В чем я не силен
Запись на прием не предвещала проблем: «Каунт Бейси Симмонс – сдача анализа». Я, правда, не понял, какого анализа, но быстро рассудил, что, видимо, требуется биопсия опухоли, потому что кровь на анализ мог бы взять и фельдшер.
Я вошел в смотровую и представился хозяевам. Это была пожилая пара: он – с роскошными усами и в походной шляпе Tilley, она – элегантно одетая и с красной тетрадкой. На обложке тетради было жирно выведено «Каунт Бейси». Мы обменялись улыбками и крепкими рукопожатиями. При клиентах были две собаки, обе – длинношерстные колли (то есть типичные Лесси, если вы не уверены, что помните, как выглядит эта порода).
– Я смотрю, Каунт Бейси привел подружку для моральной поддержки, – сказал я с тихим смешком.
Присев на корточки, я дал обоим обнюхать меня.
– В каком-то смысле, – отозвалась миссис Симмонс, тоже со смешком. – Мы привели Эллу, чтобы ему было проще.
Ой-ой.
– Проще…
Я понял, какой анализ требовалось взять. Элла и Каунт, казалось, совершенно не переживали насчет предстоящей процедуры. Мистер и миссис Симмонс мило улыбались мне. Похоже, пора было что-то сказать.
– Так что… э-э… надо просто собрать ее? Или мы собираемся… э-э… использовать ее по назначению?
– Нам нужен анализ. Боюсь, он немного пустоцвет. Такая шикарная родословная, и до сих пор ничего не получается. – Миссис Симмонс сообщила все это любезным тоном, без тени смущения.
– Говорят, вы лучший в этом деле! – с энтузиазмом добавил мистер Симмонс.
Я пообещал себе вычислить шутника, который сказал им такое. Не то чтобы меня сколько-нибудь смущала процедура – я ведь врач, в конце концов! – но дело в том, что я в этом деле как раз не очень силен. На самом деле у меня очень плохо получается вызывать эякуляцию у собак вручную. Чего стоил хотя бы тот случай с миловидной клиенткой и ее карликовым пуделем по кличке Роберт… Ох!
Но я знал, что делать. Я отлучился на минуту из смотровой, сказав, что «схожу возьму все необходимое», а на самом деле – чтобы сделать несколько глубоких вдохов и наскоро проглядеть интернет и книги на предмет подсказок и рекомендаций. Это ведь, как говорится, не бином Ньютона. Процедура выглядит примерно так, как вы ее себе представляете. Правда, касательно собачьего пениса есть один интересный факт. Если вы вдруг не знали, то вот он: внутри него есть продолговатая кость, она называется «бакулюм». Это во многом облегчает дело. На этот счет напрашиваются несколько шуточек, но вы и сами легко можете их отпустить.
Я вернулся в смотровую. Перчатки, смазка, баночки для сбора образцов. Все готово. Я посмотрел на Каунта Бейси, а он – на меня. Мистер и миссис Симмонс ободряюще улыбались. Я дал Каунту Бейси обнюхать Эллу, у которой, похоже, недавно началась течка, и мы с ним начали.
[Тут ради соблюдения приличий опустим занавес]
Ничего не получалось.
Мистер Симмонс, явно желая помочь, сказал:
– Может, ему не нравится белый халат?
О’кей, я снял халат, но твердо решил халатом и ограничиться.
Все равно ничего не получалось. Я продолжал попытки, пробуя различный ритм и степень сжатия, время от времени добавляя смазку и стараясь выглядеть спокойным и компетентным. А Каунт Бейси просто стоял, дышал и даже не глядел на меня. Моя рука стала уставать.
– О-хо-хо! – сказала миссис Симмонс и записала что-то в красную тетрадку.
Я был намерен добиться успеха, однако руку у меня уже начало сводить судорогой, а Каунт Бейси оставался безразличным, как слепой на выставке Ван Гога.
– Извините, похоже, сегодня ничего не выйдет, – промямлил я.
– Не переживайте, с предыдущим ветом была та же история.
Я записал их для следующей попытки через неделю, когда течка Эллы будет в разгаре. Я знал, что к тому времени уже уеду в отпуск и принять их придется моему коллеге.
– Он правда лучший в этом деле, – сказал я, коварно улыбнувшись про себя.
Самый плохой день Эдварда
Вы удивитесь, но самый плохой день в жизни Эдварда был вовсе не тот, когда мы отрезали ему пенис. Нет, самый плохой день в жизни Эдварда был тот, что предшествовал этой операции. В тот день у Эдварда пошел на выход маленький камешек, образовавшийся в почках. Маленький для нас, но слишком большой для него. В уретру камешек вошел, а наружу так и не вышел. Как следствие, Эдвард не мог пописать, и день его становился все хуже и хуже, пока не стал самым ужасным днем в его жизни.
На следующее утро миссис Хайнцель сразу же привезла вопящего от боли Эдварда в клинику. Это был большой песочного окраса кот – третий в череде больших песочного окраса котов в семье Хайнцель. Его мочевой пузырь был уже размером с техасский грейпфрут. Мы первым делом сделали анестезию и попробовали вставить катетер, но сколько мы ни пытались осторожно протолкнуть его, сколько ни промывали, камень с места не двигался. Обычно непроходимость мочевыводящих путей вызывают кристаллы, избавиться от которых нетрудно, но этот камень был не таков. Единственное, что нам оставалось, – это сделать промежностную уретростомию, то есть отрезать коту пенис и сделать его с точки зрения анатомии самкой с более широкой уретрой. У кошек почти не бывает закупорки мочеиспускательного канала.
Мистер Хайнцель незадолго до этого умер, а миссис Хайнцель не водила машину. Их сын жил в Виннипеге и, как правило, находил возможность отвезти Эдварда с миссис Хайнцель в клинику. Но иногда ему не удавалось выкроить время, и тогда она ехала на такси.
Примерно тогда же Эдвард меня возненавидел. Он и раньше немного щетинился, однако если сохранять спокойствие и не торопиться, с ним можно было договориться. Но после процедуры ладить с ним стало все сложнее и сложнее. Не думаю, что он ставил мне в вину перемену пола, случившуюся с ним, но почти не сомневаюсь, что он считал меня ответственным за свою последующую госпитализацию и все капельницы, таблетки, измерения температуры, тщательные осмотры и прочие унизительные процедуры во время пребывания в клинике. Поскольку миссис Хайнцель все труднее было возить его и поскольку я надеялся, что ненависть Эдварда связана в основном с клиникой, я предложил посещать его на дому. Обычно мы такого не делаем, поскольку выезды на дом невозможно сделать рентабельными – за то время, что ветеринар с фельдшером ездят к клиенту, они могли бы принять трех-четырех пациентов в клинике. Но для особых клиентов и с определенными оговорками мы делаем исключение. На самом деле я люблю такие визиты – это хорошая возможность сесть за руль и ненадолго сбежать от телефонных звонков, собачьего лая, а порой и разъяренных сотрудников.
Однако Эдвард ненавидел меня по-прежнему. Когда мы впервые приехали домой к миссис Хайнцель, он вышел встретить нас в прихожую. Обнюхав мою протянутую руку, Эдвард зашипел. Увы. Но миссис Хайнцель была очень благодарна за возможность обследовать кота на дому, поэтому даже когда Эдварду уже не требовалось никакое лечение, я продолжал заезжать к ней раз в год, чтобы осмотреть кота и сделать ему прививки. Это превратилось в весеннюю традицию. Я познакомился со всеми выбоинами на Вест-Энд-стрит и привык к глубокой колее в снегу на ней, но каждый раз забывал, с какой стороны надо заезжать, чтобы получилось припарковаться, а колея в марте всегда была такая глубокая, что мой фольксваген-жук не мог развернуться.
Фельдшер в кожаных перчатках удерживал Эдварда на маленьком кухонном столике, обернув толстым одеялом, пока я проводил в лучшем случае поверхностный осмотр пациента, а пациент орал и пытался освежевать нас. Все это время миссис Хайнцель тихо посмеивалась и приговаривала: «О, Эдвард, ты такой непослушный», но по ее улыбке было видно, что она не сердится.
С годами миссис Хайнцель становилась все более сутулой и морщинистой, а Эдвард – все более круглым. Он набирал примерно по фунту в год. Когда я мягко указал на это хозяйке, миссис Хайнцель опять лишь тихо засмеялась:
– О, Эдвард такой непослушный!
Потом наступил год, когда он потерял в весе, хотя и совсем немного. Под гневные вопли кота я объяснил миссис Хайнцель, чем это может быть вызвано. Я сказал, что лучше всего будет, если мы отвезем его в клинику, потому что на дому не получится взять у него кровь на анализ, а кроме того, может понадобиться рентген или УЗИ.
Когда мы с фельдшером запихали упирающегося Эдварда в переноску и мой помощник отправился к машине, миссис Хайнцель повернулась ко мне и сказала:
– Я не знаю, сколько мне еще осталось, да и Эдвард, судя по всему, тоже не факт, что долго протянет. Поэтому я хочу сказать вам, пока есть возможность. – Она помолчала, посмотрела мне в глаза и тихо засмеялась, как это умела только она. – Мы с Эдвардом были созданы друг для друга. Когда я родилась, никто не мог понять, мальчик я или девочка. У меня было и то и другое, пока они не решили сделать меня девочкой. Так что мы идеально подходим друг другу – Эдвард и я.
Описать не могу, как странно было услышать такое из уст милой старушки, похожей на бабушку из старых телесериалов! Это был один из немногих случаев в моей жизни, когда я растерялся, не в силах придумать, что сказать.
– Ну надо же! – только и смог промямлить я.
Она лишь улыбнулась и похлопала меня по руке.
Проблема со здоровьем Эдварда оказалась не опасной для жизни, и они оба прожили с тех пор еще долго. Он ненавидел меня до последнего вздоха. А когда миссис Хайнцель тоже умерла, ее родные подарили мне чудесный карандашный потрет Эдварда. Рисунок до сих пор висит у меня над столом, и Эдвард сердито смотрит на меня. Думаю, он пытается заставить меня что-то понять. Но что?
Понюхать мишку
Мисс Бейкер была замечательной клиенткой, из тех, которых хотелось бы клонировать. Она всегда задавала умные вопросы, внимательно слушала мои советы и неизменно была бодра и весела. Более того, ее пес, Румпельштильцхен (сокращенно – Румпель), был чудным маленьким метисом пуделя, и смотреть на него было одно удовольствие. Мисс Бейкер была женщиной поздне-средних лет, и я знал, что семьи у нее нет и она живет в маленькой квартирке неподалеку от клиники, одном из немногих жилищ, где еще разрешалось держать собак. Мисс Бейкер души не чаяла в своем Румпеле. Он явно был центром ее вселенной, но при этом она каким-то образом сумела не избаловать его. В любом случае это была подлинная история любви, и когда Румпель умер, мисс Бейкер была совершенно убита горем.