– Да, – сказал он спокойно. Он держался, только дышалось с трудом, легким как будто не хватало воздуха.
Служитель провел его в морг. Все выглядело не так уж страшно – кто-то подложил под голову Итана свернутое полотенце, скрывшее рану. И потом, это был не Итан. Не настоящий Итан. Удивительно, как вдруг стало ясно, что со смертью человека на виду остается лишь малая его часть. Мэйкон видел просто пустую оболочку, отдаленно похожую на Итана – такая же ложбинка над верхней губой, такой же вихор. Возникло ощущение, что ты уперся в глухую стену и всем своим существом молишь о невозможном: пожалуйста, вернись обратно. Наконец Мэйкон произнес:
– Да, это мой сын.
Потом он вышел к Саре и кивнул. Она встала, обняла его. Позже в номере мотеля Сара спросила, что он увидел.
– Ничего такого, милая, – сказал Мэйкон.
Сара не отставала: на лице его боль? Страх?
– Нет, совсем ничего. Давай я сделаю тебе чай.
– Я не хочу чаю, я хочу знать! Ты что-то скрываешь?
Казалось, она его в чем-то винит. В последующие дни впечатление это окрепло – он был точно гонец с дурными вестями, ведь только он видел Итана мертвым. Ты как ледышка, говорила Сара, в морге ты был чудовищно спокоен. Дважды она заводила разговор о том, что Мэйкон мог перепутать Итана с похожим мальчиком. Там был вовсе не Итан. Наверное, кто-то другой умер. Надо было ей самой удостовериться. Она же мать, она-то знает своего ребенка, не то что Мэйкон.
– Сара, хватит, – сказал он. – Я расскажу обо всем, что видел. Он был очень бледный и неподвижный. Невероятно неподвижный. Глаза закрыты. Нигде ни крови, ни чего-нибудь страшного, просто ощущение… тщетности. В смысле, я думал: а ради чего все? Руки его лежали вдоль боков, и я вспомнил, как прошлой весной он начал заниматься штангой. Я подумал: вот так все заканчивается? Тягаешь штангу, глотаешь витамины, качаешься, а потом – ничего?
Он был не готов к ее отклику.
– Что ты хочешь сказать? – взвилась Сара. – Все равно умрем, так зачем вообще жить? Ты об этом?
– Нет…
– Лучше сэкономить силы?
– Да нет, погоди…
Сейчас, вспоминая тот разговор, он пришел к мысли, что люди и впрямь могут истощиться – друг друга вычерпать до дна, один в другом больше не нуждаться и даже, наверное, друг другу навредить. Кто ты есть – важнее того, любишь ли ты женщину, с которой живешь.
Бог его знает, сколько он так просидел.
Все это время Эдвард безумолчно лаял, а теперь впал в истерику. Видимо, кто-то постучал. Мэйкон прошел к двери и на крыльце увидел Джулиана с папкой.
– А, это ты, – сказал он.
– Чего он так лает?
– Не бойся, он закрыт в кухне. Входи.
Мэйкон распахнул сетчатую дверь, Джулиан ступил в прихожую.
– Я решил завезти материалы по Парижу, – сказал он.
– Понятно, – ответил Мэйкон, заподозрив, что причина визита в другом. Видимо, его поторопят с канадским путеводителем. – А я как раз шлифую заключение. – Он провел Джулиана в гостиную и поспешно добавил: – Кое-где есть шероховатости, еще бы чуток времени…
Джулиан, похоже, не слушал. Он сел на укрытый полиэтиленом диван и, отбросив папку, спросил:
– Ты давно видел Розу?
– Вот только сегодня мы к ней заезжали.
– По-твоему, она не вернется?
Вопроса в лоб Мэйкон не ожидал. Вообще-то все это смахивало на семейные неурядицы, о которых не говорят с посторонними.
– Ну ты же понимаешь, – сказал Мэйкон. – Она волнуется за братьев. Дескать, мальчики плохо питаются и все такое.
– Они не мальчики. Они мужики за сорок.
Мэйкон потер подбородок.
– Похоже, она меня бросила, – сказал Джулиан.
– Да ладно тебе, не сгущай.
– И даже без веской причины! Вообще без всякого повода. Поверь, в нашем супружестве все было прекрасно, голову дам на отсечение, но в старом доме Роза наездила себе колею и теперь никак не может с нее свернуть. По крайней мере, я не вижу другого объяснения.
– Наверное, так оно и есть, – согласился Мэйкон.
– Два дня назад я к ней заглянул, но ее не оказалось дома. Я стоял во дворе и думал, куда она могла деться, и тут вдруг Роза собственной персоной проезжает в машине, битком набитой старухами. Во всех окошках сморщенные мордахи и шляпки с перьями. «Роза! – крикнул я. – Постой!» Но она не услышала и покатила дальше. Кажется, лишь в последний момент меня заметила и оглянулась, и у меня возникло странное впечатление, что машина сама ее везет и она ничего не может с этим поделать, только бросить беспомощный прощальный взгляд.
– А ты возьми ее на работу, – сказал Мэйкон.
– Что?
– Покажи ей свою контору. Неразобранную картотеку и секретаршу, которая вечно жует жвачку и забывает, когда и с кем назначена встреча. Ты не думал, что Роза могла бы этим заняться?
– Да, разумеется, но…
– Позвони ей и скажи, что у тебя все разваливается. Попроси навести порядок и взять дело под свой контроль. Так и скажи. Именно этими словами: взять дело под свой контроль. Потом расслабься и жди.
Джулиан задумался.
– Хотя меня это, конечно, не касается, – сказал Мэйкон.
– Нет-нет, ты прав.
– Ну давай глянем твою папку.
– Ты абсолютно прав.
– Это ж надо! – Мэйкон читал письмо из папки. – На кой черт ты это принес? Я просто хочу, чтоб вы, ребята, заценили чудный отельчик в… По-твоему, человек, который говорит «заценить», знает толк в отелях?
– Мэйкон…
– Весь язык испоганили!
– Я знаю, ты считаешь меня тупым слепцом.
Мэйкон несколько замешкался с возражением, потому что вначале расслышал «слепым тунцом».
– Ну что ты, вовсе… – начал он.
– Вот что я хочу сказать. Твою сестру я люблю больше всего на свете. И не только ее саму, но и то, как она живет, – этот ее дом, эти обеды с индейкой, эти карточные игры по вечерам. И тебя я люблю, Мэйкон. Ты же мой лучший друг! По крайней мере, я на это надеюсь.
– Ну да… э-э… – проблеял Мэйкон.
Джулиан пожал ему руку, чуть не переломав в ней кости, хлопнул по плечу и ушел.
В половине шестого вернулась Сара. Мэйкон опять пил кофе возле раковины.
– Диван доставили? – спросила Сара.
– В целости и сохранности.
– Отлично! Идем посмотрим.
Она прошла в гостиную, оставляя пыльные следы. Серая пыль, то ли глиняная, то ли гранитная, припорошила даже ее волосы.
– Ну как тебе? – Сара сощурилась на диван.
– По-моему, хорошо.
– Даже не знаю, что с тобой случилось, раньше ты был жутким привередой.
– Хороший диван, Сара. Красивый.
Сара сдернула упаковку и отступила, собирая в охапку трескучий свет.
– Давай проверим, как он раскладывается.
Она затолкала пленку в мусорную корзину, а Мэйкон потянул за парусиновый ремень, превращавший диван в кровать. Знакомая шершавость ремня напомнила о жилье Мюриэл, о ночевках Клэр в доме сестры, перед глазами возникли ее спутанные волосы, золотистые и блестящие.
– Наверное, надо постелить простыни, коль уж мы его разложили, – сказала Сара.
Из шкафа в прихожей она достала стопку постельного белья. Потом они с Мэйконом встали по торцам дивана, встряхнули и опустили простыню на матрас. Сара ее заправила, Мэйкон помогал, но был не так сноровист. На Сариных костяшках он заметил въевшуюся глиняную пыль. На фоне белой перкали ее маленькие смуглые руки выглядели привлекательно.
– Давай испытаем новое ложе, – сказал Мэйкон.
Сара разворачивала вторую простыню. Сперва она не поняла и переспросила:
– Как – испытаем?
Но не противилась, когда он забрал простыню из ее рук и через голову стянул с нее джемпер.
В постели с Сарой было уютно и спокойно. За все эти годы Мэйкон так хорошо изведал ее тело, что не всегда мог отличить ее ощущения от собственных. Но разве не грустно, что они ни капли не опасались чьего-нибудь случайного вторжения? Они были совершенно одни. Мэйкон уткнулся лицом в ее теплую, пахнущую пылью шею и подумал, чувствует ли Сара ужасную пустоту их дома? Но так и не спросил об этом.
Пока Сара принимала душ, он побрился. Нынче они собирались в гости к Бобу и Сью Карни. Когда Мэйкон вышел из ванной, перед зеркалом Сара надевала маленькие золотые клипсы. (Из всех знакомых ему женщин только у нее уши не были проколоты.) Картина в духе Ренуара, подумал Мэйкон: женщина в сорочке чуть наклонила голову и вскинула полные смуглые руки.
– В гости мне идти совсем не хочется, – сказала Сара.
– Мне тоже. – Мэйкон открыл шкаф.
– Куда как лучше дома поваляться с книжкой.
Мэйкон снял рубашку с плечиков.
– Мэйкон.
– М-м?
– Ты даже не спросил, спала ли я с кем-нибудь, пока мы были врозь.
Мэйкон замер, одна рука в рукаве.
– Тебе не интересно?
– Нет. – Мэйкон надел рубашку и застегнул манжеты.
– Я думала, ты гадаешь.
– Нет, не гадаю.
– Твоя беда в том, Мэйкон…
Удивительно, злость вспыхнула мгновенно.
– Сара, не начинай, – сказал он. – Вот в этом вся паршивость совместной жизни, ей-богу. «Твоя беда в том, Мэйкон…» и «Я знаю тебя лучше, чем ты сам…»
– Твоя беда в том, – спокойно продолжила Сара, – что ты считаешь, будто все должны быть вещью в себе. Ты не веришь в открытость. Не веришь в обмен чувствами.
– Уж это точно. – Мэйкон застегнул пуговицы на планке.
– Знаешь, на что ты похож? На телеграмму, которую Харпо Маркс послал братьям. Сообщения нет. Харпо.
Мэйкон усмехнулся.
– По-твоему, это смешно?
– А разве нет?
– Нисколько! Это грустно! Это бесит! Осатанеть можно: открываешь дверь, расписываешься за телеграмму, вскрываешь и узнаешь, что сообщения нет!
С перекладины на дверце Мэйкон снял галстук.
– К твоему сведению, за все это время я ни с кем не переспала.
Казалось, Сара заявляет о победе в конкурсе. Мэйкон как будто не услышал.
Боб и Сью позвали только соседей – чету Бидуэлл и незнакомую Мэйкону молодую пару, с которой он в основном и общался, ибо она не связывала с прошлым. На вопрос о детях он ответил, что детей у него нет.