Джон всегда настаивал на том, что его Белла была не такой, но, проведя здесь четыре года и зная совершенно точно, что она ни разу не приехала к деду, я не был уверен, что он прав. До сих пор сомневаюсь.
Черт, даже сейчас часть меня хочет сказать, что я перееду обратно в охотничий домик, но тогда потеряю ее из виду, а я не могу этого допустить.
Она мое прикрытие и в то же время единственная драгоценность, которую я должен защищать. Не так уж и отличается от службы в армии, где нельзя было оторвать взгляда ни от того, кто прикрывает спину, ни от мишени в прицеле.
Я собираю пачку документов, похлопывая ею о стол, чтобы подровнять края.
– Ну, вот и замечательно. Самое сложное позади. В шкафах куча разной еды, так что угощайся всем, что придется по вкусу, – говорю я. – Твоя комната наверху ни на йоту не изменилась.
Она моргает несколько раз, словно пытаясь удержать слезы.
– Спасибо.
Отодвигаясь от стола, она встает.
– Прошу прощения, думаю, действительно, надо распаковать вещи и… – Глубоко вздохнув, она сжимает губы, и слезы текут из глаз. Глядя, как она трясет головой, я понимаю, что девушка на грани. Она поворачивается и выбегает из комнаты, не сказав больше ни слова.
Ну, здравствуй, чувство вины. Это дерьмо таскалось за мной тенью на протяжении последних нескольких лет, а сейчас, слыша ее приглушенные рыдания, оно наваливается с особой силой.
Твою мать.
Даже не знаю, почему я думал, что это можно провернуть с минимальным ущербом для всех.
Никакой ошибки – в любом случае это будет выглядеть отвратительно. По-другому не выйдет.
Отнеся бумаги на заднее крыльцо, я собираю снаряжение для стрельбы и переношу в свою спальню. Моя комната прямо напротив ее, через коридор – боюсь, это максимальное расстояние от Беллы Рид на следующие шесть месяцев.
– Черт бы тебя побрал, Джон, – бормочу я себе под нос. – Надеюсь, ты доволен, где бы ты сейчас ни находился.
III: Доверься приключению
Белла
Лестница, коридор, спальня – перед глазами размытые пятна.
Я закрываю глаза и прислоняюсь к только что закрытой двери. Это не помогает сдержать слезы, которые льются сплошным потоком.
Я не могу перестать видеть имя дедушки.
Джон Рид.
Оно было там, напечатано жирными буквами на верхней части первого листа документа, который я подписала. Рада, что мистер Крышесносный – названное Шериданом имя вылетело из памяти – не попросил прочитать каждую страницу. Я бы никогда не добралась до последней. Это навсегда, и слишком внезапно, и слишком реально.
Деда нет.
Умер.
Его лицо, голос, юмор, все – ничего больше нет.
Слезы текут горячие, каждая новая дорожка горячее предыдущей, и у меня ничего не осталось, нет сил, чтобы бороться. Я сдаюсь, скользя вниз по двери прямо на пол. Лоб упирается в колени, и я обнимаю ноги, скрючиваясь в тугой комок, стараясь стать как можно меньше. Боль полностью охватывает меня.
– Ох, дед.
Всего два слова. Но так много воспоминаний.
Я, еще совсем маленькая, сижу с ним в седле на Эдисоне. Помню жаркое летнее солнце, запах кожаной куртки деда с намеком на одеколон с ароматом хвои, которым он всегда пользовался.
Иду вниз по лестнице, мне лет одиннадцать или двенадцать, слышу, как он разговаривает по телефону.
– Забудь об этом, Молли. Она в порядке. Пока она со мной, она счастлива. – Я слышу, как он вешает трубку, и в ту же секунду хмурое лицо освещает улыбка, когда он замечает меня.
Дед обнимает меня так, как только он умел, в последний раз, когда мы вместе уезжаем с его ранчо в аэропорт. Мне только что исполнилось восемнадцать, и я стала для него легкой добычей в новом виде поддразнивания: дед изводит меня вопросами, когда же привезу к нему бойфренда, когда же наконец выйду замуж и подарю ему правнуков.
А теперь… теперь он никогда не получит ответов на эти вопросы. Да и я чертовски боюсь, что сама этого никогда не узнаю.
Кажется, что я останусь на полу навсегда, но шум в коридоре заставляет меня поднять голову. Комната все еще плывет перед глазами, но слезы высохли. Глаза печет, как будто в них насыпали горячих угольков.
Больно мигать. Больно дышать. Больно жить. Я убеждаю себя, что просто должна привыкнуть к этому. К боли. И что она не пройдет в ближайшее время.
Из коридора раздается звук закрывающейся двери. Готова поспорить, снова этот мужик.
Встаю с пола, подхожу к большой двуспальной кровати с высоким матрасом. Улыбка растягивает непослушные губы. Мне было четырнадцать лет, когда я впервые заинтересовалась дизайном. Должно быть, я часами смотрела канал «Дом и Сад»[10]. Мама не разрешила обставить мою спальню в доме, где мы тогда жили, но летом дед позволил мне переделать комнату на ранчо.
Я сказала, что уже слишком взрослая для односпальной кровати с розовым и белым балдахином, которая стояла тут, сколько я себя помнила. Он предоставил свободу действий, разве что не разрешил делать никаких пристроек. А я заявила, что должна понимать бюджет, чтобы можно было составить реальный проект. Дед согласился. И мне было так весело распечатывать фотографии из интернета и прикреплять их на пробковую доску, показывая ему все! Я, вероятно, накидала около двадцати эскизов, прежде чем остановилась на теме комнаты в стиле рустик[11]. Естественно, его любимый. Мой тоже.
Я очень не хотела уезжать из этой комнаты той осенью в школу в Орегоне.
На самом деле я в принципе ненавидела покидать ранчо.
Глубоко вздохнув, я провожу рукой по пуховому одеялу, радуясь, что комнатка оформлена в том стиле, который мы выбрали. Мне до сих пор он нравится так же сильно, как и в то время.
Мебель из натурального дерева и красно-зеленый плед. Возможно, не во всех домах это смотрится хорошо, но в нашем подобный дизайн всегда будет выглядеть уютно и современно.
В Орегоне тоже встречались любители стильной простоты, но именно здесь, вдали от других жилых домов, такое оформление смотрелось наиболее уместно.
На следующий год я отремонтировала другие комнаты. И снова дед дал мне полный карт-бланш и определил мой бюджет. Я наслаждалась каждой минутой, проведенной без сна над чертежами и эскизами: охотничьи домики, небольшие коттеджи, даже лоскутные одеяльца, – все намного удобнее и практичнее, чем мог бы вообразить в самых смелых мечтах сказочный Пол Баньян[12].
Мысленно представляю преобразившуюся кухню. У меня пока не было времени, чтобы как следует все там рассмотреть, но на первый взгляд хай-тек и деревенский стиль были невероятно гармонично объединены с помощью царящих в ней землисто-коричневого, черного и золотистого цветов.
Звонок мобильного пугает меня.
Черт, скорее всего, это родители. Прошло уже несколько часов с тех пор, как я в отвратительном настроении уехала из отеля. Нет никакого желания отвечать, но я все же должна как минимум уведомить их, что добралась без приключений.
Я открываю сумочку и достаю телефон. И меня охватывает чувство громадного облегчения, как только вижу высветившееся имя.
Алекса Майби – единственный на этой планете человек, понимающий, как много значил для меня дед. Провожу пальцем по сенсорному экрану.
– Привет!
– Привет, подруга. Ты там жива? Я переживала. Хотела звякнуть еще вчера вечером, но подумала, что ты наверняка занята этими – сама знаешь кем. Как ты, держишься там?
От звука ее вечно бодрого голоса я бы разрыдалась, если бы мои глаза не были уже сухими и горячими, как песок в пустыне.
– Скорее да, чем нет. Похороны прошли нормально.
– Уверена? Что-то ты звучишь не особо.
Я вздыхаю. От нее невозможно что-либо скрыть. Мы были соседками по комнате с первого года обучения в колледже. И лучшими подругами. Она знает меня как свое собственное отражение. Я сажусь на кровать и снова вздыхаю.
– Ты и правда хочешь знать? Ладно. Это просто какой-то кошмар.
– Я знаю это, Беллочка, – говорит Алекса. – Я бы очень хотела найти слова или возможность сделать для тебя хоть что-то, чтобы облегчить горе, но…
– Все хорошо. Никто ничего не может сделать, но мне приятно слышать твой голос. Это очень помогает.
– Родители там? – Я слышу беспокойство в ее голосе, когда она задает этот вопрос. Понизив голос практически до шепота, Алекса уточняет: – Стесняюсь спросить, твоя Мамзилла тоже там?
Слыша дурацкое прозвище, данное подругой моей матери, я впервые за день смеюсь по-настоящему. Алекса не любит моих родителей даже больше, чем они ее.
Мать называет Алексу «недостойной», что бы это ни значило. А отец… ему совершенно до лампочки.
– Слава богу, не на ранчо. Они остались в городе, в отеле, как понимаешь, в президентском люксе.
– Ну и чудненько. Больно они тебе там сейчас нужны со своей хренью.
– Ну, дело в том, что эта их хрень – мой крест на всю оставшуюся жизнь. Но то, что происходит сейчас, это вообще… – Я сглатываю ком в горле.
Разумеется, я ее заинтриговала. И она ждет продолжение. А как это объяснить любому нормальному человеку?
– Дедушка все оставил мне, – выпаливаю я.
– Он оставил… Ни фига себе заява! Вообще все?! Ты что, шутишь?
Молчание красноречивей любых слов. Она громко покашливает.
– Позвольте на секунду заметить, что я была представлена еще до того, как вы стали знаменитостью. И напроситься на вечеринку в Голливуде с каким-нибудь горячим парнем из Инстаграма, за которого вы решите выйти замуж. Хотя на фига тебе парень? Обзаведись целым гаремом!
– Лекса-а-а… – Я изо всех сил стараюсь не рассмеяться.
Она забавная, но сегодня, с учетом всего случившегося, это не к месту.
Ее визг, которому позавидовал бы и «Мак-5»[13]