Спустя несколько месяцев после смерти собаки мисс Бейкер снова записалась на прием. Она собиралась прийти без животного, и я предположил, что она хочет посоветоваться со мной о том, как и когда лучше задуматься о выборе нового питомца. Войдя в смотровую, я увидел, что на коленях у клиентки стоит ноутбук, а рядом с ней – большой полиэтиленовый пакет. Мы тепло поздоровались, и я выразил свои соболезнования в связи со смертью Румпеля. Мисс Бейкер на это сказала, что хотела бы показать мне несколько его фотографий, и запустила на ноутбуке слайд-шоу. Там было, должно быть, около сотни снимков. Они медленно и высокохудожественно сменяли один другой под нежную фортепианную музыку. Это было невероятно трогательно, но, признаюсь, после первых тридцатисорока фото я стал с некоторым нетерпением ждать конца шоу и, более того, поглядывать на пластиковый пакет. Что там – домашняя выпечка? Большая коробка шоколада? Или бутылка вина? Ужасно стыдно признаться, но именно эти мысли не давали мне покоя.
Наконец слайд-шоу закончилось, и я сказал, что это был чудесный способ отдать дань памяти покойному. Тогда мисс Бейкер потянулась к пакету. Я подался вперед. А она достала из пакета старого и потрепанного плюшевого мишку, с одним глазом, болтающимся на ниточке, и без уха. То есть практически прямую противоположность бутылке вина.
– Доктор Шотт, я должна задать вам очень важный вопрос.
– Я весь внимание.
– Вы можете определить вид животного по запаху его мочи?
Это было совсем не то, чего я ожидал. Гадая, к чему все это, я осторожно ответил:
– Ну, не уверен, что смог бы различить кастрированных и стерилизованных кошек и собак, но мочу некастрированных котов ни с чем не спутаешь.
– А как насчет грызунов?
– Ну, это не так трудно. – Загоревшись темой, я продолжал: – Запах мочи крыс и мышей уникален, как и морских свинок и кроликов, хотя кролики, строго говоря, к грызунам не относятся.
– Чудесно! – Мисс Бейкер просияла.
Я по-прежнему ничего не понимал.
Тут она протянула плюшевого мишку мне.
– Это была любимая игрушка Румпеля. Прошу вас, не могли бы вы понюхать и сказать, не мышиной ли мочой мишка пахнет?
Н-да, конечно, просьба странноватая, но мисс Бейкер, должно быть, переживает, что мыши гадят на любимого мишку ее пса. Ее можно понять. И я отважно взял мишку в руки. Он оказался насквозь сырой. «Это сколько же нужно было мышей!» – подумал я и осторожно потянул носом. Мишка слегка попахивал мочой. Но точно не мышиной. Тогда я слегка промокнул его бумажным полотенцем. Да, его явно опи́сали.
– Похоже, это и правда моча, мисс Бейкер, но мыши определенно ни при чем, – сообщил я, довольный своими дедуктивными способностями.
– Это чудесно! О, спасибо вам огромное! Такое облегчение узнать это!
Должно быть, у меня сделался озадаченный вид, потому что она добавила:
– Видите ли, доктор Шотт, я так надеялась, что это не мыши, потому что если это не мыши – значит, это был Румпель!
– Э… – только и смог выдавить я.
– Румпель вернулся! Он постоянно писал на своего мишку. Он так его любил! Как же хорошо убедиться, что он вернулся! Теперь, лежа ночью в постели, я буду знать, что Румпель где-то там играет со своим мишкой, как раньше.
Ну что тут скажешь… Я немного поохал и поахал, а потом плавно перевел разговор на то, как она поживает, и не думала ли она обратиться к психотерапевту, который помогает людям пережить горе от утраты близких. Мисс Бейкер ушла, сияя улыбкой, явно воспрянув духом. Я только печально покачал головой и подумал: «Бедняжка, совсем ку-ку».
Вечером я рассказал эту историю Лоррейн. Она внимательно выслушала, изумляясь в нужных местах, а потом, когда я закончил, некоторое время молча смотрела мне в глаза.
– Филипп, ты ведь знаешь, кто пи́сал на мишку, – сказала она наконец почти без вопросительной интонации.
– Нет, забавно, но я не задумывался об этом – уж больно вся история была безумная.
Но теперь, когда она спросила, смутное подозрение заворочалось в моем мозгу.
– Это же очевидно. Она сама.
Что-что он сожрал?!
Собаки и кошки (но собаки – особенно часто) едят что-то неподходящее. Взять хотя бы Лабрадора Билли, который трижды глотал камни такого размера, чтобы до желудка дошли, а дальше застряли. Трижды его пришлось оперировать. Хозяин невесело шутил, что хорошо бы вшить ему молнию. Или взять Хэппи, таксу Эдвинсонов. Хэппи сожрал предмет дамского туалета, который – как выяснилось, когда предмет извлекли, – не принадлежал миссис Эдвинсон. Неловко вышло.
А совсем недавно ряды героев в зале славы «Что-что он сожрал?!» пополнил Непоседа Роджерс. Это был метис черного Лабрадора, очень точно соответствовавший своему имени. На самом деле его наблюдал не я, а моя коллега, но я был рядом, и, уверен, она не будет возражать, если я поделюсь здесь этой историей.
Миссис Роджерс срочно привезла Непоседу в понедельник, который до их прихода был на редкость спокойным днем в нашей клинике.
– Не понимаю, что с ним! Утром все было нормально, а вот только что я смотрю – а он шатается и едва на ногах стоит!
И правда, хотя Непоседа мог ходить, его сильно качало, и он постоянно заваливался. Зрачки его были расширены, а на морде застыло выражение жалобного недоумения. Поскольку Непоседа был молод и в целом здоров, моя коллега предположила, что он отравился, и сказала миссис Роджерс, что ему необходимо вызвать рвоту. Миссис Роджерс с готовностью дала свое согласие, и несчастного Непоседу увели в лечебную зону, чтобы избавить от содержимого желудка.
Вызвать рвоту не всегда бывает легко (да это и не всегда необходимо, посоветуйтесь со своим ветеринаром, прежде чем пытаться проделывать это самостоятельно), но в случае с Непоседой все прошло на редкость легко и на удивление результативно. Его вырвало огромным комком какой-то растительности и чем-то маленьким, телесного цвета и блестящим.
Марихуана.
И презерватив.
Мои коллеги немного посовещались о том, как подать эту информацию миссис Роджерс, консервативного вида женщине средних лет. В итоге они решили без обиняков выложить все правду. На миг повисла тишина – миссис Роджерс переваривала услышанное. Когда ее заверили, что Непоседа быстро поправится, за несколько секунд выражение тревоги на ее лице сменилось недоумением, потом озарением, а потом и гневом. Это было как в ролике, когда на ускоренной перемотке показывают, как собираются тучи.
– Мой сын! Комната сына в подвале! Непоседа был там сегодня утром!
Около часа спустя проведать Непоседу пришел очень долговязый, очень тощий, очень бледный рыжеволосый подросток. Он ни словом не перемолвился с матерью и упорно избегал встречаться глазами с работниками клиники.
Несколько слов об утке
Его звали Шлеп-Шлеп. Его фотопортрет до сих пор висит у меня над столом. А началось наше знакомство, как это часто бывает в моей жизни, со звонка клиентки.
– Звонит миссис Уиклэнд. Спрашивает, сможете ли вы осмотреть утку.
Я мгновенно насторожился. Честно признаться, я часто слушаю вполуха, пытаясь одновременно управиться с кучей бумажных дел. Но тут я отложил ручку и повернулся к администратору:
– Вы сказали «утку»?
– Ага, утку.
Я взял телефон.
– Здравствуйте, это доктор Филипп Шотт. Как я понимаю, теперь у вас утка?
– Да, селезень! Его зовут Шлеп-Шлеп. Я его от дочки привезла. В доме было так пусто без Эла и Бандита…
Элом звали ее мужа, а Бандитом – их пса. Эл был интересным человеком и всегда оставался одним из моих любимых клиентов. Маленький, округлый, со скрипучим голосом. Ему, наверное, перевалило за шестьдесят, но было видно, что когда-то он был мускулистым мужчиной. Он сообщил мне, что в прошлом был байкером, и если у меня будут проблемы со строптивым клиентом, то я могу обращаться к нему, потому что он, мол, до сих пор держит связь «кое с кем из парней» и они мигом все уладят. В ответ я только кивнул и улыбнулся. Он также предлагал себя в качестве волонтера, чтобы выгуливать собак на Рождество. В то Рождество у нас не было госпитализированных пациентов, а на следующий год Эл умер от рака.
Как оказалось, со Шлеп-Шлепом все было в порядке, миссис Уиклэнд просто хотела, чтобы я осмотрел его на всякий случай. Поэтому я постарался почитать об утках сколько мог – и вот в назначенный день Шлеп-Шлеп в сопровождении миссис Уиклэнд вразвалочку вошел в клинику. Он оказался обычной белой домашней уткой, каких разводят на фермах. Вы когда-нибудь видели таких птиц вблизи? Они на удивление огромные. В нем было добрых пять кило, а когда он вытягивался в полный рост, то доставал мне до середины бедра. Теперь вообразите сцену в приемной. Полдюжины клиентов, пара собак, пара кошек – и тут входит утка. Через все помещение было видно, как расширились зрачки у кошек. Одна из собак осталась равнодушна, а другая – маленький керн-терьер – принялась отчаянно лаять и надрывалась, пока хозяин не унял ее. Шлеп-Шлеп был крут, как вареное яйцо. Не обращая ни на кого внимания, он несколько раз тихо крякнул, важной (и при этом вразвалочку!) походкой обошел приемную и как-то дал всем понять, что объявил это место своим.
Осмотр прошел благополучно, хотя некоторые его этапы возмутили Шлеп-Шлепа, и я признал его полностью здоровым. Правда, я как мог постарался объяснить миссис Уиклэнд, что ни в коей мере не являюсь специалистом по уткам. Шли годы. Шлеп-Шлеп регулярно приходил на осмотр: раз или два – по поводу незначительных проблем с лапой или кожей. Я всегда с нетерпением ждал его визитов. Нехорошо заводить любимчиков среди пациентов, но Шлеп-Шлеп, без сомнения, был у меня на особом счету. Все сотрудники и клиенты смотрели на него как на рок-звезду, и его появление неизменно вызывало шквал восторженных ахов.
А потом однажды миссис Уиклэнд позвонила и сказала, что Шлеп-Шлепу плохо. Он постепенно терял аппетит, а его стул был скорее жидким, чем нормальным. Когда она привезла его, я сразу заметил, что он сильно похудел и в нем не осталось и следа былой заносчивости. Кроме того, стало ясно, что стул сам по себе был нормальным, однако он выходил смешанным со слишком большим количеством мочи. Мы сделали анализы и поняли, что у Шлеп-Шлепа отказывают почки. Ему было к