завтрак он съел кусок побольше, но, увы, это не помогло растопить ледок отчуждения, возникший между нами.
Да и понятное дело. Какое отношение коврижка имеет к тому, чтобы притворяться чьим-то парнем? Или мужем?
У меня есть более насущные проблемы, надо которыми стоит призадуматься.
Типа бесконечных телефонных звонков от матери. Я пару раз ответила, и разговор длился не дольше минуты, но голосовые сообщения, которые она оставляла, я игнорировала.
Мой телефон снова звонит.
Пройдя гостиную, я захожу в кабинет деда.
Боже, это какой-то ужас.
Я живу здесь в совершенном одиночестве, учитывая, что Дрейк избегает меня как прокаженную. У меня столько прекрасных воспоминаний об этом ранчо. Но со времени последнего ужина с энчиладами ничего приятного не произошло. И от этого я скучаю по деду еще больше, осознавая, насколько мертвым и холодным может быть этот дом без него.
Я прочитала всю информацию, которую Роджер дал мне о «Норт Эрхарт», и позвонила ему. И, наверное, где-то в глубине души я даже немного разочарована тем, что нет никаких авралов, которыми надо срочно заниматься. Исчерпывающие отчеты компании доказывают, насколько хорошо смазаны все шестеренки машины, а еженедельные сводки Роджера уверяют, что делать мне там нечего. Неужели это и есть то, чего добивался дед? Чтобы у меня было бесконечно много свободного времени?
Мне это кажется бессмысленным, так что я начинаю задумываться, а не пора ли действительно просто все продать. И двигаться дальше.
Но я знаю, что не смогу этого сделать. Я не откажусь от дедушкиных желаний или надежд этого города, накрепко связанного с «Норт Эрхарт».
Но я не могу так жить. Не знаю, что делать. Я пыталась извиниться, но Дрейк каждый раз останавливал и прерывал меня.
Плюхаюсь на старое кресло деда и открываю нижний ящик. Как и сотню раз до этого, я поднимаю красную папку с брачными документами и завещаниями. Дрейк говорил с шерифом пару дней назад, но никаких новостей о бандитах он не выяснил. Он написал мне это в записке. Были и другие. Стикеры, в которых не содержится ничего важного. Типа «спасибо» за принесенный ему в сарай на обед сэндвич, или тарелку с ужином, которую я оставила в микроволновке. Благодарность за то, что «заставила старый дом пахнуть небесами» – его слова, – или комплимент, что я «круто» выгляжу в новых, купленных в «Чокнутом Шеке» сапогах. Поездка в город за обновками и последовавшая записка меня немного взбодрили, но было бы в тысячу раз приятнее услышать это лично.
Откинувшись на спинку стула, я наблюдаю в окно, как мужчина несет лестницу к задней части гаража. Боже праведный!
Он что, никогда не устает? За прошлую неделю он облазил все крыши каждого строения на ранчо. За двадцать с лишним лет я ни разу здесь не видела, чтобы дед забирался на крышу или нанимал кого-то для подобной работы.
Сердце замирает, когда я наблюдаю, как он движется, притягивая мой жадный взор. Он фантастически горяч, настоящий магнит. Спина прямая, подбородок вверх, шаг длинный. Кем бы он ни был, Дрейк Ларкин – гора мышц, здоровяк, несущий лестницу в три раза выше человеческого роста, как будто она ничего не весит. Сегодня он закатал рукава, предоставляя возможность любоваться узорами на руках. Его татуировки не похожи на изображения у Дракона. Они притягивают взгляд, не требуя внимания. Грозные, но не устрашающие. Не предназначенные для того, чтобы затмить их таинственного голубоглазого владельца.
Не уверена, что хоть что-то в этом мире могло бы затмить его.
Меня бросает в жар от одного воспоминания, насколько сильной может быть его хватка, когда он спасал меня от бандитов, а потом от мамы. Его грудь ощущалась крепостью, в которой можно укрыться от всех невзгод, каким нежным он был, когда только начал целовать, и с какой силой язык захватил мой, прежде чем все закончилось.
Боже мой.
Меня никогда не целовали так, как он в тот день.
Честно говоря, меня не так уж и часто целовали в принципе, но разница между мальчиком и мужчиной не могла быть более очевидной. Те немногие мужчины, с которыми я встречалась в Бурбанке, не смогли бы выиграть конкурс поцелуев у Дрейка Ларкина, даже если бы речь шла о спасении их жизней.
Честно говоря, я бы тоже проиграла.
Конечно, я знаю, что он тогда просто подыгрывал, но у меня до сих пор спирает дыхание при мысли, что я еще никогда не чувствовала себя такой живой и настоящей. Дрейк подарил мне огонь, настоящее чудо, что-то, что стоит навсегда сохранить в памяти. Мужчина будто повернул секретный ключ, открывая дверь, о которой я никогда не знала. На первый короткий поцелуй за столом, когда родители были напротив, я решилась чисто импульсивно. Даже не сразу поняла, что сделала. А затем Дрейк нанес ответный удар. Он ограбил меня, но я была готова позволить ему взять все, что он хотел.
Бред какой-то. Давайте называть вещи своими именами. Как только наши губы соприкоснулись, у меня закружилась голова. Затем второй поцелуй на улице, внутри машины…
Черт возьми.
Странно, что мои волосы не встали дыбом. Потому что пальцы на ногах поджались даже в сапогах. Соски заныли и напряглись, как две тугие горошины. А намокшие трусики срочно надо было менять по возвращении домой. Мой мир сошел с ума. В тот день Дрейк чем-то зачаровал меня. Каждый раз, когда я смотрю на него, слышу запах лосьона после бритья, когда мы пересекаемся в коридоре, я смею думать о чем-то большем, чем просто поцелуй.
– Господи, – шепчу я себе под нос, отворачиваясь от окна и быстро крутясь в кресле.
Я кладу папку на стол, забыв, для чего я ее вообще вытаскивала. Все равно не найду в ней ничего нового. Дед, возможно, разложил все по полочкам. Все цеплялось одно за другое, так что в конечном итоге никто, кроме меня, не мог распоряжаться его наследством. Жаль только, что он не включил обязательное условие для Дрейка Ларкина заниматься со мной любовью. Или, по крайней мере, снова говорить со мной, как с человеком. У меня мурашки бегают от улыбки этого парня, она настолько хороша, что сводит с ума, а он даже не прикладывает к этому никаких усилий.
Я не смогу так жить в течение следующих шести месяцев!
Ни за что на свете!
Но самое отвратительное во всей этой ситуации, что все это дело моих рук, не так ли? Я начала игру, зная, что не смогу победить. Я не подумала о последствиях. Мысли были сосредоточены на родителях и больше ни на чем, когда я легкомысленно решила выпятить несуществующие отношения с мистером Телохранителем.
Раньше мне нечего было им противопоставить. И тут появился Дрейк – спасательный круг, который нужен, чтобы противостоять им. Чтобы выиграть, как хотел дед. Не только ради себя, но и ради «Норт Эрхарт», памяти деда и всего города Далласа.
Со вздохом я включаю ноутбук. Когда я вчера разговаривала с Роджером по телефону, он отправил черновик моего объявления для сотрудников компании, в котором должна сообщить, что не планирую никаких радикальных изменений.
Он сказал, что это хороший способ представить себя всему персоналу и что отдел по связям с общественностью сможет использовать его для написания пресс-релизов для местных газет и партнеров, если я предоставлю им хоть какие-то вводные данные.
Этим я и занялась сразу после разговора, но отвлеклась, считая ворон. Вернее, любуясь Дрейком.
Он – единственное, на чем я могу сосредоточиться больше двух минут. У-у-у.
Если я хочу успеть сделать этот документ раньше, чем через шесть месяцев, мне лучше начать делать хоть что-то прямо сейчас. Загрузив компьютер, я открываю документ, который создала вчера. Раскрываю папку, которую дал Роджер, чтобы ссылаться в коммюнике на предоставленные конкретные факты. Через некоторое время я в который раз перечитываю две написанные страницы и вношу небольшие поправки. В это время хлопает входная дверь, и я напрягаюсь.
Что за?.. Дрейк никогда не хлопает дверью, даже когда злится.
Сердце колотится в горле.
Я отталкиваюсь от стола, разворачивая кресло так, чтобы видеть открытую дверь кабинета. Мне страшно от одной мысли, что я могу увидеть мужчину истекающим кровью, раненным в результате падения с высоты.
Страх превращается в панический ужас, когда я слышу знакомый цокот шпилек.
Через секунду в коридоре появляется мама, все с тем же недовольным выражением лица, которое, как мне кажется, присуще ей с самого рождения. Сегодня оно идет в комплекте с платьем в морском стиле, подходящими туфельками и порцией свежей ярости. Она оглядывается, замечает меня и движется в сторону кабинета. Черт!
Ее прическа идеальна, а макияж, как всегда, безупречен. Интересно, может, именно это она во мне и ненавидела? Я всегда предпочитала джинсы, ковбойские сапоги, конский хвост и лишь каплю увлажняющего крема для лица. Когда я была совсем кроха, она записывала меня на конкурсы красоты. А от того количества косметики, которое она каждый раз наносила на лицо, у меня чесалась кожа, иногда по несколько дней подряд. Я всем сердцем ненавидела платья и туфли, лаки для волос, духи, а главное – пафос и принуждение. С самого раннего детства я знала, что такое календарь. Дед дарил его на Рождество каждый год и отмечал в нем дни, когда я буду с ним на ранчо. Я ждала наших встреч, уверенная, что не придется ходить ни на какие дурацкие конкурсы в те дни, которые обведены красным.
Мать входит в комнату, ее каблуки все еще цокают по плиточному полу. Вдруг вспоминаю вспышку гнева, когда я вернулась, проведя восхитительные летние каникулы на ранчо. Дед тогда расспрашивал о конкурсах красоты, потому что у него была целая куча фотографий. И я тогда сказала, что ненавижу их. Он ничего не ответил, но, должно быть, позвонил маме и сказал волшебное слово. Меня больше не записывали ни на одно соревнование. Мама сказала, что это потому, что я все равно никогда ничего не выиграю, так что нет смысла вкладывать столько сил в гадкого утенка. Это не омрачило радость от осознания, что я больше никогда в жизни не должна буду принимать участие в этой ерунде.