь о том, чтобы ты не споткнулась об нее на обратном пути.
Он похлопывает Эдисона, затем обхватывает обеими руками мою талию.
– Попроси коня подождать в амбаре. Я закрою загон после того, как отнесу тебя домой.
Я хмурюсь. Чем больше узнаю, тем меньше смысла вижу в происходящем. Какого черта кто-то будет устанавливать растяжку на ранчо из-за кражи старой лошади?
– Я и сама могу дойти, большое спасибо, но где же этот провод?
– Там, – указывает он. – Он тянется через дорогу, привязанный к двум соснам. Я кричал, хотел предупредить. Я почти догнал тебя перед тем, как ты грохнулась, опоздал всего на секунду.
Напрягаю глаза в темноте, но ничего не замечаю.
– Я не вижу.
– Это рыболовная леска, она практически незаметна. Сейчас она почти у земли, ублюдки наехали на нее, когда удирали.
– Как ты это видишь?
– Привычка. Тренировка. Я не дам тебе споткнуться об нее еще раз.
– Хм, вот и отлично. Не думаю, что забуду этот опыт в ближайшее время. – Я все еще пытаюсь рассмотреть леску. Как только мы начинаем движение, я вижу невдалеке едва различимый проблеск, а также борозды на земле.
Их оставила я падением.
– Ты говоришь, что кричал? Я не слышала.
– Ничего удивительного. Ты была слишком сосредоточена на беге. – Он останавливается, достает карманный нож и обрезает леску. – Я уберу все это утром.
От внезапного жжения в колене я вздрагиваю, когда мы снова начинаем идти.
– Зачем они это сделали? Поставили растяжку? Зачем они вообще пытались украсть старую, черт возьми, лошадь? – Я бросаю взгляд через плечо. – Без обид, Эдисон.
Конь идет за нами, уходя дальше от амбара, чем обычно.
– Почему он идет за нами? – спрашивает Дрейк.
Я пожимаю плечами.
– Потому что он всегда так делает, когда чувствует, что что-то не так. Он вернется в амбар, когда мы войдем в дом. Чуть позже вынесу ему конфету.
У меня начинает болеть все: руки, ноги, колени, лицо… Несколько шагов до крыльца даются с трудом, особенно болит правое колено.
Когда мы входим в дом, от одного взгляда на лестницу, ведущую в ванную комнату, меня наполняет страх.
– Я, пожалуй, воспользуюсь уборной рядом с кухней.
Дрейк не отвечает, но его хватка усиливается. Одной рукой он обнимает мою талию, а второй поддерживает за предплечье.
Я не возражаю. С его помощью поднимаюсь по ступенькам крыльца. Должно быть, я грохнулась достаточно сильно, и в моей голове что-то перемкнуло. Потому что нет ни одной разумной причины, по которой я должна чувствовать себя комфортно в объятиях этого незнакомца.
Чего бы на самом деле ни добивался Дрейк Ларкин, я не могу не признать, что он настоящий Аполлон в татуировках. И прямо сейчас его хватка – единственное, что удерживает меня в вертикальном положении. Я успеваю доковылять до кухни, когда острая боль простреливает колено, вынуждая передохнуть.
– Я тут присяду на минутку.
Он не выпучивает глаза и не охает в изумлении, но в свете кухонной люстры я понимаю по выражению его лица, что выгляжу я как зомби.
«Прекрасный», вернее, как я уже говорила, диаметрально противоположный «прекрасному» день. Я не могу прямо сейчас пойти в ванную, чтобы привести себя в порядок. Не желая, чтобы он догадался, я говорю:
– Ты пока можешь пойти позвонить шерифу. Чем раньше мы напишем заявление, тем лучше.
Дрейк не отвечает. При его помощи я опускаюсь на стул и глубоко вздыхаю. Ладони печет. Я поворачиваю их к свету. Под кровью и грязью в ранках видны мелкие кусочки гравия.
– Давай я возьму салфетку и…
– Нет. – Если бы я просто упала, я бы посмеялась над этими ссадинами. Но здесь другое – кто-то нанес мне умышленный вред. – Позвони шерифу, Дрейк. Я справлюсь. Пожалуйста.
Пожав плечами, он берет с кухонного острова телефон. Разумеется, свой. Нажимает на пару кнопок и через мгновение произносит:
– Шелия, это Дрейк. Кто-то пытался украсть Эдисона. Да, старого коня Джона. – Он делает паузу. – Нет. Ничего серьезного. Белла неудачно упала, но все в порядке. Как только я ее осмотрю, проверю камеры. Возможно, хотя бы одна из них зафиксировала номерной знак. Это был черный пикап «Форд» с бортами.
Он снова делает паузу.
Если бы не было так больно, я бы попыталась подслушать, что отвечает Шелия. Странно, что Дрейк знает прямой номер диспетчера шерифа. Надо будет задать ему этот вопрос вместе с миллиардом других. Например, почему, черт возьми, мы женаты. Не забываю об этом ни на секунду.
Но вопрос может подождать, пока я не приведу себя в порядок. Осторожно прикасаюсь к верхней губе, которая все сильнее болит. Кончики пальцев чистые, должно быть, из носа перестала идти кровь.
Оборачиваясь к Дрейку, вижу, что его лицо мрачнее тучи.
– Ладно. Вечером отправлю тебе фотографии с сегодняшних записей камер, – говорит мужчина. Затем, после паузы, произносит: – Принято. Передам ей.
Он отключается и кладет телефон на кухонный остров.
И только тогда я замечаю там все остальное.
Миски. Сыр. Лук. Терка. Лепешки. В раковине оттаивает мясо. И блюдо для духовки, с подготовленным к запеканию мексиканским совершенством.
– Ты серьезно? Ты действительно делал энчилады? – Я просто не верю своим глазам! После всего…
– Мы поспорили, – отвечает Дрейк, обходя вокруг кухонного островка.
– Ладно, как бы там ни было… – Я приподнимаю голову, злясь на живот, который сводит от голода. – Хм… говядина или курица?
– В зависимости от того, насколько ты голодна: оттаивает говядина, но в морозильнике есть курица.
Мой живот урчит. Предатель. Его явно не волнует, что мне больно везде. И я не уверена, что следует есть то, что приготовил этот мужчина.
– Как только я тебя осмотрю, поставлю первую порцию в духовку. – Он включает воду и вытаскивает большую пластиковую миску из шкафа.
– Тогда я пока в ванную, умываться.
– Нет, ты останешься здесь. – Он вытаскивает из ящика салфетку.
Я должна встать, но не уверена, что смогу. Колено сводит от боли. Наклоняюсь, чтобы осмотреть ногу, хотя на мне джинсы. Окровавленные. Понятно, почему так больно.
– Посмотри на меня, – приказывает Дрейк.
Я поднимаю голову. Он осторожно проводит несколько раз теплой салфеткой по моей щеке, тщательно осматривая лицо после каждого омовения. Господи боже мой, насколько он может быть нежным.
Я прикусываю язык. Не из-за боли.
Замечаю отросшую за день щетину. Он пахнет так же хорошо, как выглядит. Силой. Мужеством. Ветром, землей и чем-то вроде выдержанного бурбона. Возможно, это предсказуемо, но приятно.
Когда он вытирает мои губы тканью, призываю на помощь всю свою выдержку, чтобы не вздрогнуть.
Он протирает подбородок, лоб, нос.
Я больше не могу этого терпеть, потому что чувствую себя под его прикосновениями маленьким раненым котенком. Его запах пьянит, а взгляд сводит с ума. У меня слегка кружится голова, но мне плевать. Когда ткань в очередной раз касается щеки, боль напоминает о других травмах.
– Ты закончил?
– Руки. Давай я их посмотрю.
Протягиваю без разговоров. Дрейк берет запястье и осторожно разводит пальцы.
Один за другим он опускает их в воду и протирает ладони.
Не из-за боли поджимаются пальцы на ногах. Во всем виноват Дрейк Ларкин. И меня все больше волнует вопрос, почему я испытываю в отношении этого мужчины что-то кроме желания оторвать ему голову.
Меня разрывает на части. В одно мгновение под его взглядом кажется, будто меня переехал грузовик. В следующий миг я покрываюсь мурашками в таких местах, которые ни разу для этого не предназначены. И уж точно не для него. Не здесь. Никогда.
– Отлично, – мягко говорит он, выпуская вторую руку, и снова споласкивает тряпку. – Теперь снимай рубашку.
– Что? – Как от удара молнии, мое лицо вспыхивает под взглядом ярко-голубых глаз.
– Рубашку, Белла. – Он берет меня за запястье и приподнимает руку. – Я должен осмотреть ссадины и раны.
Сдерживаю желание кинуться в драку, когда вижу непреклонное выражение лица. У локтя пятна крови насквозь пропитали клетчатую ткань.
– Блин. Мне так нравилась эта рубашка. – Вздыхая, я поднимаю вторую руку. – Ладно, фиг с ней. Делайте свое дело, доктор.
Не стоило мне называть его так. И я краснею еще сильнее.
– Если быстро застирать, то пятен не останется. – Он аккуратно тянет манжет, отчего рубашка скользит вниз.
Но поскольку под рубашкой на мне майка, я повожу плечами, чтобы помочь ему поскорее стянуть и второй рукав. Выворачиваю шею, рассматривая повреждения: ссадины и мелкие царапины, кровь не идет.
– Не так уж и плохо. Думаю, здесь ничего особо делать и не надо.
Дрейк не отвечает. Похоже, ему доставляет удовольствие держать меня за руки, вытирая самые длинные царапины. Задерживаю дыхание, прикосновения – такие уверенные, приятные – становятся не только привычными, но и необходимыми.
Я со свистом выдыхаю, когда мужчина, наконец, опускает салфетку обратно в миску. Этот звук привлекает его внимание, и он смотрит на меня так пронзительно, что голова начинает кружиться, а сознание плывет. Когда-нибудь я напишу книгу, как правильно смущаться перед суперменом.