которого он тожеприкончил?Разве не так?
ОдрилБраттасжал губытак сильно, что они превратилисьв узкуюрозовуюполоску, неестественнопересекающуюего лицо.
– Я совершил ошибку, – прошипел он.
– Где сейчас находятся их тела? Из-за чегодопрашиваемыеумерли... – Я поднялруку. – Я знаю, знаю, чтоихпытали, ноя хочу знать, чтотакогосделалФолкен, чтопыткапревратилась вказнь? Вызвали ли вы медика, и если да, тогде находитсяегоотчёт?
Канониквсталс места, акресло, на котором он до тех порсидел, с грохотом сдвинулось.
– Я не обязанотвечать наваши вопросы, – сказал оняростно. – Особенно,задаваемыев таком тоне!
– Я пришёл сюда непо своей воле, – ответил ямягко. – Напоминаювам, отец каноник, что я былприсланепископомХез-Хезрона, и поверьте, чтоотакоймиссии янепросил. Ичембыстрее мы во всём разберёмся, тем лучшеидлявас, идля меня. Вы ведь должнызнать, что епископлюбитполучатьответы на вопросы, которые он задаёт. Быстрыеиправильные ответы...
– Да, да – проворчал он. – Вы правы, – признал ончерез некоторое время, хотя это идалось емуструдом. – Давайте покончим с этим деломкак можно скорее.
– Итак?
– Вслучаепервогоиз заключённыхсложноговорить о винеФолкена, – сказалканоник. – Вы знаете, наверное,изсобственной практики, чтобываютлюди со слабым здоровьем, которыходинвидинструментовиподготовкик пыткамможетдовести досмерти...
– Это правда – признал я, потому что со мной самимпроизошёлпохожийслучай, когдадопрашиваемый умер на столе, прежде чемуспелиегодажекоснуться.
– Потомуитолькопотомуя позволилФолкенупродолжить, так каквпервом случаене усмотрелегоошибки.
– Ну, а второй?
– Вы знаете, есть такой стол с винтовым прессом для сдавливания ... - Он вопросительно посмотрел на меня, знаю ли я, о чём речь, и я кивнул.
– Фолкенслишком сильно затянулвинтыи задушилэтого человека…
– Меч Господень, – воскликнул я. – Да такой ошибки не должен был совершить даже обычный ученик, не говоря уже о мастере палаческой гильдии!
– Якобы он пил с вами всю ночь... - Каноник бросил на меня косой взгляд.
– Не знаю, с кем он пил, но определённо не со мной, – ответил я холодно. – Что сделали с телами?
– Вывезли в Ямы. – Пожал он плечами. – Как обычно. Позавчера вечером.
– Как обычно, дорогойканоник, – сказал яязвительно, – проводитсяобследованиеи составляетсясоответствующийотчёт. Жаль, что в этомслучае небыли соблюденыпроцедуры.
– Мы не обязаны следовать вашимпроцедурам, – сказал он,ия видел, чтоон злится, хотя ипытаетсясебя сдерживать.
– Ну, хватит об этом. – Я махнулрукой. – Чтосделано, тогоневоротишь, – добавил явеликодушно. – Я хотел бы, однако,узнать, почему мастерФолкени писарьХаусманнлежатвлетаргии, и, вероятно,скороумрут? Допрошенныебыли больны? Могли ли ониихчем-тозаразить?
– Ничего об этом не знаю, – ответил он.
– Странно, что вы небоитесь, что и васможет коснутьсяподобнаяболезнь, – сказал ямедленно,глядяему прямо вглаза. – Двое людей, которыеучаствовали втом жедопросе, что и вы,практическиумирают, а васэто незаботит?
– Я возлагаю надежду на Господа, - ответил он, не отводя взгляд.
– Это достойновосхищения, – сказал яивсталсо стула. – Покорновасблагодарю, отецканоник, чтоизволилиответить на мои вопросы. Вотчётедля Его Преосвященстванепреминуотметить,чтовы выказалимного доброй воли...
Он покраснел от злости, но ничего не ответил. Когда я уходил, он демонстративно отвернулся в сторону окна. Я тем временем медленно шёл по церковному саду, и размышлял, как я должен был поступить с этим паскудным делом. Конечно, я мог бы принять за чистую монету слова каноника, начеркать соответствующий доклад для Его Преосвященства и выбросить проблемы из головы. Однако я должен был сперва задать себе несколько вопросов. И самый главный из них звучал так: хотел ли епископ, чтобы я прижал каноника, или же наоборот, хотел, чтобы Инквизиториум официально спрятал это дело под сукно? Если второе, то могло оказаться, что дополнительное расследование с моей стороны будет хуже, чем нежелательным.
Однако не скрою, что я руководствовался ещё и весьма грешным любопытством, и постоянно задавал себе вопрос: кем был тот четвёртый присутствовавший во время допроса человек? И почему Одрил Братта отрицал, что кто-то находился в пыточном подвале кроме палача и писаря? Кого защищал отец каноник? Возможно, неопытный писец Хаусманн ошибся, составляя протокол. Но, Господи, ведь не был же он настолько неопытен, чтобы не уметь считать до четырёх! Ну и последний вопрос: что такого произошло, что и писец, и палач находились на грани жизни и смерти? И действительно ли их состояние было связано с допросом? Я верил, правда, в неожиданные совпадения, ибо моя жизнь дала мне слишком много причин для этой веры (иногда к моей радости, а иногда к искреннему сожалению). Поэтому я не собирался сходу исключать ни одной возможности.
Я мог приказать следить за каноником или побеспокоиться самому и стать его ангелом-хранителем, но я не думал, что он был настолько глуп (даже если он был замешан в противозаконной махинации), чтобы в ближайшее время заняться чем-то подозрительным. С другой стороны, известна истина о том, что даже самые умные преступники попадаются, совершая самые глупые ошибки. И, кроме того, Одрил Братта был человеком гордым и уверенным в себе. Мог ли он вообще предположить, что Инквизиториум осмелится за ним следить? Пока я решил, однако, направиться в другую сторону, и посетить место, где двое обвиняемых монахов нашли вечный покой. Речь шла, конечно, о Ямах. Это неприятное место, любезные мои, и поверьте, что если ваш покорный слуга называет какое-то место словом „неприятное”, то обычный человек действительно не должен туда соваться. Впрочем, кстати говоря, Ямы начинали жить только после наступления темноты, но эта жизнь была, хм... как бы это сказать, весьма специфической. Однако сейчас, при свете дня, я мог надеяться, что смогу поговорить с кем-то, кто захочет дать мне объяснения, и не нарвусь на ненужные проблемы, которых в Ямах хватало.
Ямы расположены за стенами Хез-Хезрона, далеко за главным трактом, но к ним ведёт неплохая наезженная дорога, хотя во время осадков и разбитая колёсами повозок. Можно сказать, что на Ямах было создано целое поселение людей, которые кормились с мёртвых. Могильщиков, возчиков и, прежде всего, кладбищенских гиен. Вокруг всего этого бродили мелкие торговцы, шлюхи худшего сорта, самогонщики и прочая шушера. Правда, мертвецы, как правило, были уже избавлены от всех ценных вещей в самом Хез-Хезроне, но человеческая изобретательность не знала границ. Ходили даже слухи, что существовала группа гиен, связанная с гильдией мясников и поставляющая им, соответственно, уже разделанное человеческое мясо, но я надеялся, что в этой информации не было ни капли истины. Хотя я также помнил, что и епископ, и бургграф провели по этому вопросу глубоко засекреченные расследования, которые, однако, ничего не обнаружили. Я признаю также, что, когда я вспомнил об этой проблеме, то даже телятина или баранина, казалось, имели иной вкус, чем обычно...
Я знал, чтов ЯмахединоличноуправлялКуноТауск по прозвищуЖаба, нораньшеу меня не было случаявстретитьэтого человека. Это именно онрешал, кудаотправитьочереднуюповозку струпами игдекопатьследующиемогилы. Он такжеследил за порядком, имея в качестве помощниковшайкутёмных личностей, которымплатилиза службуиз городской казны. Следил он,впрочем, железной рукой, потому чтониктоне вмешивалсявего работуи, можно сказать, чтонаЯмах он был единоличным правителем, решения которогонеобсуждались.
Конечно, основной задачей Тауска и причиной, по которой она была оплачена из городской казны, было обеспечить безопасное захоронение. Никто ведь не хотел, чтобы из Ям распространилась зараза, которая быстро добралась бы до Хеза...
Тауск работал в квадратном кирпичном доме рядом с дорогой. Вход охраняли двое парней, выглядящих так, что никто, наверное, не захотел бы их увидеть в тёмном переулке. Но при виде инквизиторского наряда они быстро потеряли уверенность и стали весьма смиренными.
– Господин Тауск у себя, – объявил один из них учтивым тоном. – Позвольте, господин, я провожу…
Комната, в которой я застал Тауска, была чистой и ухоженной, а сам управляющий сидел за аккуратно накрытым столом и угощался вином и пирожными. Когда он увидел меня, встал с места.
– Смиренно вас приветствую, – сказал он. – Что привело мастера Инквизиториума в мою скромную обитель?
Я уже знал, почему его называют Жабой. Он был низкий, коренастый, с нездорового зеленоватого цвета кожей, выпученными глазами и отвисшей кожей под подбородком. Казалось, в любой момент можно было ожидать, что он вскочит на ближайший стул и заквакает.
– Меня зовут Мордимер Маддердин, – представился я учтивым тоном. – Лицензированный инквизитор Его Преосвященства…
– Слыхал о вас, слыхал, – сказал он, глядя на меня глазами, которые, казалось, вообще не моргают. – Чем я могу вам услужить? – спросил он, и в то же время небрежно махнул рукой, давая знак подчинённому, чтобы тот покинул комнату.
– Я признаю, что мне действительно нужна ваша помощь, – сказал я. – Хотя дело, которым я пришёл, не легкое...
– Присаживайтесь, мастер. – Он указал на кресло. – Вина? Пирожных?
– С удовольствием, – ответил я, протягивая руку к чаше.
– Здесь, в Ямах, не бывает простых дел, – сказал он, и мне было интересно, когда он, наконец, моргнёт. Было что-то неестественное в его мёртвом, равнодушном взгляде. – Но я всегда с удовольствием помогу нашему любимому Официуму, тем более что он тоже обеспечивает нам немало работы...
Я слегка улыбнулся, чтобы дать понять, что понимаю и ценю озвученную только что очаровательную шутку.
– Так что говорите, господин... – Наконец, он моргнул и снова уставился на меня своим лишенным всяческих эмоций взглядом.
– Два дня назад допрашивали, к сожалению, с плачевным результатом, двух монахов. Их тела должны были быть привезены из городской тюрьмы позавчера вечером или ночью. И я хотел бы осмотреть эти тела...