Выдох.
Надо с первого, а то, подпрыгнув, есть отличный шанс приземлиться на землю.
И еще раз вдох-выдох.
Ничего. Хватит уже…
На удивление сразу получается ухватиться за карниз пальцами, качнуться, упереться ногами в стену, перехватиться удобнее сначала одной рукой, потом другой. Кирпичи крошатся…
Спокойно. Выдох.
Подтянуться. Опереться локтем… а дальше уже проще. Чуть отдышаться, подтянуться и закинуть ногу, потом вторую.
И потом уже, лежа на краю крыши… глянуть вниз…
Спина вся липкая от пота. Но ничего, все не так плохо, он еще не только по лестницам способен лазить.
Дома подходили один к другому, и крыши смыкались вдоль всей улицы. До конца, потом повернуть. Дважды пришлось залезать выше, но это уже не так сложно. И один раз прыгать через узенький переулок, но там крыша была куда ниже чем та, с которой прыгал он. Ренцо примерно представлял дорогу и сложных путей старался не выбирать.
И через два квартала спустился на землю. И там уже быстрым шагом.
Хорошо еще, хватило ума не выскочить из-за поворота к дому сразу, потому что у дверей его ждали. И не поймешь кто, но не свои — точно?
По традиции — залезть в окно? Со двора, через забор.
Залезть оказалось не так сложно… или это уже стимуляторы так подействовали, что страх и чувство самосохранения пропали напрочь? Хотя раньше на него так не действовало… Просто личная дурь?
Куда сложнее оказалось не получить сходу в морду от охраны, там ждали два крепких бугая, вооруженные до зубов. Чуть не сбросили вниз, но успел перемахнуть и в сторону, одного со всей силы пихнуть в живот.
— Сеньор Лоренцо! — осознал второй. — Не трогать!
Ну, все…
Ренцо попытался отдышаться.
— Кто у вас там под дверью ходит? — спросил он.
Бугаи переглянулись, покачали головой.
— Гильдия, походу… Мы их гнали, они не идут.
А драться с Гильдией без веских оснований никто не будет. Стоят там на улице и стоят…
— А Мэй? Девушка?
— Наверху.
До второго этажа по лестнице Ренцо еще добежал, и уже открыв дверь понял, что в глазах темнеет окончательно. Он еще понимал, как Мэй бросилась к нему, но ноги уже подгибались. Прислонился к стенке, стараясь не упасть…
Спать нельзя.
— Мне на рассвете нужно быть в порту… договорился… Тарин… я…
— Тихо, тихо… — шептала Мэй. — Тихо. Я помогу… сейчас…
Ее ладони обхватывают его голову — лоб и затылок… И мир ускользает окончательно.
20. Мэй
Лицо у него землисто-серое, волосы мокрые от пота и на затылке здоровенный кровоподтек. Шишка с кулак размером… ну, пусть не с кулак, но огромная шишка.
Как он вообще дошел?
Тяжелый.
Он так и свалился у двери, и чтобы затащить его на кровать потребовалось много сил. Снять с него ботинки… мокрые насквозь. В ботинках вода! Где его носило?
Но, что бы там ни было, он добрался к ней. Из последних сил. Удивительно.
Лечь рядом, обхватив его голову ладонями.
Все хорошо, она чувствовала. Сильный удар, сотрясение, но действительно серьезных травм нет, она справится. Ничего страшного… В ее жизни бывало и похуже.
Дин, особенно в детстве, тоже непрерывно искал шишки на свою голову. Он прыгал по деревьям, словно белка, и лазил по скалам, словно ящерица. И срывался, конечно. Дин всегда был слишком самоуверен, чтобы правильно оценивать риск. Словно считал себя бессмертным.
Однажды он сорвался с обрыва над горной Орленкой, на камни, переломал все кости… Когда Мэй сбежала к нему в вниз по тропинке, он лежал в луже крови, и, казалось, уже перестал дышать… Ему повезло, что Мэй была рядом. Конечно, вылечить она тогда не могла, но могла позвать на помощь. Позвать, оставаясь рядом с Дином, так, чтобы родители услышали и нашли их. Если бы она оставила его, хоть на минуту, он бы умер. Она отдала ему все силы, держала, не давая умереть, она просидела рядом Дином больше часа, прежде, чем за ними пришли. Казалось — целую вечность. Справилась.
С тех пор это стало проще.
Конечно, мертвых она не воскресит, но кое-что может.
— Сейчас… — шепнула, обнимая.
Сейчас она имеет полное право обнять — прикосновения помогают. Мэй гладила его лоб, его волосы, подложив под затылок вторую ладонь, прижавшись щекой к его плечу. Так удивительно. Чувствовала, как его дыхание выравнивается, становится глубоким и спокойным, как ровнее бьется сердце, и коже возвращается здоровый цвет. Ренцо спал, и даже чуть-чуть улыбался во сне. Все хорошо.
Пусть поспит, это поможет восстановить силы.
«На рассвете»…
На рассвете ему нужно в порт? Еще есть время, она разбудит. Еще…
«Тарин»…
Это немного пугало.
Он договорился с Тарином о встрече? Значит, главное уже решено? Тарин, а, значит, и Дин, скорее всего, знает, что Мэй здесь? Ее не оставят.
И обратного пути нет?
Ренцо отдаст ее, и она больше никогда не увидит…
И как она теперь без него?
И не может остаться, потому, что Гильдия не оставит ее, и только брат сможет защитить.
…Ренцо спал.
Мэй лежала, прижавшись к нему, разглядывая в полутьме его лицо, словно пытаясь запомнить, положив ладошку ему на грудь — туда, где сердце. Тихо. И так спокойно, словно кроме них двоих в мире больше нет никого. Ее Ренцо…
Она проснулась от прикосновения. Вздрогнула. Едва не подскочила на месте.
— Тихо, тихо, это всего лишь я, — Ренцо рядом с ней… улыбается.
Уснула? Проспала?
За окном, кажется, еще темно.
— Еще ночь, — сказал Ренцо, — все хорошо. Я ведь надеюсь, это все та же ночь, я не сутки проспал?
— Нет, — она покачала головой, немного растерянно, — не сутки.
И немного расслабилась. Она точно не могла столько проспать. До рассвета еще время есть.
Ренцо все еще лежал на спине, глядя на нее.
— Просто удивительно проснуться с тобой рядом, — сказал он.
Мэй смутилась. Она ведь обнимала его во сне.
— Я пыталась вылечить тебя. Для того, чтобы вылечить — надо прикоснуться…
— Я так и понял.
Смеется над ней. Не обидно совсем, только щеки у Мэй горят. Он, конечно, все понял правильно, не мог не понять.
— Как ты? — поспешила она, попыталась отсесть подальше, делая вид, что… действительно смешно все это. Делая вид, что ничего такого не хотела. — У тебя такая шишка была на затылке.
— Все хорошо, — сказал он, поймал ее за руку, легко потянул к себе. — Я готов хоть каждый день разбивать голову, если ты будешь меня лечить. Ты будешь?
Смеется. Улыбается так широко, что невозможно устоять.
— Не надо так больше, — сказала она. — Что с тобой случилось?
— Поскользнулся, — сказал он. — Еще на приеме. И головой о фонтан.
И потянул ее сильнее к себе, настойчивее.
И Мэй сдалась. Легла рядом.
Он врал ей или чего-то недоговаривал… Вряд ли это случайность. Но какая разница сейчас?
Ренцо перевернулся на бок, одной рукой убрал с ее лба сбившуюся на глаза прядь волос, легко коснулся щеки, другой — обнял за талию, ближе притянув к себе.
— А ботинки ты намочил тоже в фонтане? — спросила она, чувствуя, как сердце начинает колотиться.
— Да, — довольно сказал он, — тоже.
Его лицо совершенно спокойно, но дыхание сбивается. Его пальцы гладят ее спину… И у Мэй что-то сжимается в животе.
— Ты боишься? Дрожишь, — спрашивает он. — Я только разок поцелую тебя. Можно? И сейчас уже пойду, мне пора идти.
— Можно, — шепотом соглашается она.
И он целует. Не так осторожно и нежно, как в прошлый раз, не как невинную девочку, а как любимую женщину. По-настоящему, горячо, со всей страстью. И она сдается уже окончательно. Как можно сопротивляться? И всем телом подается к нему, обнимая, отдаваясь без остатка нахлынувшим чувствам, не смущаясь больше. Как можно смущаться настоящей любви?
С ней такого не было еще никогда.
И кажется, что-то происходит…
— Ох, — говорит Ренцо, с трудом отрываясь, — я от тебя так никогда не уйду.
— Не уходи, — говорит она. — Не отдавай меня никому.
И он целует снова.
— Я бы не отдал, — говорит, все еще улыбаясь, но уже иначе, без всякой легкости. — Только не выйдет.
Прижимает к себе, и они еще долго лежат обнявшись, молча, зажмурившись, словно пытаясь остановить время.
Потом он вздыхает, целует ее в лоб.
— Я пойду, Мэй. Пожелай мне удачи.
21. Ренцо
Через забор и по крышам.
Есть в этом своя злая ирония — он собственными руками собирается отдать любимую девушку другому, и даже рискует жизнью из-за этого. Он не хочет отдавать, девушка не хочет, и даже, наверняка, тот жених не очень-то горит желанием. Но иначе никак.
Собственная беспомощность сводит с ума. Но лучше признать это сразу. Честнее.
По крышам…
Сейчас прыгать удивительно легко, словно на самом деле сбросил лет двадцать, словно мальчишка. И голова такая ясная и легкая, до звона. Кажется, еще немного, и правильное решение придет само… но ничего не приходит.
Через три квартала Ренцо спустился на землю, и направился к Авентину.
Вышел к реке. Подумав, купил по дороге у встречного рыбака удочку, в пять раз дороже, чем она могла стоить, но торговаться не стал. Удочку, ведерко и даже червей — все, что у того было. Так будет проще делать вид, что Ренцо здесь по своим делам.
Тихое место за доками, вокруг склады и никого. Небо едва начало сереть.
Ренцо огляделся — поставил ведро, размотал удочку. Притворяться, так притворятся? Не стоять же тут просто так. В детстве они часто бегали с Лино ловить рыбу, но не сюда, конечно, рядом с домом.
Насадил червя, выбрал место получше рядом с зарослями аира, закинул.
Но смотрел больше по сторонам, думая о своем, и пару раз пропустил, когда начинало клевать. Поймал трех мелких карпов и одну форель, словно и правда пришел за рыбой.
Светало.
Если никто не придет, что делать тогда?
Двое мальчишек ловят рыбу на том берегу, и чуть в стороне, какой-то старик с удочкой, выше по течению. Не самое людное место. Из соседнего переулка женщина вышла за водой.