– Значит, король Барри и королева Долли стали бабушкой и дедушкой?
– Разумеется. И ледяное заклятье королевы Долли выветрилось и растаяло за эти годы. Погоня за злым старым драконом сделала ее счастливее. К тому же ей помог придворный мозгоправ… то есть я имею в виду волшебное зелье. Она выпила его и из плохой превратилась в хорошую. С тех пор она никогда никому не вредила и не делала пакости.
Закатываю глаза, продолжая улыбаться. К счастью, никто из детей не знает об интенсивной терапии, через которую пришлось пройти моей маме. Сначала я думала, что она сходит пару раз и бросит, как она обычно делала при каждой неудаче с очередной диетой или модными косметическими процедурами. Но испытания изменили ее. После того как мы все чуть не погибли от рук Браяров, мама стала серьезной. Она занялась собой вплотную, изгоняя старых демонов. Когда я ждала Синтию, она даже пригласила меня на несколько душераздирающих семейных сессий, сказав, что ни за что не хочет, чтобы внучка пострадала от ее безрассудства, вызванного психологическими травмами детства.
Я оценила это и уверовала в чудеса. Каким-то невероятным образом мама превратилась в самую добрую бабушку, которую только могла пожелать семья, – даже если она по-прежнему не может отказаться от своего гламурного образа и тратит целое состояние на то, чтобы выглядеть на двадцать лет моложе.
– Но, папочка, – снова врывается Синтия. – Для чего нужна драконья нефть? Разве у них были машины?
В течение целой секунды Дрейк молчит в замешательстве. Затем я слышу, как он целует ее в лобик, и одеяло мягко шуршит, когда он укрывает им нашу дочь.
– У них был шикарный «Мустанг»[32]. Хромированный, с откидным верхом, все навороты по полной программе, детка. А теперь закрывай ротик и засыпай. Пусть тебе приснится сладкий сон о поездке на нем. Увидимся утром.
Он подойдет ко мне через несколько минут. Я это знаю, потому что он всегда задерживается у кроватки, пока дочка не заснет крепко, наблюдая за ней. Самый заботливый отец, о котором только можно мечтать.
Бросаюсь к амбару, храня в сердце воспоминание об этом интимном, сладком моменте, зная, что он сделает вид, что ничего такого и не было. Он частенько ловил меня за подслушиванием, и я этого не стеснялась.
Сегодня нельзя отвлекаться. Пора вернуться к нашему важному делу. Я рада, что в копилке памяти есть еще одно напоминание, что у меня самый совершенный мужчина в мире.
– Как у вас дела? – спрашивает Дрейк, войдя в стойло для молодняка. – Есть какие-нибудь изменения?
– Пока нет. – Подхожу и тянусь за поцелуем, которым он немедленно одаривает меня. – Как дети?
– Спят. Все трое. – Он обнимает меня. – Звонить ветеринару?
– Нет. – Я смотрю на кобылу. Амелия не проявляет никаких признаков беспокойства или усталости.
– Никаких отклонений. Просто… Полагаю, это займет чуть больше времени, чем я думала. Такое уже было. Все идет нормально. Просто медленно. – Я смотрю на него и улыбаюсь. – Звучит знакомо, не правда ли? Как с нашим первым ребенком.
– Спасибо, черт возьми, что номер два и номер три не были такими. Синтия чуть не убила меня.
Я смеюсь, игриво дергая за руку.
– Это я рожала, Дрейк. Помнишь?
– Ты когда-нибудь слышала о болях сочувствия?
Смеюсь еще громче. Этот большой, сильный, красивый мой муж никогда не подводит меня.
Он никогда не перестает меня удивлять.
Я действительно думаю, что он чувствовал схватки с каждым из наших детей. Он был настоящим бойцом все время, даже в полуночных поисках мороженого с арахисовым маслом в нескольких городах.
Сначала была Синтия. Не забуду, как его голубые глаза загорелись как солнце, сияющее на леднике, когда он впервые обнял ее. Сердце перевернулось в груди раз десять, когда Дрейк взял меня за руку. В его улыбке я увидела столько благодарности, надежды и любви, что хватило бы и на сотни жизней.
Потом был Дэвис. Он все такой же буйный и прыткий, как в день появления на свет, – и я не могу сказать, что удивлена, учитывая, кто его отец.
А затем малыш Рэнди. Ему еще нет и годика. Почему-то у меня ощущение, что он всегда будет самым спокойным в этой банде, даже когда вырастет.
Я была единственным ребенком, все эти подводные течения в отношениях между братьями и сестрами были совершенно неизведанной территорией. К счастью, мама всегда знает, как с ними обращаться. Дрейк был все время рядом, поддерживая. А также их удивительная тетя и моя сумасшедшая невестка Энджи.
Дрейк сжимает мою руку.
– Все в порядке, милая?
Я целую его в щеку.
– Иди спать. Уже поздно. Я послежу.
– Нет, я останусь.
– Тебе утром на работу, шериф. – Я подмигиваю ему. – Помнишь? Это же ты все время говоришь, что этот город не будет работать сам по себе.
Мне нравится хвастаться этим. Он выиграл выборы три года назад с 95 % голосов после ухода Родни Уоллеса. Все любят его, но он весь мой.
Дрейк хватает за талию и прижимает к себе, словно читая мои мысли.
– Чушь. У меня всегда есть силы, чтобы помочь жене кому-то родиться на белый свет. Это не Хартс Эйдж[33]. Даллас тихий город, – говорит он с улыбкой, прижимаясь лбом к моему.
Боже, как я люблю это отчетливое, привычное ощущение жара его кожи. После всех этих лет я благодарна судьбе за него.
– Твои слова да богу в уши. Повезло, что мы разобрались со всеми самыми большими проблемами много лет назад и тебе остается лишь преследовать случайного грабителя банка или наркомана.
– Аминь, – ворчит он. – Как по мне, лучше бы этой чертовой трагедии остаться там, где она произошла, за границей нашего штата, в Монтане. Я тут уже не единожды думал, что Кинсливилль в то время, пока я рос, был дурдомом.
– Послушай, я серьезно. Тебе надо поспать, любимый, – говорю я, нежно проводя рукой по его лицу. – Иди. Я позабочусь обо всем. С Амелией все будет в порядке.
Сказать, что он состарился, как хорошее вино, было бы не совсем верно. Скорее, как выдержанный бурбон. Иногда я думаю, что еще лет пять, и он станет седой как лунь, и это меня беспокоит.
Какая женщина устоит перед таким мужчиной, как Дрейк, столь элегантно седеющим?
– А может, я просто возьму выходной. – Он целует меня в нос, будто читает по лицу все греховные мысли. – Помнится, мы договаривались, что начнем трудиться над ребенком номер четыре. У тебя уже есть пять лошадей, милая, вот-вот появится шестой. Мы отстаем по детям.
Я глажу его щеки. Целую в губы.
– Не настолько уж и отстаем, ковбой.
Он замирает, усмехается и отодвигается, чтобы окинуть меня долгим внимательным взглядом, задерживая его на животе, пока еще плоском.
Улыбка медленно освещает его лицо, когда он поднимает руку и обхватывает одну грудь.
– Вот черт. Могу поклясться, что сегодня утром твоя грудь выглядела чуть больше обычного.
Меня охватывает дрожь восторга.
– Ты на них не смотрел.
Он хватает низ рубашки, задирая ее до самой шеи.
– Черта с два! Еще как смотрел. Сейчас я тебе покажу, что знает доктор Ларкин…
Ловко, с его-то количеством практики в этом, он щелкает застежкой моего бюстгалтера. Хватаюсь за чашки, когда они падают, но его голова мешает, ему не терпится раздразнить меня до беспамятства. Они соскальзывают по его шее и падают на пол.
И это выглядело бы даже смешно, но он делает это на полном серьезе.
Абсолютно. Я стону от удовольствия, доставляемого ощущением тепла его языка на соске. Мягкое фырканье отвлекает от восхитительного огромного мужского тела, разжигающего желание.
– Дрейк! Погоди. Амелия вот-вот родит малыша.
– А мы ей не помешаем, – говорит он, переходя к следующей груди, снова и снова окуная меня в сладостную негу. – Она делает то, что естественно. Давай последуем ее примеру.
Я никогда не могу устоять перед мужем.
– Ты же знаешь, что сейчас будет, – говорю я, зарываясь руками в его волосы. – Молись, чтобы она справилась с этим сама…
Он доводит меня до безумия томной лаской и только потом поднимает лицо.
– Да, милая, так и сделаю. Ведь ты сказала, что с ней все хорошо. А я не остановлюсь, пока не закончу, и к этому времени ты с трудом вспомнишь, как тебя зовут. Что-то мы давненько не делали это на сеновале. Пора тряхнуть стариной.
Я смеюсь, когда мы взбираемся на чердак, а потом повторяем наш самый первый раз, когда он взял меня при свете дня, и мы оба горели от трепета и пронзительно-острого понимания того, что мы созданы друг для друга.
Мы проводим здесь больше часа, наслаждаясь друг другом. Но в этот раз на дворе ночь. А наши тела более зрелые, раскованные и даже более голодные, чем в первый раз.
Так не должно быть.
Но секс с Дрейком всегда был отличным доказательством, что возможно все.
Может, поэтому я дрожу всем телом при первом же прикосновении его восхитительно горячего языка. Ноги трясутся, удерживаемые его руками, и я сама не хочу, чтобы он их отпускал, подаваясь навстречу ударам по клитору.
О да.
Это не займет много времени.
Удовольствие простреливает дугой, прошивая каждый нерв, его язык подгоняет волну дикого, яростного экстаза, текущего вверх по позвоночнику. Кончаю прямо в его рот, задохнувшись в отчаянном освобождении. Дрейк продолжает лизать быстрее и глубже, а затем переворачивает меня на колени и выпутывается из джинсов, позволяя мне увидеть готовый, налитый, нетерпеливо покачивающийся член.
– Твою мать, – рычит он, скользнув внутрь. – Черт возьми, женщина. В один прекрасный день ты спалишь меня.
– Ну, до сих пор не спалила, – хриплю я, вдавливаясь в него попкой. – Может, тебе лучше потушить огонь, чтобы было не о чем беспокои…
О.
Мой.
Бог.
И вот так всегда. Он лишает меня дара речи.
За семь лет брака я научилась его поддразнивать, но и Дрейк не терял времени даром. Он умудряется заткнуть рот одним лишь движением бедер, когда я прогибаюсь. Толчки превращаются в одно сплошное огненное трение и скольжение. Его пальцы впиваются в кожу, прожигая, клеймя, ставя несмываемую печать принадлежности