Я ждал их, присев на край колодца.
– Тебя зовут Маргарита, правильно? – спросил я.
Она подняла на меня огромные голубые глаза, полные слёз.
– Да, господин, – прошептала она.
– А ты Иоганн, так? – Я обратил взгляд на парня.
Он кивнул с какой-то подавленной гордостью.
– Я хочу, чтобы вы рассказали мне про ведьму, – сказал я мягким тоном. – Что с вами случилось? Какое зло она хотела вам причинить?
Девочка только беззвучно заплакала и прижалась к юбке толстухи. Мальчик тоже прижался к ней сильнее.
– Хотела нас зажарить, – отозвался он наконец. – Сунуть в печь.
– Начнём с начала, – сказал я. – Зачем вы пошли в лес?
– Грибов набрать, – буркнул Иоганн.
– И ягод, – добавила его сестра.
– С папулей.
– И с мамулей.
– Мы заблудились.
– И тогда встретили ведьму.
– Вы знали ту женщину? – Я посмотрел на старосту.
– Бродила по округе. Видели её то тут, то там…
– Где жила?
– Там. – Он махнул рукой. – За оврагом. Далеко.
Ну да, с таким же успехом я мог и не спрашивать, потому что его объяснения ничего мне не дали. Для деревенских всё было либо перед лесом, либо за лесом, либо от стада овец налево. Если, конечно, не были настолько тупыми, что понятие „налево” им вообще ни о чём не говорило...
– Утром отведёшь нас туда, - приказал я и развернулся в сторону детей.
– Что было дальше?
Из нескладного повествования мне удалось узнать, что старуха пообещала детям, что выведет их к деревне, но сперва хотела отнести домой корзину с собранными травами и грибами. Уже дома покормила брата и сестру, после чего разожгла огонь в огромной печи. А потом связала детей и хотела бросить в печь маленькую Маргариту. Однако Иоганн ослабил верёвку на руках, ударил ведьму кочергой по голове, освободил сестру, и они убежали в лес, преследуемые проклятьями раненой ведьмы.
– Как вы попалив деревню? –спросил я.
– Я их нашёл, - сказал плечистый чернобородый мужчина с бельмом на одном глазу. Он на шаг выступил из толпы. – Вольфи Ламидаб, к услугам господина.
– Ты служил, – скорее заявил, чем спросил я.
– Двадцать лет, господин, - ответил он, покраснев от гордости. – Императорская пехота.
– Молодец, – сказал я громко. – Расскажи нам, что ты видел, Вольфи.
– Услыхал плач, а потом увидел бегущих детей, – начал он. – Но сколько не допытывался – ни в какую, ни слова не могли произнести, такие детишки были перепуганные. Ну, потом привёл их в деревню, а там уже староста и другие всё выведали, что и как. Вот и всё, господин, что знаю. – Он слегка пожал плечами. – Прощенья просим…
– Ты всё правильно сделал, – похвалил я его. – Ты спас детей, и люди должны быть тебе за это благодарны. А ты, Иоганн, храбрый парень. Немногие отважились бы схлестнуться с настоящей ведьмой.
Мальчик поднял на меня взгляд и улыбнулся щербатой улыбкой.
– Я должен был спасти Маргаритку. – Он протянул руку и сжал ладонь сестры.
– Она кричала, что за нами придут другие, – выдавила Маргарита. – Кричала, пока мы не убежали…
– Какие другие? – Мой вопрос был едва слышен в гомоне, который внезапно возник среди толпы.
– Она сказала, что многие любят мясо таких детишек, как мы. – Иоганну удалось перекричать шум.
– Люди, люди! – закричала толстая женщина. – Кто ходил к ведьме? – Она обвела взглядом стоящих вокруг колодца соседей. – Рита, ты брала настои, чтобы скот не болел!
– Врёшь! – Крикнула помянутая Рита, высокая седая женщина с лицом, как будто выструганным из коричневой коры. – Врунья проклятая! Это ты, чёртово семя, ходила для невестки своей, потому что все знают, что она перед кем попало ноги раздвигает!
Толстуха рванулась в сторону Риты, целясь ногтями ей в лицо, но Вольфи Ламидаб вдруг вырос на её пути и утихомирил её одним жестом.
– Тихо, бабы! – гаркнул он зычно. – Не то так приложу, не обрадуетесь!
Я встал и хлопнул в ладоши.
– Молчать! – крикнул я и подождал, пока люди затихнут. – Милость Божия привела нас в вашу деревню, –сказал я серьёзно, - Ибо, как видно, Сатана рыщет вокруг и ищет, кого пожрать. – В толпе раздались испуганные крики. – Молитесь вместе со мной:
Верую в Господа, Создателя Неба и Земли…
Первый меня поддержал Вольфи, а за ним последовали другие. Курнос с серьёзным лицом опустился на колени в грязь, за ним начали становиться на колени крестьяне. Через некоторое время стоял только я, возвышаясь над молящейся толпой.
– …страдал при Понтии Пилате, был распят, сошёл с креста, в славе принёс Слово и Меч народу своему... –
продолжал я молитву, с неподдельной радостью глядя на покорно склонённые спины и головы.
Из хижины, которую назначил нам староста, мы выставили прежних жителей, иначе говоря, большую семью бондаря. Тем не менее, они были счастливы, поскольку в награду за эту услугу получили несколько монет. По моей специальной просьбе вывели и трёх подсвинков, до тех пор весело игравших у очага. Тем не менее, следы в виде грязи и вони остались как после хозяев, так и после поросят.
Курнос нагрёб себе в угол соломы и развалился со счастливой миной.
– Прямо как дома, а? – Поддел я его.
– Не дует, на голову не капает... Что ещё нужно? – ответил он.
– Девку бы… – проворчал Второй.
– Та толстуха мне, честно сказать, глянулась, – задумчиво произнёс Первый, ковыряясь пальцами в зубах. Он извлёк из них какую-то дрянь, и теперь разглядывал её с напряжённым вниманием.
– Та, что при детях? – Я скривился.
– Люблю таких… – он на секунду прервался и забросил добытый в зубах лоскуток мяса обратно в рот, -…помясистее.
– Сисястых – добавил его брат.
– С огромной задницей, – продолжил Первый.
– Довольно, – приказал я.
Я не собирался выслушивать их фантазии. Тем более что несколько раз имел возможность видеть, как эти фантазии воплощаются в реальность, а близнецы имели тягу не только к большим грудям и огромным задницам, но и к женщинам, мягко говоря, смертельно спокойным и мертвецки холодным.
– Вы будете паиньками, понятно? Никаких забав с крестьянками, никаких пьянок, драк и убийств.
– Ты же нас знаешь, Мордимер, – сказал Первый с упрёком в голосе и скорчил невинную мину, которая чрезвычайно не подходила к его лисьей физиономии.
– Да уж, знаю, – ответил я, ибо они были как бешеные псы, и спускать их с цепи было опасно для окружающих.
– Заночуем, а там что, поедем домой? – спросил Второй.
– Близнец, ты сдурел? Тебе не кажется, что нам здесь кое-что надо выяснить?
– Что именно?
Я только вздохнул, потому что глупость моих товарищей была иногда поистине поразительна.
– Разыскать папулю и мамулю. – Курнос довольно удачно изобразил голос маленького Иоганна.
– О! – Я указал на него пальцем. – Очень хорошо, Курнос. А кроме того, обследовать жилище ведьмы, если от её хибары что-то ещё осталось. И узнать, кто эти „другие”, о которых говорили дети. Куча работы, вам так не кажется?
– А мы сожжём здесь кого-нибудь, правда? – Первый приподнялся на локте и посмотрел на меня.
– Кого, например, ты хочешь сейчас сжечь? – спросил я мягко.
– Почём мне знать? – Пожал он плечами. – Ты у нас чтобы думать, Мордимер.
Я лишь вздохнул, поскольку так оно и было. Конечно, мне надо будет написать отчёт в хезскую канцелярию, а епископ сам уже решит, что делать с жителями деревни, преступившими закон. Однако, говоря откровенно, я сомневался, что этот отчёт, как бывало и ранее, заслужит нечто большее, чем досадливое фырканье Его Преосвященства. В конце концов, кого волнует, что в захолустной глуши крестьяне сожгли сумасшедшую бабку? Я тоже мог махнуть на всё рукой и поехать дальше, но, к сожалению, обладал чрезмерно развитым чувством долга. В конце концов, если не мы - инквизиторы - будем стоять на страже закона, то кто сделает это за нас?
Кроме того, дело приняло неожиданный оборот. Появились некие „другие”, которыми ведьма угрожала брату и сестре. Любители молодого человеческого мясца? Ведьмы? А может, всего лишь плод детского воображения? Как бы там ни было, этот след следовало внимательно проверить. Тогда, быть может, здесь и правда запылают костры... Но до этого было ещё далеко, ибо Господь в милости своей не наделил меня пороком чрезмерной поспешности суждений. Я хорошо помнил и широко известное (я слышал, что теперь его часто упоминают на лекциях в Академии) дело городка Дунхольц. Там неопытные братья из местного Инквизиториума приняли на веру байки детей из детского дома и сожгли половину городского совета, прежде чем Его Преосвященство епископ прислал опытного надёжного инквизитора, который, к облегчению достойных горожан, восстановил порядок. А началось всё – ни больше, ни меньше – всего лишь с запрета воспитанникам покидать стены приюта, который так разозлил добрых детишек, что они обвинили своих благотворителей в колдовстве и сговоре с сатаной.
Так что я не собирался поспешно принимать на веру бездоказательные обвинения. Тем более что я представлял себе, до чего могло бы дойти, если бы не моё неожиданное появление в деревне. Хор взаимных обвинений уже начался, и поверьте, любезные мои, что это была лишь вялая прелюдия тому, что произошло бы, если б не вмешательство вашего покорного слуги. Я знал ту слепую ненависть, которая по малейшему поводу могла вспыхнуть в сердцах простого народа. Я был уверен, что перед лицом столь серьёзных обвинений богобоязненные жители замучили и поубивали бы своих соседей, и, кто знает, не стали ли бы искать виновных в других деревнях. Я знал такие случаи, и они не были редкостью. Особенно в глухом захолустье, где народ жил по собственным законам и обычаям, мало уделяя внимания тому, что происходит за пределами их поселения.
– Давайте спать, – предложил Второй. – Устал я что-то, чёрт возьми!
– В могиле выспишься, – ответил я, и Второй сплюнул, чтобы отвести сглаз.
Оказалось, что крестьяне, хотя и сожгли саму ведьму, пощадили её хибару. Удивительно! Неужели ни у кого не оказалось при себе огнива, или же крытая дёрном крыша стала преградой для пламени? А может, она была столь бедной и неприметной, что её просто проигнорировали? Каковы бы ни были причины подобной доброты, вашему покорному слуге это было только на пользу. Ибо я мог досконально осмотреть место почти совершенного преступления. Конечно, мы не ждали, что нам удастся провести розыск в покое и одиночестве. Половина деревни поплелась вслед за нами, интересуясь, что такого инквизитор и его люди найдут в логове ведьмы. А искать было нечего. Хижина была небольшая, заполненная вонью сушёных трав, толстыми пучками свисающих с потолка. Лишь огромная печь, служившая одновременно кроватью, была здесь элементом выделяющимся, но при этом обыкновенным. На самом деле, в ней без труда мог поместиться ребёнок, если бы кто-то захотел его туда засунуть.