– Он сейчас здесь, – сказал Риттер, а прозвучало это как «онщаззесь». Наверное, он был более пьян, чем я думал. – Карьеру делает... – возмутился он. – Рифмоплёт... – добавил он насмешливо.
– Это в вас говорит зависть…
– Куда-а там. – Он замахал рукой так быстро, что я едва успел убрать кружку, которую в ином случае он неизбежно смахнул бы рукавом. – Вы знаете, что он потерял глаз?
– Ничего себе! – удивился я. – Бандиты? Дуэль?
– Куда-а там, – повторил он. – Конкуренция, не бандиты.
– Конкуренция?
– Рита. Златовласка. Это вам о чём-то говорит?
Говорило, и много. Но я пока не собирался сообщать об этом Риттеру.
– И? – спросил я.
– И она выцарапала ему глаза, то есть глаз. Один. За то, что написал о ней балладу, где назвал её Ритой Плоскодонкой. И с тех пор все только так о ней и говорили, а как приезжала на спектакли, смеялись ей прямо в лицо. Ах, мастер Маддердин, женщины очень чувствительны по поводу своих прелестей...
Я был рад, что моя давняя интрига дала столь значимые результаты, тем не менее, мне немного жалко было Педро Златоуста, который потерял глаз в результате достойной сожаления вспыльчивости Риты. Ну что ж, никто его ни к чему не принуждал, а за художественную свободу иногда приходилось, как видно, платить высокую цену.
– За Педро. – Я поднял кружку. – Чтобы ему оставшийся глаз хорошо служил!
– За Педро, – подхватил Риттер, стукая своей кружкой в мою. Хорошо, что я немного отдёрнул руку, ибо, без сомненья, в противном случае он разлил бы обе порции напитка.
Приглашение во дворец, занимаемый польским посольством, честно говоря, меня поразило. О моём пребывании в столице не знало даже местное отделение Святого Официума, хотя вежливость обязывала, чтобы, даже не находясь на службе, я доложился начальнику Инквизиториума, которым в настоящее время и в течение многих лет был Лукас Эйхендорф. В этот раз, однако, я не выполнил этой формальности, так что мне было интересно, откуда польский посол – воевода Анджей Заремба – узнал о пребывании вашего покорного слуги в Аахене. Ну, и интересно, чего он от меня хотел...
Здание, занимаемое поляками, находилось прямо за собором Иисуса Триумфатора, посреди большого красивого сада. Это был двухэтажный дворец с башней в форме купола, ко входу вели белые колонны и широкие мраморные лестницы. Охранникам у ворот я показал письмо с печатью, и после этого слуги без промедления провели меня в комнату, которую занимал посол. Воевода был высоким пузатым мужчиной с длинными седыми усами и черепом, окружённым венком столь же седых волос. У него были улыбающиеся голубые глаза и мясистые губы, выдающие обжору и лакомку. С виду он напоминал богатого весёлого купца или благодушного помещика. Но из того, что я знал, он не был ни весёлым, ни благодушным. Зато был невероятно богатым. Польское посольство въехало на улицы нашей столицы, ведя сорок рысаков благородных кровей, каждый из которых был подкован золотыми подковами. И поляки не переживали, когда кони их теряли. Безусловно, к огромной радости черни. Видимо, было даже несколько убитых в яростном бою, который наши горожане устроили за золотые подковы.
– Ваша милость. – Я поклонился настолько глубоко, чтобы поклон можно было считать достаточным доказательством уважения, но не настолько, чтобы его восприняли как признак подобострастия.
– Садитесь же, садитесь, мастер инквизитор – предложил Заремба на латыни. – Гость в дом, Бог в дом, как говорят. – Жестом он приказал слуге, чтобы тот положил мне еды и налил вина.
Я поблагодарил, садясь в кресло, обитое пурпурной шёлковой камкой.
– Вы слышали о происшествии, которое случилось во время аудиенции, которую соизволил дать нам Светлейший Император? – Прямо спросил он без предисловий.
– Кто не слышал, господин. Весь город…
Он покивал головой, на вилку с двумя зубьями насадил огромный кусок мяса, прожевал и запил вином. Слуга тут же наполнил его кубок.
– Пейте, инквизитор, не люблю заливать глаза в одиночку.
Я послушно взял кубок и выпил, рассматривая этот дорогостоящий сосуд. На основании стояла фигура бородатого Атласа, который мощными руками поддерживал чашу кубка, словно небесные своды. Естественно, всё это было вырезано из золота, а на боку чаши красовалось изображение вставшего на две лапы льва, возвышающегося над шлемом в короне. Герб рода Заремба. Я выпил. Причмокнул, ибо вино было действительно высшего сорта. Слуга немедленно долил мне дополна.
– Странное происшествие, вы не находите?
– Я согласен, ваша милость. Но уже древние врачи писали, что безумие проявляется у некоторых людей как гром с ясного неба. Бывает следствием переутомления, чревоугодия, пьянства, жизненных трагедий... Таится, как змея, беззвучно, невидимо, чтобы внезапно напасть и укусить со всех сил.
– Может быть. – Он выпил снова, сильно наклоняя голову назад. Его щёки покрылись лёгким румянцем. – Пейте, пейте, – поторопил он меня.
Воевода, как видно, был человеком, не чурающимся удовольствия выпить, а поскольку вино из его запасов было высшего качества, то я мог только радоваться, что он не имеет привычки экономить на гостях.
– Я слышал о вас, – сказал он, казалось бы, не в тему. – Мне стало известно, что вы друг друзей. – Я почувствовал на себе изучающий взгляд голубых глаз.
– Я стараюсь помогать ближним, когда они в беде, – ответил я.
– И правильно. – Поляк кивнул головой. – Значит, теперь вы поможете мне.
Не скажу, что не ожидал подобного поворота дел, но не скажу и того, что меня не смутил факт столь быстрого исполнения ожиданий.
– Я верный подданный Светлейшего Императора, – сказал я осторожно.
– И правильно, – повторил воевода. – Вашу верность никто не собирается подвергать испытанию. Каждый подданный должен хранить верность своему сюзерену, ибо именно так, и не иначе, устроен мир. За здоровье императора! – Он поднял кубок.
– Послушайте, инквизитор, – продолжил он, когда мы уже выпили тост. – Я знаю, что вы человек опытный в раскрытии всякой пакости, которую Сатана в злобе своей насылает на люд Божий. И именно для этого вы мне и нужны.
Я понял, конечно, что речь идёт о раскрытии тайн, а не пакостей, тем не менее, я мысленно улыбнулся. Только мысленно, ибо воевода не производил впечатления человека, которого бы позабавило, что на его ошибки указывает кто-то более низкого статуса.
– Если у вас есть какие-либо подозрения о колдовстве или ереси, господин, может, следует официально уведомить Инквизиториум…
Он грохнул кулаком по столу, аж задрожали тарелки и кубки, а я прервался на полуслове.
– Сто золотых дублонов, – объявил он, – за ваше время, усилия и способности. Ещё три сотни, если найдёте то, за что стоит платить.
Взглянул на мой наполненный (снова!) до краёв кубок.
– А вы что? Обет воздержания?
– Со всей определённостью, нет, господин, – ответил я. – И покорнейше прошу, чтобы вы позволили мне поднять этот кубок за здоровье знаменитого короля Владислава.
– Позволяю. – Воевода опорожнил кубок между слогами «поз» и «воляю», да так быстро, что пауза почти не была слышна.
– Это царское вознаграждение, – вернулся я к разговору, а поскольку я и в самом деле был поражён высотой предлагаемого гонорара, это должно было прозвучать более чем честно. Воевода улыбнулся. – Но я до сих пор не знаю, за какие услуги должен его получить.
– Странные события происходят в последнее время в окружении твоего владыки, инквизитор. Убийство жены, кража драгоценностей, нападение на самого императора, а теперь это...
– Сейчас…
– Не удивляйся, что не слышал об этом. – Он пожал плечами. – Однако поверь мне, что канцлер уже четвёртый человек при дворе, с которым происходит невероятный... – сделал паузу – случай. Предыдущие трое были отправлены в свои родовые владения и переданы под опеку медиков, так как состояние их рассудков вызывало, и из того, что я знаю, по-прежнему вызывает, опасения... Я люблю играть в кости, инквизитор, – добавил он через некоторое время. – И если кому-то четыре раза подряд выпадает шестёрка, я чувствую себя обязанным проверить, нет ли здесь мошенничества.
– Если ваша милость позволит... Кем были предыдущие три человека, чьё поведение было так необычно? И при чём здесь смерть императрицы?
Не было ничего удивительного, что он знал больше меня. Только идиот мог полагать, что поляки не содержали шпионов при императорском дворе. А Заремба был одним из самых доверенных советников польского короля. Вероятно, именно к нему попадали отчёты агентов.
– Вы слышали, что она умерла при родах, да? – спросил он и засмеялся. – Ну, пейте, пейте, что вы всё время тянете... – добавил он. – С сожалением констатирую, что нет в вас дионисийского духа!
Ссылки на языческие верования у нас не приветствовались, но не было смысла сообщать об этом Зарембе. Я слышал, что во время предыдущего визита к императорскому двору, пьяный в дым воевода встретил камергера и спросил: «Скажите-ка, любезный, где здесь можно посрать?». «Вам, воевода? Везде», – ответил камергер вежливо и правдиво. Ибо Зарембе было позволено в сто раз больше, чем простому смертному. Поэтому, если бы он сказал мне перед каждым тостом проливать на землю вино в честь Бахуса, я бы тоже не стал протестовать.
– Покорно прошу простить, господин воевода, – повинился я, хватая кубок.
Мы снова выпили до дна, и слуга снова долил доверху.
– А он…? – Я показал глазами на слугу.
– Не бойтесь. Он глух и нем, только не из-за физического дефекта, а по собственной воле.
– Не понимаю…
– Никогда не произнесёт даже слова, из тех, что были здесь сказаны, ибо нас связывает пролитая кровь, – пояснил Заремба. – Он отдал бы жизнь за меня, как и я за него.
– Но, господин, разница в положении… – осмелился я сказать.
– Разница в положении, – презрительно фыркнул он и посмотрел на мой полный кубок. Поднял свой. – В очередной раз хотите меня оскорбить воздержанием?