– Перстенёк, – сказал я. – Медный перстенёк с буквой „М”.
– Медный? – Курнос даже не повернулся в мою сторону, только презрительно пожал плечами. – И что тебе, Мордимер, с медного перстня? Возьми да выброси…
– Маленький. – Я рассмотрел его вблизи. – Такой на палец только ребёнку или девушке. Ха!– Я спрятал кольцо за пазуху.
В деревню мы вернулись поздно, потому что сначала я велел Курносу закопать скелеты, а потом прочитал над могилой короткую молитву, вручая Господу души несчастных жертв. Я не собирался пугать крестьян новостями о найденных останках, тем более, что следы зубов на костях беспокоили даже меня. Неужели в этой тиши, в этом захолустье существовал культ каннибалов? А если существовал, то употребляли ли они человеческое мясо только для кулинарных надобностей, или же в этом скрывалась часть тёмного обряда или магического ритуала? Вдобавок, человек - довольно большое создание, а здесь очистили от мяса кости четырёх человек. Трудно было не согласиться с тезисом, что это был весьма плотный обед, даже для кого-то, обладающего огромным аппетитом!
Я запретил Курносу упоминать кому-либо о том, что мы видели, и он похлопал себя по голове.
– Я уже и забыл, – ответил он с кривой усмешкой.
Я рассмеялся, потому что это должно было быть шуткой. Поскольку Курнос никогда ничего не забывает, и надо признать, что его необычные способности иногда пригождались. Трудно представить, как я сам смог бы жить с вечной памятью обо всех, даже наименее важных событиях из моей жизни. Может, это словно находиться на вершине огромнейшей помойки, где среди нетронутых куч разного мусора спрятаны настоящие сокровища? Ну, а в пользу Курноса говорил тот факт, что он без труда умел извлечь из бездны любую информацию, которая мне была нужна, а следовательно, как-то этот мусор перекапывал.
Я приказал ему возвращаться к близнецам, а сам отправился на окраину деревни, где у берёзовой рощи стояла хижина Вольфи Ламидаба.
– Господин… – Бывший солдат поднялся от очага, на котором что-то готовил в закопчённом котелке. – Может, хотите поесть? Чем Бог послал…
Я присел на спиленный и обструганный пенёк, который заменял в этом скромном интерьере стул.
– Спасибо, – ответил я. – Я не голоден. Но, может, ты выпьешь со мной?
Я протянул ему флягу с водкой, он улыбнулся, склонил голову в знак благодарности и глотнул так, что аж забулькало. Закрыл глаза.
– Сливянка. Жжёная, – произнёс он мечтательно. – Мужик на одном пиве не проживёт, господин. Никак… – Он вопросительно посмотрел на меня, и когда я с усмешкой кивнул, сделал ещё один мощный глоток.
– Взгляни, Вольфи. – Я вытащил из кармана медный перстенёк. – Видел когда-нибудь эту вещь?
Он взял перстенёк из моей руки и вгляделся в него в свете огня.
– Видел, – сказал он. – Ясно дело, видел, господин. Это же колечко Маргаритки, ей его отец не только купил на ярмарке, но и попросил, чтобы на нём буковку вырезали. Это же „М”, правильно, господин?
– Да. Это „M”, – ответил я. – Ты уверен, что это её колечко?
– Да чтоб мне сдохнуть. – Он стукнул себя в грудь. – Девчонка будет вам благодарна, что нашли её потерю, последнюю память по родителям…
– Думаешь, не вернутся?
– Нет. – Покачал он головой. – Раз до сих пор не вернулись, то и не вернутся, упокой их Бог…
– Бедные сиротки, – вздохнул я. – Тяжко жить сиротой, а, Вольфи?
– Ох, тяжко, господин, – вздохнул он тоже. – Но мы добрые люди. Убережём, чтобы с ними зла не случилось.
– В деревне говорят, что дети вернулись, как подменённые. – Я снова протянул ему флягу. – Что это может значить? О каких переменах речь?
Он наклонил флягу ко рту и осушил до дна, я только и видел, как уверенно движется кадык на покрытой пучками волос шее. Сделав глубокий вдох, он икнул, закашлялся и вернул мне флягу.
– Хорошо, – проворчал он. – Эх, хорошо. На службе, бывало, тоже так сидели у огня и потягивали сливянку…
Видно, Вольфи Ламидаб имел очень приятные воспоминания о службе, и, в общем, неудивительно, что они были связаны с выпивкой и отдыхом, поскольку светлейший император был человеком спокойным и не воинственным. Чего нельзя было, кстати, сказать о его наследнике, известные планы будущих кампаний которого вызвали некоторое волнение среди подданных. Особенно тех, которым выпадала честь умереть на поле славы во имя воплощения смелых имперских замыслов. В конце концов, именно молодой император заявил, что войну с еретиками будет вести до последнего вздоха... своих солдат. Слава Богу, пока у него не было на это ни сил, ни средств.
– Так в чём они изменились? – переспросил я.
– Ну, почём мне знать? – Развёл он руками. – Что-то вроде…
– Ведут себя иначе, чем обычно? Говорят по-другому? – допытывался я.
– Что-то как бы немного, – он покачал пальцем у головы, – не так.
Вольфи казался порядочным человеком, но он определённо не был одарён Господом ни острым умом, ни умением красиво изъясняться. Что ж, и это препятствие нужно было как-то преодолеть.
– А конкретней, Вольфи? Что изменилось? Спокойней, парень, подумай хорошо, не спеши…
– Теперь только вместе держатся... – Левой рукой он загнул указательный палец правой.
Это я как раз был в состоянии понять. Горе сближает людей, особенно когда они теряют семью и остаются одни на свете.
– …говорят теперь как-то по-другому, как будто красивее. – Он наморщил лоб и загнул второй палец. – Или как сказать…
Что ж, мне казалось, что вряд ли Вольфи Ламидаб мог служить экспертом в вопросах грамотности и богатства речи.
– …мне показалось, что они будто и не узнали сразу, кто есть кто, а только потом припомнили... – Загнул он третий палец.
И это я был в состоянии понять, ибо случалось, что пережитая трагедия отнимала у людей даже не часть памяти, а оставляла в сознании лишь жалкие крохи от прежней жизни.
– Ну и какие-то они в общем странные, – подытожил он, загибая четвёртый палец. – Да и в мелочах, – добавил он, нахмурившись.
– Ты очень мне помог, Вольфи, – сказал я искренне, поскольку знал, что больше из него ничего не выжму.
Он воодушевился.
– Всегда к вашим услугам, господин, – сказал он бодрым тоном.
– Знаю, Вольфи. И ценю это. – Я встал и попрощался с ни кивком головы.
– Императорская пехота, господин! – почти выкрикнул он.
Я улыбнулся и вышел, пригнув голову, чтобы не разбить её об низкую притолоку.
Я с облегчением дышал свежим воздухом, ибо подозревал, что, во-первых, Вольфи относился к мытью так же, как и мой друг Курнос, а во-вторых, он явно не был мастером в искусстве кулинарии, и то, что готовилось в его котелке, должно быть, умерло давным-давно.
Разговор с Ламидабом не дал много нового, но я знал одно: наутро я тщательно проверю детей. Если уж знающие их с малых лет местные крестьяне твердили, что они как-то изменились, то ваш покорный слуга хотел узнать причину этих изменений. А кроме того, мне было весьма интересно, каким образом перстенёк маленькой Маргариты оказался в яме, в которой были спрятаны останки четырёх человек.
Однако пока я решил просто посидеть некоторое время у реки. Ночь была тёплая, ярко светила полная луна, и мне ещё не хотелось спать. Тем более что с определённым опасением я ожидал широкую гамму запахов, которая атакует мои ноздри, как только я войду в хибару, где спали Курнос и близнецы.
Господь наградил меня чувствительным слухом, и я услышал за спиной шаги, несмотря на то, что приближающийся явно старался ступать тихо. Я немного выждал и вскочил. Обернулся уже с мечом в руке. И в ярком свете луны, в нескольких шагах перед собой, увидел Иоганна, который замер с поднятой ногой.
– Ты что это людей по ночам пугаешь, бродяга? – спросил я, убирая меч в ножны.
Он всё это время стоял неподвижно, в этом неестественном и неудобном положении. Смотрел на меня злым, враждебным взглядом. Бдительно. Как волк, которого застали подкрадывающимся к жертве. Ха, – мысленно я почти засмеялся, – я, инквизитор Мордимер Маддердин, должен был стать жертвой малолетнего мальчика? Ну, честно говоря, я слышал и не такое, а всадить человеку нож в спину может и ребёнок.
И тогда до моих ушей донёсся лёгонький всплеск. Это могла быть рыба, играющая в толще воды, или лягушка, охотящаяся за мухой. Всё, что угодно. Но когда я плавно повернулся (так, чтобы не потерять из виду Иоганна), то обнаружил, что не было ни рыбы, ни лягушки. На воде стояла одетая в белое платье босая Маргарита, её светлые волосы блестели в лунном свете. Я остановил взгляд на её ногах. Потому что девочка стояла не в реке, а на реке. Я отчётливо видел детские пальцы, опирающиеся на поверхность воды.
Так же, как Иоганн, она замерла в полушаге и смотрела на меня из-под завесы спутанных волос.
– Ну, детишки, – сказал я, вынимая меч.
И тогда Иоганн и Маргарита бросились на меня. Так быстро, словно были сотканы из лунного света. Я махнул мечом, но он лишь со свистом рассёк воздух. Они ударили меня с двух сторон. Со всей силой скорости и веса детских тел. Я пошатнулся, поскользнулся на болотистом берегу и с плеском упал в воду. Быстро вскочил, но лишь для того, чтобы увидеть, как брат и сестра начали срастаться в одно существо. Они стояли рядом, в нескольких шагах от меня, плечом к плечу. Их окружал мерцающий серебряный блеск. Тела дрожали в ней, размывались, поглощались друг другом. Немного спустя я увидел какую-то странную тварь, с четырьмя ногами и двумя парами рук, у которой была половина лица Иоганна и половина лица Маргариты.
Наверное, мне стоило сразу подбежать к этому странному существу и проверить степень устойчивости детских тел к стали меча. Но вместо этого я ошеломлённо наблюдал до тех пор, пока превращение не завершилось. Впереди меня стояло нечто, лишь отдалённо напоминающее человека. У него был белый, раздутый и набухший, живот, почти человеческая голова с огромными челюстями и оскаленными зубами. Короткие толстые руки оканчивались серыми когтями.