лестел на солнце, а его покрытые серебром купола сияли отражённым светом, словно раскалённые в огне. Канцелярия располагалась в двухэтажном здании, примыкающем западной стороной к дворцу. На лестнице стояли следующие двое охранников, в кольчугах, скрытых под широкими плащами, и с двухметровыми алебардами в руках. Так же, как и предыдущие, они только мельком взглянули на меня и без слов пропустили внутрь. Уже успели привыкнуть к моему виду.
Кабинетсамогоепископанаходилсяна первом этаже,и именно тамя каждый деньждал, в помещениивнутреннейканцелярии. От апартаментовГерсардаменя отделялалишьпарадверей. Я спокойно уселся на деревяннуюскамью икивнул работающемуза конторкойписцу.
– Его Преосвященства ещё нет, инквизитор Маддердин, – сообщил он. – И не знаю, будет ли сегодня.
– Что ж, – вздохнул я. – Подожду.
Он кивнулисновапогрузилсяв бумаги, которые образоваливнушительнуюкучуна его столе. Итогдав комнату размашистовошёл некто иной, как самдостойныйканоник. За нимспешилидвоеодетых в чёрноеклириковсбледнымилицами, и каждыйдержал в рукахкакие-токнигии свитки.
– ЕгоПреосвященстванет, – сухо объявилписец, и по тону егоголосая сделал вывод, что он не любитсвященника.
– Подожду, – буркнул каноник, и тогда его взгляд упал на меня.
Я ответилемувзглядом, невставаясо скамьи, а он уставился на меня,всё больше краснея.
– Инквизитор Маддердин, – рявкнул он наконец. – Может быть, встанете, видя представителя Церкви?
– Хватит и того, что вы стоите, дорогой каноник, – сказал я и уселся поудобнее.
Из-за бумаг послышалось тихое хихиканье писца. Но каноник не мог отступить. В конце концов, двое его людей прислушивались к этому разговору.
– Маддердин, – прошипел он. – Немедленно встань, выйди и жди за дверью. Везде пролезет эта инквизиторская шушера… – добавил он, обращаясь к своим помощникам.
Интересно, послушался бы кто-нибудь из моих братьев-инквизиторов его вшивого приказа. Священник, наверное, действительно потерял терпение или разум, поскольку ввязался в столь примитивную конфронтацию. Но он неправильно выбрал объект преследования. Вполне достаточно и того, что над вашим покорным слугой издевается Его Преосвященство епископ. Так что я сказал канонику, куда он может засунуть себе свои команды, и в коротких солдатских словах объяснил ему, кем были его мать и отец, и как его мать смогла обслужить трёх клиентов разом. Из-за всего этого я не услышал, что двери щёлкнули, и на пороге появился епископ. Но, должно быть, он был в хорошем настроении, потому что только рассмеялся.
– Здравствуй, Мордимер, – сказал он весело. Прошёл мимо отца каноника, лицо которого покраснело так, словно его сейчас хватит удар. – Хорошо, что ты уже здесь, мой злоречивый мальчик.
Я вскочил на ноги.
– К услугам Вашего Преосвященства, – ответил я, сгибаясь в поклоне.
– Ну, заходи ко мне, – разрешилон милостивымтоном,а потомвзглянул наканоника. – Какзакончим, я тебяпозову, – объявил онсухо.
Рабочий кабинет епископа был обставлен весьма скромно. В первой комнате находился полукруглый стол и шестнадцать украшенных стульев. Здесь проходили все крупные встречи и совещания. Кстати, проходили очень редко, поскольку епископ терпеть не мог говорить в толпе и предпочитал короткие встречи в четыре, максимум шесть глаз. А они проходили в другой комнате, где торчал огромный палисандровый рабочий стол. Его столешница была столь огромна, что могла служить палубой средних размеров лодке. Епископ сидел на одном его конце (рядом с резными львиными головами), а своих гостей сажал на другом конце. В комнате находились ещё только два набитых бумагами секретера, протянувшийся во всю стену книжный шкаф, полный книг, и маленький застеклённый шкафчик, в котором сверкали хрустальные бокалы и бутылка или две хорошего вина. Широко было известно, что епископ любил время от времени побаловать себя винцом и иногда имел проблемы с выходом из канцелярии собственными силами.
– Ну что, Мордимер? – спросил он, когда уже позволил мне сесть. – Надоело бездельничать?
– Мне нравитсябытьполезным,Ваше Преосвященство, – ответил явежливо.
– Знаю, знаю. – Фыркнул он короткимсмешкоми принялся крутитьперстень напальце. Якобы, вэтот перстень вставленбылкусочеккамня,накоторыйнаступилнаш Господь, сходя скрестамучения Своего. – Возможно, для тебя, наконец,нашлось занятие.
Я насторожился. Такое обещание могло означать как хороший заработок, так и множество проблем, сопряжённых с риском для жизни.
– А парни твои сейчас в Хезе? – спросил епископ.
– Нет, Ваше Преосвященство, взяли заказ за городом и с месяц уже как не появлялись.
– Хм-м-м. – Епископ задумчиво потёр выпуклый блестящий нос. – Ну, тогда придётся тебе справляться в одиночку. – Он посмотрел на меня, словно оценивая мои силы.
– Готов служить Вашему Преосвященству, – ответил я твёрдым голосом.
– Да, да, – он вздохнул. – Только чтоб потом не отговаривался неудачным стечением обстоятельств. – Он шутливо погрозил мне пальцем.
Он посмотрел в сторону застеклённого шкафчика, где красовались хрустальные бокалы и бутылка вина и вздохнул, отводя взгляд.
– Ты знаешь, что молоко и правда помогает? – спросил он. – От моей чёртовой язвы. Ты был прав, сынок. – Задумался на мгновение. – Ты знаешь о деле Фолкена? – заговорил он вскоре.
– Нет, Ваше Преосвященство, – ответил я, обрадованный тем, что епископ так хорошо запомнил мой столь простой и столь эффективный рецепт. – Инквизиторы не занимались расследованием, которое вёл мастер Фолкен под наблюдением отца каноника.
– Это я знаю лучше тебя, - буркнул епископ. - Я сам доверил это тем, что там. - Он махнул рукой в сторону двери, подразумевая ожидающего за дверью каноника. - А он не смог даже за палачом уследить! Мерзавец!
Он встал, снова тяжело вздохнул, и подошёл к одному из секретеров. Вытащил тоненький свиток бумаги и бросил его на стол.
– Запись расследования, ведущегося против двух еретиков, – сказал он. – Оба родом с юга, из монастыря Бедных Братьев, что в Пеллерине. Это странное дело, Мордимер. – Он барабанил пальцами по столешнице, а его взгляд блуждал где-то над моей головой. – Внимательно изучи показания и доложи мне завтра, что ты обо всём этом думаешь.
Его взгляд вернулся ко мне.
– Есть вопросы?
– Мастер Фолкен пригоден для допроса?
– Нет, – коротко ответил епископ. – К сожалению, нет.
Ну что ж, это многое объясняет. Вопрос только в том, был ли мастер Фолкен неумело допрошен (что было бы еще одним скандалом), умер с перепоя, или, устрашившись призрака процесса, совершил грех самоубийства. Я решил спросить об этом епископа, хотя задавался вопросом, захочет ли он мне ответить. Но, тем не менее!
– Мордимер. – Епископ нервно постучал ногтями по столешнице. – Фолкен лежит в госпитале, и его состояние... кхм, кхм, тяжёлое...
– Почему его допрашивали таким образом? – спросил я, стараясь не показывать ни эмоций, ни того, что я думаю о подобном отсутствии профессионализма.
– Загвоздка в том, что его не допрашивали, – пояснил Герсард мрачным тоном. – Просто впал в летаргию, с которой врачи не могут ничего поделать. Лежит и не шевелится. Как бревно. Как мертвый.
Ну, ну, подумал я, неужели мои благородные коллеги инквизиторы сыпанули слишком много трав в кувшин Фолкена?
– Ну ладно. – Его Преосвященство махнул рукой. – Иди, Мордимер. А, парень, как у тебя дела с финансами?
Я грустно улыбнулся в ответ, хотя сам вопрос свидетельствовал о благосклонности епископа. Что с ним вообще случилось? Откуда этот день доброты для вашего покорного слуги?
– Как я и думал, – сказал епископ ворчливо. – Почему вы, молодые, не умеете ценить материальные блага, а? Остепенись, Мордимер. Возьми себе в жёны какую-нибудь хорошую девушку, поселись в собственном доме... Ибо что это за житьё по тавернам, мальчик? Что за шашни со шлюхами?
Ну вот, пожалуйста. Его Преосвященство епископ Хез-Хезрона интересовался жизнью бедного инквизитора. Играйте, трубы ангельские! Правда, Тамила, которую епископ любезно окрестил шлюхой, была на самом деле владелицей дорогого и популярного дома свиданий, но сведения Герсард имел достаточно точные, ибо на самом деле соединяли меня и эту даму тесные связи природы не только духовной. Можно, однако, сказать, что много часов мы предавались благочестивым занятиям, так как Тамила могла посвятить много мастерства и времени тому, кого называла „моим великим, прекрасным богом”. Не скажу, что это было неприятно греховному тщеславию бедного Мордимера.
– Эх. - Епископ взял кусок пергамента, нацарапал что-то на нём, поставил размашистую подпись и посыпал чернила песком. - Иди к казначею, только не спусти сразу всё, и чтобы я не слышал, что ты постоянно развлекаешься по борделям. А потом жалуются, что вы, инквизиторы, ничего не делаете, только пьёте да трахаетесь.
Я мог догадаться, откуда взялись эти полные ядовитой лжи сообщения, и подумал, что в благодарность пущу по городу историю о моей беседе с каноником. В Хезе слухи разносятся быстро, так что священник, конечно, услышит ее неоднократно и в приукрашенном виде.
– Ну. – Он подал мне пергамент. – С Богом. Кстати, Мордимер. – Он лучезарно улыбнулся. – Слишком уж ты несдержан на язык. Твоё счастье, мальчик мой, что я люблю тебя, как родного сына, которого я никогда не мог иметь из-за несения службы Божией...
Я низко поклонился и взял подмышку протоколы допросов. Последние слова епископа немного меня охладили, ибо его доброта могла быть столь же опасна, что и немилость. А может быть, даже опаснее.
– Приходи, когда будешь готов, – добавил он, когда я уже стоял у двери. – И расскажи, что ты обо всём этом думаешь. Ага, а тому, за дверью, передай, чтобы ждал, пока я его не позову.
– Конечно, Ваше Преосвященство.
За дверями каноник сидел на лавке и кипел от злости.
– Отец каноник, – сказал я мягко. – Его Преосвященство просит…
Каноник вскочил с места.
– …чтобы вы не двигали отсюда свою задницу, пока он не соблаговолит вас вызвать, – закончил я громко, и услышал еще один смешок писца.