– Капитан Маддердин покрыл себя славой, защищая нас в битве и, вероятно, спася нашу жизнь, – проговорил император неожиданно для меня и, наверное, для всех собравшихся. – Поэтому, ценя его заслуги на поле боя, в своё время мы выпустим указ об имении, которое мы передадим ему в имперское держание.
В шатре вновь воцарилась тишина. Тишина, которая звенела в ушах. Я никогда не слышал, и, наверное, никто из здесь собравшихся не слышал, чтобы инквизитор был так отмечен самим правителем. Даже если этот инквизитор временно исполнял функции капитана епископской гвардии. По моему скромному мнению, в этих словах также скрывалась информация для легата и духовника. Лодовико Верона закрыл глаза. Должно быть, если бы он открыл их, то смог бы взглядом поджечь кучу влажного мха.
– Разошлите гонцов ко всем командирам. Мы возвращаемся к Хабихтбургу и там расположим наш штаб, – продолжил Светлейший Государь. – Пусть во всех церквях Империи будут совершены благодарственные молебны за великую победу над еретиками. Объявите, что противник потерял почти всю армию и с остатками войска заперся в крепости, где мы будем его осаждать до окончательного триумфа. Провозгласите, что палатин Дюварре чудом избежал смерти или плена и сбежал с поля боя, обесчестив своё имя.
Император, безусловно, понимал всё значение пропаганды. В конце концов, важен не фактический ход событий, а то, как они были описаны, и поверили ли в это описание. Конечно, новости об произошедшей на самом деле череде неудач, так или иначе, разойдутся. Тем не менее, люди будут сомневаться. Хуже, конечно, представлялась дело, если речь шла о моральном состоянии самой армии. Солдаты не могли не знать, кто проиграл бой, а кто выиграл. Вероятно, было не слишком много жертв этого ночного нападения, но воцарился беспорядок, некоторые отряды были рассеяны, также была потеряна часть обозов. Светлейший Государь, наверное, прав, что судьбу войны ещё можно было изменить. Однако императорская армия стояла перед гораздо более серьёзным вызовом, чем это казалось ещё два дня назад. Я надеялся, что Риттер не будет слишком издеваться над моей беспочвенной верой в силу имперских войск. Что ж, я ведь никогда не утверждал, что разбираюсь в военных делах...
Следующие две недели ушли на сборы и изменение порядка расположения отрядов. Похвально было то, что имперские командиры по-прежнему строго заботились о дисциплине, в связи с чем грабежи или изнасилования случались крайне редко. По всей вероятности, на это влияло и зрелище виселиц с гниющими, исклёванными птицами телами – свидетельство того, что рука правосудия Светлейшего Государя действовала быстро, качественно и без лишних колебаний.
Хабихтбург был огромным хорошо укреплённым замком, расположенным на холме, господствующем над излучиной реки. Здание было построено сто лет назад, чтобы оно могло служить плацдармом для нападения на Палатинат, или, в случае агрессии, стать передовой линией обороны. В крепости находились многочисленные мануфактуры, кузницы, дубильни, плотницкие мастерские, а у подножия горы – лесопилки и большое поселение, также опоясанное стеной, хотя и не настолько мощной, как окружающая саму крепость. Хабихтбург был идеальным местом для пополнения запасов и подготовки войск для следующего наступления, которое должно было уже скоро начаться. Ибо император не хотел медлить, прекрасно зная, что каждый день приводит к тому, что партия противников войны набирает силу, и всё больше феодалов всё громче требуют начала переговоров лишь для того, чтобы выйти из этой авантюры сохранив лицо. Ходили даже слухи, что Его Преосвященство епископ Хез-Хезрона самовольно отправил посольство к палатину Дюварре, чтобы склонить его к заключению мира на разумных условиях. Я не знал, было ли это правдой или нет, но в любом случае, подобные слухи свидетельствовали о настроениях в Империи.
Я должен признать, что, несмотря на срочные дела, Светлейший Государь не забыл про вашего покорного слугу. Вместе с Риттером мы получили квартиру, состоявшую из маленькой комнатки на первом этаже замка, с узкими бойницами, пробитыми в стене, вместо окон. Всей меблировкой нам служил тюфяк, набитый соломой, и сундук из необструганного дерева. Но это жилье всё же было куда лучшего качества, чем квартиры, предоставленные многим людям гораздо более высокого происхождения.
В середине второй недели в Хабихтбурге появилась Эния, то есть принцесса Анна из Трапезунда, как верили люди, не знавшие её настоящего имени и настоящего занятия. А я все эти десять дней не мог себе позволить её узнать. Отец Верона прислал грамотного писца (который, конечно, должен был выполнять также и роль шпиона), задачей которого было записывать все показания, которые я получу от участников боя. Таким образом, мы узнали о стрелах, несущихся на крыльях демонов, о волшебном тумане, темноте, вызванной при помощи заклинания (ибо почему же ещё во время нападения войск Палатината облака заслонили луну и звёзды, если не при помощи тёмных сил?), о зловещих глазах, появляющихся в кровавом свете факелов, о комете, которая предвещала несчастье, о колдовской влаге, намочившей тетивы арбалетов и о панике, магически вызванной среди лошадей. И о многих других вещах. Я приказал записывать все показания. Только Риттер осмелился высказать своё мнение по поводу всего этого цирка – конечно, предварительно проверив, что никто нас не подслушивает.
– Кто знает, кто знает, – пробормотал он. – Может быть, в этом есть зерно истины? – Он быстро перекрестился.
Я покачал головой, потому что если уж даже Хайнц начал видеть в этом действие чёрной магии, то это означало, что подобное мнение должно быть распространено среди обычных солдат. Риттер заметил мой жест.
– А вы не верите? – Спросил он.
– Я верю в одно, а именно в то, что Инквизиториум и папство существенно расходятся в понимании ереси. Мы хотим раскрыть истинное лицо врагов Господа нашего, они же хотят найти этих врагов любой ценой. А если врагов нет, то их придумают...
– Вы изменились…
– Я не изменился, господин Риттер. Поймите одно: я могу без особых усилий убедить вас, что плечистый молодой человек с волосатой грудью на самом деле привлекательная блондинка...
Он засмеялся, но я его не поддержал.
– Поверьте, и не такие вещи рассказывали люди на столе у палача... И не такие признания я слышал своими ушами...
Улыбка исчезла с его лица, как кровь, стёртая тряпкой.
– Беда лишь в том, что это по-прежнему будет мужчина, – продолжил я. – И то, что я вас убедил, не изменит реальной картины мира. Между тем, мы, инквизиторы, хотим знать, какова эта правда, а не только видеть её искажённую тень.
Он задумался, пару раз дёрнул себя за бороду. Потом обратил взгляд на меня.
– Всё это должно, наверное, для чего-то служить, – прошептал он, внимательно глядя в сторону двери, словно он мог проникнуть взглядом сквозь дерево и увидеть, что нас кто-то подслушивает. – Но для чего? Впрочем, – он махнул рукой – епископ пришлёт инквизиторов и богословов, тогда всё и прояснится.
– Епископ никого не пришлёт, – сказал я, удивляясь его наивности.
– Как это нет? Ведь император... легат... Вы сами просили в письмах...
– Его Преосвященство только что прислал письмо с требованием объяснить, какими это доктринальными вопросами занят его посланник. И это только начало переписки. И, поверьте, она продлится до тех пор, пока все не забудут о самой проблеме.
– Вы остались в одиночестве, – сказал он глухо. – А я с вами... в одной комнате...
Я засмеялся. Риттер правильно почувствовал, что под моей задницей начинает полыхать пожар, и он не хотел стать случайной жертвой пламени. Я не удивлялся этому, ибо нет ничего плохого в попытке спасти свою шкуру.
– Ну, знаете, я же не в этом смысле... – сразу поправился он.
Я похлопал его по плечу.
– Здесь нечего стесняться, Хайнц, – сказал я.
– Я уеду. – Глубоко вздохнул он. – Просто уеду.
– Без императорского разрешения? После того, как вы просили Светлейшего Государя о разрешении участвовать в войне? Искренне вам не советую.
– Гвозди и тернии! – Он ударил правым кулаком по раскрытой левой ладони. – Так вы и меня втянули...
– Я вас втянул? – Я снова засмеялся, ибо обвинение было настолько наглым, что я не мог отреагировать иначе, чем смехом.
– Матерь Божья Безжалостная, может, мне написать какой-нибудь панегирик о папе или ещё что…
– Делайте, что хотите, – буркнул я, потому что разговор перестал меня забавлять. – Я иду на допрос. Наверное, останусь там до ночи.
В комнате, которая была предоставлена для следственных действий, находился стол, установленный на деревянных козлах, и несколько стульев. Вызванные на допрос солдаты отвечали на вопросы стоя; дворянам разрешалось сидеть напротив допрашивающих. А допрашивающих на этот раз было двое: я и легат Верона, помогал нам писец, иногда также появлялся и второй из братьев-воронов, духовник Милостивейшего Государя.
Легат вызвал барона Таубера, и я знал, что феодал не будет в восторге от этого вызова. Когда он вошёл в комнату, я встал с места. Верона не посчитал нужным вести себя с подобной вежливостью. Таубер с грохотом придвинул себе стул и опёрся локтями на стол.
– Спрашивайте, – прорычал он. – И быстрее, потому что у меня есть дела и поважнее.
После предварительных формальностей легат приступил к соответствующим вопросам.
– Вы были при Светлейшем Государе во время первой битвы, не так ли?
– Был.
– Вы видели атаку наших рыцарей?
– Видел.
– Они атаковали в соответствии с волей императора?
– Нет.
– Так император им запретил?
– Да.
– Вы сказали – Верона посмотрел в документы: – «Они их сметут. Прежде чем подойдёт наша пехота, всё будет кончено». Это ваши слова?
– Да.
– Как давно вы служите Империи?
– Я пошёл на службу в возрасте пятнадцати лет. Так что скоро будет тридцать лет.
– В скольких битвах вы участвовали?