ожницу…
– Кто тебе сказал?
– Знаю, знаю, не притворяйся!
Мэйкон хотел сползти по подушке, но болевой спазм этого не позволил.
Сара разрезала персик и, подсев к Мэйкону, подала ему дольку.
– Я хотела спросить, – сказала она. – Это из-за мальчика?
– Что?
– Тебя потянуло к той женщине из-за ее ребенка?
– Сара, даю слово, ни сном ни духом я не знал, что она потащится за мной.
– Да, я это поняла. Меня интересует вопрос ребенка.
– Какой вопрос ребенка?
– Помнится, однажды ты сказал, что мы могли бы родить еще одного малыша.
– Ну это было просто… Я сам не знаю, что это было. – Мэйкон отдал ей персик, есть не хотелось.
– Наверное, ты был прав.
– Что? Нет, Сара, это была кошмарная идея.
– Да, оно пугает. Не скрою, мне было бы страшно рожать.
– Вот именно. Мы слишком старые.
– Нет, я о том, в какой мир мы отправим ребенка. Вокруг столько зла и опасности. Конечно, всякий раз я бы сходила с ума, выпуская его на улицу.
Внутренним взором Мэйкон увидел Синглтон-стрит, маленькую и далекую, точно зеленая карта Гавайев: нарисованные человечки весело драили ступени, копались в машинах, брызгались водой из пожарных гидрантов.
– Да, все верно, – сказал он. – Но это как-то… согревает, правда? Многие пытаются в меру сил быть ответственными и добрыми.
– То есть ты согласен на ребенка? – спросила Сара.
Мэйкон сглотнул.
– Наверное, нет. Похоже, время упущено.
– Значит, мальчик ее ни при чем.
– Слушай, с этим все кончено. Давай закроем тему. Я же не устраиваю тебе допрос, правда?
– Но вместе со мной никто не приехал в Париж!
– А если б приехал? Думаешь, я бы винил тебя в том, что кто-то без твоего ведома сел в самолет?
– Еще до взлета.
– Что? Ну не в полете же!
– Ты увидел ее до взлета. Ты мог подойти и сказать: «Нет. Уходи. Сейчас же. Все кончено, я не желаю тебя видеть».
– У меня собственная авиалиния, что ли?
– Ты мог ей помешать, если б захотел. Мог совершить поступок.
Сара встала и начала убирать со стола.
Она выдала ему очередную таблетку, но Мэйкон зажал ее в кулаке, не рискуя шевельнуться. Он лежал с закрытыми глазами и слушал, как Сара раздевается, пускает воду в ванной, накидывает дверную цепочку, выключает свет. Когда она осторожно забралась в постель, спину кольнуло, но он не подал виду. Почти сразу дыхание ее стало ровным. Конечно, у нее был тяжелый день.
Мэйкон думал о том, что в своей жизни редко совершал поступки. А если честно, то ни разу. Женитьба, смена работы, связь с Мюриэл, возвращение к Саре – все это случилось само. Не вспомнить ни одного важного поступка, который он совершил по собственной воле.
И что, начинать уже слишком поздно?
Нет никакой возможности стать другим?
Мэйкон разжал кулак и выронил таблетку под одеяло. Уж лучше тревожная бессонная ночь, чем снова плавать в забытьи.
Утром он отправился в поход от кровати в ванную. Побрился и оделся, на каждую процедуру потратив изрядно времени. Потом, медленно передвигаясь по номеру, собрал свои вещи. Самым тяжелым предметом оказалась «Мисс Макинтош, моя дорогая»; после недолгого раздумья он вынул книгу из сумки и оставил на комоде.
– Мэйкон, – окликнула его Сара.
– Хорошо, что ты проснулась, – сказал он.
– Что ты делаешь?
– Я уезжаю.
Сара села в кровати. На щеке ее остался след от подушки.
– А как же твоя спина? И у меня назначены встречи! И мы хотели провести второй медовый месяц!
– Милая… – Мэйкон очень осторожно присел на кровать. Взял Сару за руку. Сара не шелохнулась, только смотрела на него.
– Ты уходишь к ней, – сказала она.
– Да.
– Но почему?
– Я так решил. Всю ночь об этом думал. Решение далось непросто, совсем непросто, поверь.
Сара все смотрела на него. Безучастно.
Мэйкон медленно встал и побрел в ванную за бритвенным несессером.
– Это все таблетки! – выкрикнула Сара. – Ты сам сказал, они тебя вырубают!
– Я не выпил таблетку.
Повисло молчание.
– Ты просто хочешь поквитаться за то, что я уходила от тебя? – спросила Сара.
Мэйкон положил несессер в сумку.
– Нет, милая.
– Надеюсь, ты понимаешь, во что превратится твоя жизнь. – Сара вылезла из постели. В ночной сорочке она встала перед Мэйконом, обхватив себя за голые плечи. – Вы будете несуразной парой, которую никто не пригласит в гости. Тебя никто не поймет. Люди станут гадать: господи, что он в ней нашел? Где у него глаза-то были? Уму непостижимо, как он с ней живет? А ее друзья то же самое скажут о тебе.
– Наверное, так и будет, – сказал Мэйкон.
В нем даже проснулся легкий интерес, ибо теперь он понял, как возникают подобные пары. Вовсе не из-за нелепой обоюдной слепоты, а по совершенно иным причинам, которые другим никогда не постичь.
Он застегнул сумку:
– Прости, Сара. Я не хотел, чтоб так вышло.
Мэйкон осторожно ее обнял; помедлив, Сара положила голову ему на плечо. Он вдруг подумал, что все это – лишь очередной этап в их супружестве. Наверное, будут и другие этапы – в тридцатую годовщину, в сороковую и так до бесконечности, даже если пути их разошлись.
Не доверяя сумасбродному лифту, вниз Мэйкон сошел пешком. И одолел входную дверь, спиной навалившись на нее.
Улица встретила его обычной суетой будничного утра: на службу спешили продавщицы, чиновники с портфелями. И ни одного такси. Мэйкон зашагал в соседний квартал, где шансы поймать машину были выше. Ходьба давалась относительно легко, а вот поклажа мучила. Пусть легкая, сумка заставляла крениться. Мэйкон переложил ее в другую руку. А что, собственно, он тащит? Пижаму, смену белья, ЧП набор, которым ни разу не воспользовался… Мэйкон подошел к зданию (то ли банк, то ли какое-то управление), поставил сумку на каменную приступку и побрел дальше.
Впереди он увидел такси, из которого вышел парень, и только теперь сообразил, что подать знак водителю – большая проблема. Маханье рукой, что правой, что левой, категорически исключалось. Пришлось бежать нелепой семенящей рысцой и впервые громко взывать по-французски:
– Атанде! Атанде, мсье!
Такси уже отъезжало, но парень, засовывавший бумажник в задний карман джинсов, заметил Мэйкона и действовал быстро. Он развернулся, что-то крикнул водителю, и машина остановилась.
– Мерси боку, – пропыхтел Мэйкон, а парень (приятное чистое лицо, копна соломенных волос) открыл дверцу и любезно подсадил его в такси. Стегнуло болью, Мэйкон охнул. Парень захлопнул дверцу и вдруг прощально вскинул руку. Машина тронулась. Мэйкон сказал, куда ехать, и отвалился на сиденье. Проверил, на месте ли паспорт и билет. Потом достал платок и отер взмокший лоб.
Видимо, он, как всегда, перепутал направление. Водитель развернулся и поехал в ту сторону, откуда Мэйкон только что пришел. Он вновь увидел парня, чья свободная упругая походка показалась знакомой.
Наверное, взрослый Итан выглядел бы так же?
Хотелось еще раз посмотреть на парня, но обернуться Мэйкон не мог.
Машина подпрыгивала по булыжной мостовой, шофер что-то насвистывал. Мэйкон смекнул, что если одной рукой опереться о сиденье, толчки менее ощутимы. Хотя то и дело ухабы застигали врасплох.
Может, было бы легче, если б мертвые старели? Если б знать, что на небесах Итан растет, что теперь ему не двенадцать, а уже четырнадцать, было бы не так горько. Душа-то потому и разрывается, что мертвые неподвластны времени. Вот, скажем, муж умер молодым, жена его стареет одна; как печально представить, что он вернулся и видит ее неузнаваемо изменившейся. Мэйкон смотрел в окно, обдумывая возникшую мысль. Он будто ожил и устремился вперед. Течение времени, думал он, это и есть истинное приключение, какого больше нигде не сыщешь. И если вообразить, что Итан тоже плывет в этом потоке, пусть в другом, недосягаемом месте, тогда, наверное, можно как-то пережить разлуку с ним.
Проехали его отель, коричневый, опрятный, удивительно домашний. Из дверей вышел мужчина с вертлявой собачкой на руках. А на тротуаре в окружении чемоданов, хозяйственных сумок с плетеными ручками и картонных коробок, из которых выглядывало нечто красное бархатное, стояла Мюриэл. Она яростно махала рукой впереди идущему такси, потом замахала машине, в которой ехал Мэйкон.
– Арете! – крикнул он шоферу.
Такси остановилось. Солнечный луч ударил в ветровое стекло, и на нем заискрились яркие пятнышки. Это были следы дождевых капель или, может, налипших листиков, но выглядели они так радостно и празднично, что на миг Мэйкон принял их за конфетти.