– Спокойно, дитя мое. Посмотри на меня. Ну-ка, взгляни на меня! – приказал я резко.
Она подняла взгляд.
– Я – лицензированный инквизитор епископа Хез-хезрона, – произнес я торжественно. – Зовусь Мордимер Маддердин. Много лет меня учили не только истинам нашей веры или умению допрашивать людей. Меня учили также и сражаться. Взгляни сюда. – Я взял в ладони ее лицо и повернул к Курносу. – Это мой помощник. Солдат и убийца. Он убил больше людей, чем ты смогла бы сосчитать – и даже представить…
Курнос иронично поклонился, но на лице его мелькнула слабая усмешка. Благодаря этому выглядел он еще страшнее, чем обычно.
– А теперь посмотри на них, – указал я на близнецов. – Невелики ростом, верно? Но управляются с арбалетом и ножом так, что лучше не найдешь. Это не мы боимся чудовищ и людей, дитя мое. Это чудовища и люди бегут пред нами. И знаешь почему? Не только потому, что мы сильны и обучены. С нами – слава и любовь Господа Бога нашего Всесильного и Иисуса Христа, который, сойдя с распятия Муки своей, огнем и мечом показал нам, как расправляться с врагами.
Уж не знаю, в полной ли мере дошли до нее мои слова, но вот успокоили – наверняка. В глазах не было безумия, черты лица разгладились.
– Как твое имя, милая? – спросил я. – У тебя ведь есть какое-то имя, верно?
– Элисса, – сказала, нервно помаргивая. – Я зовусь Элисса, господин.
– Проведи нас, Элисса, в село. Это ведь недалеко отсюда, верно?
– Несколько миль, – ответила она тихо и осмотрелась. – Я бежала через лес…
– А теперь мы пойдем спокойненько. Посажу тебя на моего коня…
Второй, услышав эти слова, снова фыркнул дурноватым смехом и похлопал себя по бедрам, но я глянул на него так, что усмешка сама погасла у него на лице. Близнец отвернулся и сделал вид, что стряхивает что-то со штанин.
– …и поедешь как дама, хорошо?
– Хорошо, господин, – ответила она.
– Мы будем все время подле тебя, и никто не причинит тебе обиды, понимаешь?
– Да, господин. Но что я сделаю? Что я сделаю, если они всех поубивали?
– Чьи тут владения? Кто на этой земле?
– Господин граф.
– Какой граф? – вздохнул я.
– Граф де Родимонд. – Она покусала губу, вспоминая.
Никогда в жизни я не слышал такой фамилии, но не было в этом ничего странного. Император в последние годы раздал так много графских титулов, словно доставал их из шляпы. И теперь едва ли не всякий владелец замка да пары деревенек зовется графом, лордом или даже князем. Я лично знавал князьков, у которых не было денег купить топливо на зиму, зато они с задором рассуждали о родовых связях и благородном происхождении. Дочек, впрочем, они быстренько выдавали за богатеньких мужиков, если те готовы были подбросить им золотишка. Наверняка де Родимонд принадлежал к такого рода людям.
– Знаешь, где его замок?
– День дороги отсюда, – сказала она, подумав. – Нужно идти вдоль реки.
– Хорошо, – ответил я. – Договоримся так, Элисса. Когда покажешь нам село и расскажешь о нападении, поедем в замок твоего господина, поскольку он должен узнать о том, что произошло в его землях. А я попрошу, чтобы он нашел для тебя работу и крышу над головой. Хорошо?
– Ох, спасибо, господин, – вскрикнула она с истинной радостью в голосе и прижала мою руку к губам.
Я усмехнулся, поскольку люблю людей, которые умеют выказывать благодарность. Я погладил ее по спутанным волосам.
– Едем уже, – приказал и поднялся.
К селу Элиссы мы добрались за несколько молитв. Оно лежало у речного разлива и было типичным для имперского пограничья – мест не слишком безопасных, слабо заселенных, а зимой страдающих от стай голодных волков или, что еще хуже, голодных медведей (если уж кто-то оказывался настолько глуп, чтобы пробудить их от зимней спячки). Крепкие дома, срубленные из толстенных бревен. Строители прорезали лишь маленькие оконца и такие же небольшие дверные проемы. В любом из жилищ обитатели могли легко защититься от неожиданного нападения. Разительно отличались они от домов из дерна и глины, которые строили в безопасных околицах Хез-хезрона, где зимы мягкие, а правосудие епископа карает всякого, кто скор на насилие и грабеж.
Трупы были повсюду. Возле колодца и на порогах домов. Кто-то пытался сбежать к реке и теперь лежал на мелководье с омываемыми волной вытаращенными глазами. Кто-то, как видно, сопротивлялся: сжимал в руках окровавленный обоюдоострый топор. Никому это не помогло. Две женщины лежали, сплетясь в клубок, словно отброшенная ветошь, и я видел, что до последнего мига пытались они защитить детей. У одного ребенка была оторвана голова, второй прижимался к обрубленной руке матери, а череп его раздробили сильным ударом. Настолько сильным, что от самого черепа остался лишь рыже-красный паштет с осколками костей и темными потеками разбрызганного мозга.
На своем веку я повидал многое. Видел людей, умиравших в пыточной, и людей, которые горели на кострах, вдыхая смрад собственной сожженной плоти. Видел я опустошенные и сожженные деревни. Видел, как карают бунтовщиков и их семьи. Видел насилие и резню.
Но то, с чем столкнулся здесь, отличалось от всего виденного мною прежде. Потому что эта жестокость была бессмысленной. Женщин и мужчин после смерти не раздели и не сняли с них украшения. Не забрали оружие или вещи. Я не отмечал следов насилия, допросов или пыток. Все указывало на то, что отряд нападавших вторгся в село и вырезал здешних обитателей из чистой радости уничтожения. Им ничего не нужно было от жителей. Не походило случившееся и на кару за провинность. Бунтовщиков карают по-другому.
И еще одно меня удивило: отчего тела, которые мы нашли в лесу, были раздеты, а здесь все трупы остались в одежде? А может, на мужчину и женщину в лесу напали, когда те нагими предавались плотским утехам? И потому мы нашли их без одежды?
И еще: нападавшие не были оборотнями. Те никогда не используют оружие. Их вера, что они – дикие звери, не позволила бы им взяться за палки, топоры или копья. А на телах убитых я отчетливо видел раны от оружия: резаные и колотые.
– Джесса. – Девушка, ехавшая на моем коне, указала пальцем на женщину, голову которой раздробили в студень. – Моя подруга, – всхлипнула она и вытерла нос. – Собиралась выйти замуж…
Я сошел с коня и подал ей руку. Мгновение Элисса колебалась, но потом спустилась на землю. Я видел, что она старается отводить взгляд от трупов.
– Осмотрите здесь все, – приказал я парням. – И докладывайте о любой странности, которую приметите.
– Да здесь все странно, – пробормотал Курнос.
Я же толкнул двери одного из домов и заглянул внутрь. Было там пусто, только в очаге лежал перевернутый котелок.
Я кивнул Элиссе.
– Останься здесь, – приказал. – А я осмотрюсь в деревне.
– Вы ведь вернетесь за мной, господин? Правда? Вернетесь? – повторяла она со страхом.
– Элисса, – я взял ее за руку. – Конечно, вернусь. Тебе уже ничего не грозит. Сядь и жди меня.
Я вышел наружу и аккуратно прикрыл за собой дверь. Не думал, что нам хоть что-то угрожает, но девушка была единственным свидетелем нападения. И может быть, когда до этого дойдет, сумеет распознать нападавших. Тогда-то наступит время Мордимера и его вежливых вопросов.
Но давайте себе проясним кое-что, милые мои. Мордимер Маддердин – лицензированный инквизитор епископа Хез-хезрона – не рыцарь на белом коне, защитник притесняемых и бич преступников. Мир управляется своими законами, один из которых гласит о том, что слабые всегда становятся добычей сильных. Поэтому я не стал бы напрягаться, если бы речь шла о банде мародеров или разбойников, рыскающих по деревням в поисках добычи либо ради забав с местными девками. Но это дело казалось более серьезным, и я подумывал, а не обошлось ли здесь без чар или языческих ритуалов.
Я подошел к Курносу, который, присев на корточки, внимательно осматривал старика с разрубленной головой.
– Слышал о чем-то подобном?
– Нет, Мордимер. – Он поднял взгляд. – Ни о чем, что напоминало бы наш случай.
– Ритуальные убийства? Культ силы и войны? Жертвенный каннибализм? – перечислял я, не веря собственным словам.
– Не сходится, Мордимер, – покачал он головой. – Все совсем не так.
– Нашел что-нибудь? – Я взглянул на останки старика.
– Везде одно и то же… Забит, заколот, зарезан, потом погрызен…
– Издевались уже над трупом, верно? Ничего не напоминает?
Он снова покачал головой:
– Мне жаль, Мордимер.
Мне было жаль не меньше. Ненавижу нерешенных загадок, тайн и секретов. Истинное удовлетворение ощущаю, лишь когда вижу свет в темном туннеле. И теперь я понимал, что не успокоюсь, пока не узнаю, кто и зачем убил этих людей. Дело было не в их жизни или смерти. Селяне – суть всего лишь селяне. Добрый Господь сотворил их, чтобы работали они в жару и холод, а потом умирали. Ибо Писание гласит: «Отдавайте всякому должное: кому подать – подать; кому оброк – оброк; кому страх – страх; кому честь – честь»[26]. И они именно так и поступали: всю жизнь отдавали. А теперь наконец пришлось им отдать и самоё жизнь. Ради чьего-то развлечения.
Тогда в чем же было дело, если не в милости к этим людям и не в желании стать справедливым мечом закона? Дело было в проверке собственных сил. Как мог бы я впредь спокойно думать об этих днях, зная, что отступил, не найдя объяснения? Что даже не пытался отыскать свет и, стоя на карачках, пятился к выходу из таинственного туннеля?
Кроме того, как я уже говорил, – я начал подозревать, что здесь может найтись дело для инквизитора. И как бы я чувствовал себя, если бы позволил и далее существовать языческому культу?
– А может, – Курнос засомневался на мгновение, – может, тебе поговорить с ними, Мордимер?
– С кем? – не понял я его.
– Ну… с ними, – повел он рукой вокруг.
– Да ты сдурел! – Я даже не рассердился на него. – Говорить с мертвыми? Этого ты хотел бы, Курнос? Мечом Господа клянусь, чего я с вами вообще связался?