От меня зависит, буду ли продолжать дело деда, стану ли я героем, в котором нуждается Даллас. До этого момента я не осознавала собственной роли. Какое бы решение я ни приняла, это повлияет не только на семью, это затронет весь город, несколько тысяч человек. Их средства к существованию зависят от «Норт Эрхарт» и, следовательно, от меня.
Господи боже, это отрезвляет. И пугает.
– Ты в порядке?
Я поворачиваюсь и смотрю на Дрейка, который наверняка задается вопросом, над чем я так сильно задумалась последние десять минут.
– Да. Просто размышляю.
Улыбаюсь. Джон Рид знал, с чем придется столкнуться, и дал мне фору. В груди теплеет. Он доверял мне. И придумал отличный способ показать это.
Дрейк заставляет поверить, что наследие Джона Рида не развеется как дым. Он заслуживает доверия, красив, и на следующие шесть месяцев он – мой. Партнер, в котором я так отчаянно нуждаюсь. Мои губы трогает несмелая улыбка, и я киваю.
– И да, все в порядке.
Затем мы поворачиваем за угол, и я вижу знакомую БМВ на маленькой парковке рядом с офисом шерифа неподалеку от здания суда.
– Ты практически не сказала ни слова с тех пор, как покинули ранчо, – говорит он, вытаскивая ключи из замка зажигания. Мы прибыли.
– Много всего крутится в башке. – Я открываю дверь и выхожу из грузовика. Обойдя машину, я встречаю мужчину на тротуаре.
– Да? Что-то, что я должен знать?
– Что дед был прав в том, что делал. Может, и ты тоже. – Я смотрю на автомобиль родителей, когда мы проходим мимо него к двери в офис шерифа. – Спасибо, что согласился помочь с этой поездкой, потому что… ну, ты понимаешь. Эта встреча не будет легкой.
В его блестящих глазах я вижу скепсис, даже когда он улыбается.
– Он был бы счастлив услышать это.
Я беру его под руку.
– А я счастлива сказать это. Не буду лгать: все это взбесило меня и злит до сих пор. Но хуже точно не будет.
Дрейк оценивающе скользит по мне взглядом с головы до ног.
– Да ладно?
Глядя на него, я улыбаюсь и киваю. Он издает протяжный свист.
– Похоже, мне пора начинать бояться. Ты пугаешь меня, милая.
Смеюсь, в основном потому, что не верю ему. Вряд ли что-то в этом мире может напугать этого здоровяка.
Мы оба хохочем, когда он открывает дверь. Мои родители ждут в приемной. Мамины глаза мгновенно выхватывают мою руку, лежащую на сгибе его локтя. Если бы это был мультфильм, я уверена, что она бы покраснела и начала плеваться пулями. Причина достаточно веская для того, чтобы не убирать ладонь с огромного мужского предплечья, разрисованного татуировками.
Она переводит взгляд на меня, и ее глаза сужаются до щелочек.
– Что он здесь делает? Я серьезно. Мы что, не можем поговорить без посторонних?
Отличное начало, как и ожидалось. Улыбаясь, я пожимаю плечами и, прекрасно зная, что она подумает о моем ответе, говорю:
– Он живет со мной, мама. А после вчерашнего мне совсем не хочется оставаться одной против двоих или даже троих.
Она фыркает и задирает нос. Значит, так тому и быть. Хватит. Я не буду больше послушной, как щенок, лишь потому, что они ожидают от меня именно этого.
– Это мы еще посмотрим. Что случилось с твоим лицом? – спрашивает она.
Обалдеть!
Я удивлена, что мать заметила, учитывая, как она зыркает на Дрейка. Я пообещала, что не буду жить по их указам. Эта мысль утешает меня, когда я пожимаю плечами.
– Споткнулась возле амбара. Сама виновата. – Повернувшись к отцу, спрашиваю: – Зачем мы здесь?
– Шериф Уоллес хочет поговорить с нами. Сказал, со всеми. – Гарри машет рукой в сторону двери с маленьким толстым стеклянным окном. – Раз уж мы все в сборе, лучше не заставлять его ждать.
По-прежнему под руку с Дрейком иду в кабинет шерифа. Я не смотрю на него, потому что не уверена, что ему понравилось сказанное мной. Да, мы оба живем на ранчо, но не в том смысле, на который я намекнула. Он незнакомец. Не мой парень. Не мой муж. Никто.
Мама первой подходит к двери и нажимает кнопку.
Звонок гудит, и через мгновение дверь открывается.
– Белла-колокольчик[21]! – Шелия, одетая в коричневую форму, быстро идет ко мне навстречу мимо мамы. – Как здорово, что ты дома.
Пока мы обнимаемся, понимаю, что на самом деле слишком давно не была дома. Помню, что ее вьющиеся волосы были темными, а сейчас женщина наполовину седая. Одно неизменно: ее улыбка остается такой же широкой, озаряющей светом все вокруг.
– Да, Шелия, дома хорошо, – с любовью отвечаю ей.
Правда настигает меня секунду спустя.
Никогда не понимала, насколько добры ко мне были жители этого города. Мои детские воспоминания сосредоточены на дедушке, но ведь в них не только он. Благодаря Шелии и многим другим, подобным ей, я всегда чувствовала себя здесь желанным гостем и скучала по поездкам сюда.
Она отступает назад и приобнимает меня за плечи.
– Ты так выросла, похорошела! – Нахмурившись, она касается моей щеки. – Это после вчерашнего? – До того, как я успеваю ответить, она поворачивается к Дрейку. – Есть еще ранения?
Его глаза темнеют. Раньше они были ярко-синими, но теперь они приобретают оттенок темной ночи.
– Ладони и предплечья исцарапаны, и нога порезана растяжкой, которую они выставили, – отвечает он.
– О нет. Сильно? – спрашивает Шелия, хватая мои руки и изучая их. Сейчас она не просто взволнованный друг, а сотрудник полиции, осматривающий улики.
– Не очень, – говорю я, вырывая ладони из ее рук. – Я в полном порядке.
– Я наложил пластыри на ногу, – говорит Дрейк.
Краснею, вспоминая, как он помогал, так нежно и заботливо, и бросаю на него предостерегающий взгляд. Он вздергивает бровь, но я смотрю ему прямо в глаза. В них горит вызов. Может, намек на расплату за брошенные матери слова о совместном проживании. Но, черт возьми, мы женаты, не так ли?
– Отморозки, – шипит Шелия. – Не волнуйтесь. Они уже задержаны и прохлаждаются в камере. Родни не даст им выйти сухими из воды.
Дрейк вздергивает вторую бровь. Я понимаю почему. Странно слышать, что она называет шерифа по имени. До сих пор не могу поверить, что они женаты.
– Сюда, – говорит Шелия. – Родни ждет вас.
Дрейк кладет руку мне на спину и следует через открытую дверь, где ждут родители. Тепло его ладони проникает сквозь ткань рубашки. Боже, как хорошо, особенно под испепеляющим маминым взглядом, которым она одаривает нас, всех троих. Он подмигивает мне в ответ. Мимолетно. Но я замечаю и сжимаю губы, пытаясь понять, как такой простой жест заставляет мои щеки гореть, а затем позволяю себе широко улыбнуться.
Мама тоже видит наши перемигивания. Ее взгляд тяжелеет, пальцы сжимаются в кулаки, а губы поджимаются, как у ребенка, который отказывается есть пюре из брокколи. Она не может поверить, что кто-то кроме нее осмеливается влиять на мое мнение.
Она цедит сквозь зубы Шелии:
– Вообще-то ее зовут Аннабель.
– Разумеется. И она всегда будет нашей маленькой Беллой-колокольчиком, – отвечает Шелия, открывая дверь.
– И оно очень тебе подходит, – говорит Дрейк, и улыбка трогает его губы. – Красивое имя для прекрасной леди.
Колени вдруг становятся ватными, и это не имеет никакого отношения к ранам. Мама делает такой глубокий вдох, что я боюсь, что она может лопнуть, как воздушный шар. Я хочу пихнуть Дрейка, сказать ему, что это уже слишком, но потом решаю – какого черта?
– Ну, что поделать? Дедушка дал мне прозвище, и оно прилипло. Иногда мы позволяем близким людям давать нам особые имена.
– Он дал тебе особенное имя, – говорит мне Дрейк. – Готов поспорить, мало кто из цыпочек может похвастаться тем, что ее назвали в честь настоящей валькирии, которой покорилось небо.
Улыбаюсь, удивленная тем, что он помнит мое второе имя. Это не должно шокировать, не после подписи на всех тех бумагах, но все же…
– О, я вас умоляю. Настоящая Амелия Эрхарт никакая не родственница нам, – говорит мама, сердито дергая молнией на сумочке. – Этот старик делал все, чтобы придать себе больше значимости.
Шелия закатывает глаза и качает головой, когда мы с Дрейком проходим мимо нее в комнату. Я улыбаюсь женщине, а затем и стоящему возле стола шерифу. Он совсем не изменился. Родни Уоллес такой же высокий, как и прежде, носит ковбойскую шляпу с жесткими полями и натирает усы воском, поэтому длинные кончики закручиваются, как у ковбоя с Дикого Запада. Он кивает. Я машу в ответ, но чувствую, как каменеет рядом Дрейк. Поднимаю взгляд, попутно удивляясь, что внезапная жесткость его позы заставляет меня невольно вздрогнуть. Проследив за взглядом, я понимаю.
Эйвери Браяр сидит на стуле в центре комнате, поправляя галстук.
– Привет, Белла-колокольчик, – говорит шериф. – Мистер Ларкин. Полагаю, вы оба знакомы с мистером Браяром.
– Знакомы, – говорю я, задаваясь вопросом, что произойдет, если я скажу на всю комнату мою новую фамилию.
Не знаю, почему эта мысль приходит в голову прямо сейчас. Мать потеряла бы сознание, если бы я это ляпнула. Прямо здесь. И постаралась бы найти способ положить этому конец. Когда-нибудь я не против заставить их задуматься о том, что на самом деле происходит между мной и Дрейком. Прижимаюсь к нему теснее.
– Мы встречались однажды. Мистер Браяр вчера был на ранчо.
Шериф хмурится и поворачивается к Эйвери.
– Вы не упомянули об этом.
– Он был с нами, – говорит мама. – Обыкновенный деловой визит. К сожалению, нас прервали.
Боже, не переношу взгляд, которым она окидывает сперва меня, а потом и Дрейка. И так же ненавистна мысль, что она готова защищать этого мужчину вместо меня. Ну разумеется. У него есть то, что она хочет: деньги. А у меня в руках ключ к тому, что, по ее мнению, принадлежит ей.
– Не могли бы вы рассказать нам, чем вы занимались на ранчо Рид? – спрашивает шериф Уоллес.
– Пытался заставить нас продать «Норт Эрхарт», – отвечаю я вместо Браяра, сознательно используя местоимение во множественном числе.