Автобус, конечно, отпадал. Мэйкон сел в такси и сразу ощутил громадное облегчение. Даже путаница серебристых автострад радовала глаз. Париж в красивой дымке, распахнутый, неяркий, светящийся, был подобен холодному серому взгляду. Такси миновало туманные бульвары, свернуло на мощеную мостовую и остановилось. Мэйкон завозился с денежными конвертами.
И лишь на входе в отель сообразил, что транспортный агент Бекки прекрасно знала, где он остановится.
По прошлым приездам Мэйкон помнил, что в этой отнюдь не роскошной гостинице, расположившейся в небольшом коричневом здании, техника то и дело выходит из строя. Нынче не работал один из двух лифтов, о чем извещала табличка в вестибюле. Работающим лифтом коридорный поднял Мэйкона на третий этаж и по ковровой дорожке препроводил в номер, громко восклицая на французском, точно сраженный великолепием обстановки. (Кровать, комод, кресло, древний телевизор.)
Мэйкон порылся в конверте и, поблагодарив, дал чаевые.
Оставшись один, он достал из сумки пиджак и повесил его на стул. Затем подошел к окну и посмотрел на дома, сквозь немытое стекло выглядевшие пришельцами из иного века.
Как же Мюриэл справится одна в абсолютно чужом городе?
Вспомнилось, как она ориентировалась в череде комиссионок, как лихо и целеустремленно курсировала по улице, по имени приветствуя прохожих, как исполняла просьбы соседей: мистера Мэниона отвезти к рефлексотерапевту, который массажем пяток удалит ему камни в почках, мистера Ранкла – к астрологу, который предскажет день выигрыша миллиона долларов в лотерею, миссис Карпаччо – в особый магазинчик неподалеку от больницы Джонса Хопкинса, где колбасы свисали с потолка, точно липучки для мух. Эти места она знала!
Но она не знает Париж. И совсем одна. У нее нет кредитки и, наверное, очень мало денег, которые она не сообразила поменять на франки. И вот теперь, беспомощная, без гроша в кармане, бродит по улицам, ни слова не зная на чужом языке.
Когда в номер постучали, Мэйкон так обрадовался, что сломя голову бросился к двери.
– Твоя комната больше. – Мюриэл прошла к окну. – Зато у меня вид лучше. Подумать только, мы в Париже! Шофер автобуса сказал, ожидается дождь, но мне все равно. Дождь ли, солнце, это Париж!
– Как ты узнала, каким автобусом ехать? – спросил Мэйкон.
– У меня твой путеводитель. – Мюриэл похлопала себя по карману. – Позавтракаем «У Билли»? Ты рекомендуешь это кафе.
– Нет. Я не могу. Тебе лучше уйти, Мюриэл.
– Ну ладно, – сказала она. И ушла.
Была у нее такая манера – загнать в угол, а потом вдруг отступить. Как в перетягивании каната, подумал Мэйкон, когда противник внезапно выпускает веревку. Ты этого никак не ожидаешь и шлепаешься на задницу. И чувствуешь ужасную опустошенность.
Он решил позвонить Саре. Дома еще только светало, но казалось важным услышать ее голос. Мэйкон снял трубку телефона, стоявшего на комоде. Мертвая тишина. Он постучал по рычагам. Начинается. Мэйкон запер номер и спустился в вестибюль.
В старинной телефонной будке, деревянной, очень изящной, имелось обитое красной кожей сиденье. Сгорбившись, Мэйкон слушал далекие гудки.
– Алло? – сказала Сара.
– Сара!
– Кто это?
– Мэйкон.
– Мэйкон? – Секунду она соображала. – Ты где? Что случилось?
– Ничего не случилось. Просто захотелось с тобой поговорить.
– Что? Который час?
– Я понимаю, еще очень рано, извини, что разбудил, но я хотел услышать твой голос.
– В трубке что-то трещит, – сказала Сара.
– У меня не трещит.
– Тебя плохо слышно.
– Звонок-то международный. Как там погода?
– Как там – кто?
– Погода! Солнечная?
– Не знаю. Жалюзи спущены. По-моему, еще не рассвело.
– Сегодня садом займешься?
– Чем?
– Садом!
– Пока еще не знаю. Зависит от погоды.
– Жаль, меня там нет. Помог бы тебе.
– Ты же терпеть не можешь копаться в саду!
– Да, но…
– Мэйкон, с тобой все хорошо?
– Да, прекрасно.
– Как прошел полет?
– А, полет, да как-то, сам не знаю, я так зачитался, что ничего не заметил.
– Зачитался? – Сара помолчала. – Наверное, у тебя синдром смены часовых поясов.
– Да, наверное.
Яичница-глазунья, яичница-болтунья, яйцо-пашот, омлет. На ходу Мэйкон делал пометки в путеводителе. К кафе «У Билли» не приближался. Удивительно, записал он, как французы внимательны к приготовлению своих блюд и насколько безалаберны в их подаче. В ресторанном окне жмурилась черная кошка. Она как будто злорадствовала – мол, я у себя дома, нечего тут.
В витринах, устланных мятым бархатом, массивные золотые цепи и часы не толще покерной фишки. Женщины одеты как для сцены: замысловатые прически, броский макияж, удивительного кроя брюки, которым нет дела до человеческой анатомии. Старухи в девчачьих оборках, белых колготках и туфлях-плетенках. Мэйкон спустился в метро и демонстративно бросил использованный билет в контейнер с маркировкой БУМАГА. Он уже собрался ожечь взглядом прочих пассажиров, бросавших билеты на пол, и тут ему показалось, что в толпе мелькнуло бледное лицо Мюриэл, но, видимо, он обознался.
К вечеру Мэйкон, совершенно обезножевший, вернулся в гостиницу и рухнул на кровать. Не прошло и двух минут, как к нему постучали. Мэйкон застонал, поднялся и открыл дверь. На пороге стояла Мюриэл с охапкой одежды.
– Смотри, чего я накупила! – Она протиснулась в номер, свалила обновки на кровать и одну за другой стала показывать блестящую черную накидку, бриджи, пышное красное вечернее платье в сеточку, расшитое разнокалиберными стекляшками, похожими на велосипедные отражатели.
– Ты рехнулась? – опешил Мэйкон. – Сколько же все это стоит?
– Пустяки! Ну, почти пустяки. Я нашла такое местечко! Дедушка всех распродаж! Прям целый город! За завтраком мне рассказала о нем одна француженка. Я похвалила ее шляпку, и она сказала, где ее купила. Туда я добралась подземкой, твоя книжка очень пригодилась. Чего там только нет! Даже инструменты и всякие штуковины, старые аккумуляторы, электрические пробки… Скажешь – слишком дорого, и тебе сразу скинут цену. Я приглядела кожаное пальто, умираю хочу такое, но не сторговалась, мужик просил за него тридцать пять франков.
– Куда дешевле-то? – изумился Мэйкон. – Тридцать пять франков – это около четырех долларов.
– Правда? А я думала, франк равен доллару.
– Да нет же.
– Ну тогда я все получила, считай, задаром. Пожалуй, завтра опять туда сгоняю.
– А как ты повезешь такую кучу вещей?
– Что-нибудь придумаю. Давай я отнесу их к себе и мы пойдем поужинаем.
Мэйкон напрягся.
– Нет, я не могу.
– Да что такого-то? Я твоя соотечественница. Мы случайно встретились в Париже. Нельзя вместе перекусить, что ли?
В ее изложении все выглядело очень просто.
Они пошли в «Бургер Кинг» на Елисейских Полях. Та к и так Мэйкон собирался проверить эту закусочную. Взяли два воппера.
– Осторожнее, – предупредил Мэйкон, – здесь совсем другие вопперы. Лучше соскрести излишек пикулей и лука.
Однако французский вариант гамбургера Мюриэл понравился. На жестком табурете она сидела рядом с Мэйконом и, касаясь его плечом, облизывала пальцы. Все это вдруг показалось нереальным.
– Кто приглядывает за Александром? – спросил Мэйкон.
– Ой, там куча народу.
– Куча? Надеюсь, ты его не сбагрила кому ни попадя? В этом возрасте ребенок может натворить что угодно…
– Успокойся. Все хорошо. До вечера он с Клэр, потом приходит Бернис и кормит его ужином, а если у Клэр свидание с Генералом, с ним сидят двойняшки, но когда они заняты, Генерал соглашается…
Перед глазами возникла Синглтон-стрит во всей ее суматошной красе.
После ужина Мюриэл предложила прогуляться, но Мэйкон сказал, что устал. Он и впрямь изнемог. Они вернулись в отель.
– Можно я у тебя посижу? – в лифте спросила Мюриэл. – Мой телик показывает один снег.
– Лучше давай распрощаемся.
– Что, нельзя составить тебе компанию?
– Нет, Мюриэл.
– Делать ничего не будем.
Лифт остановился на третьем этаже.
– Войди в мое положение, Мюриэл, – сказал Мэйкон. – Мы с ней женаты бог знает сколько. Наш брак почти что твой ровесник. Мне уже не стать другим. Понимаешь?
Она молча смотрела на него. Весь макияж ее сошел, она казалась юной, печальной и беззащитной.
– Спокойной ночи, – сказал Мэйкон.
Он вышел в коридор, дверь лифта закрылась.
Мэйкон сразу лег в постель, но уснуть не смог и в конце концов включил телевизор. Шел дублированный американский вестерн. Поджарые ковбои бойко стрекотали по-французски. Череда несчастий: торнадо, индейцы, засуха, обезумевшее стадо. Но герой влезал во все передряги. Мэйкон давно заметил, что во всех приключенческих фильмах мораль одна: упорство вознаграждается. Хотелось бы хоть раз увидеть героя вроде себя – не капитулянта, но того, кто смотрит фактам в лицо и изящно сдается, когда упираться рогом бессмысленно.
Мэйкон выключил телевизор. Но еще долго ворочался, прежде чем уснул.
Отели. Большие, маленькие, затрапезные, где отваливаются обои, и модерновые, в которых большие американские кровати и американские комоды, отделанные пластиком. Мутные витрины кафе, в которых манекенами стоят хозяева, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок. Не соблазняйтесь комплексными обедами. Они вроде мамочек, что, приговаривая «Ешь, ешь», впихивают в тебя уйму блюд…
В конце дня Мэйкон возвращался в отель и, переходя последний перекресток, вдали увидел Мюриэл: куча свертков в руках, развеваются волосы, цокают высокие каблуки.
– Мюриэл! – окликнул он.
Она обернулась, Мэйкон прибавил шагу и догнал ее.
– День прошел лучше некуда, – сказала Мюриэл. – Я познакомилась с одной парой из Дижона, мы вместе пообедали, и они рассказали мне… Ой, помоги, а то сейчас уроню!
Мэйкон забрал у нее часть старых измятых пакетов, набитых тряпками, и донес их до ее номера, который как будто уменьшился из-за груд одежды, высившихся повсюду. Мюриэл свалила поклажу на кровать: