— А откуда у нее столько денег на новую повозку, новые платья, стадо слуг, все эти пирушки? На некоторые приглашает человек по двести. Точно говорю, дело Нечистого. — Он размашисто перекрестился.
Я готов был биться об заклад: больше всего ему не нравилось, что на эти приемы не приглашали его самого.
— В подземельях под Сареваальдом, — повторил я. — Ну-ну, это и вправду интересно. Но Элия ведь богата.
— Не настолько, — сказал Кнаппе. — А я проверял тщательно, уж поверь.
Это верно, если дело касается финансов, мнение Кнаппе трудно не принимать в расчет. В конце концов, круглый дурак не стал бы одним из самых богатых купцов города и мастером гильдии мясников — а должность эта имела немалый вес.
— Посылали кого-нибудь за ней? — спросил я.
— А то, — понуро ответил он, — посылал, конечно. Три раза. И мои люди не вернулись. Представляете, господин Маддердин?
Это было и вправду интересно. А учитывая, что дело становилось опасным, могло повлиять на величину моего гонорара.
— А отчего бы не сделать это официально? Созовите Совет и потребуйте расследования или составьте формальный донос в Инквизиториум…
— Господин Маддердин, — глянул он на меня раздраженно, и я видел, что теряет терпение. — Я не хочу убивать ее, не хочу жечь на костре — всего лишь принудить, чтобы вышла за меня. Узнай твои конфратеры о ереси — и даже я не спасу ее от огня! Так что решай: берешься за работу или нет, а, Мордимер?
Кнаппе путался, словно пьяница в вожжах. Он что же, всерьез думает, будто я закрою глаза на ересь? Уж тогда бы мой Ангел-Хранитель устроил мне веселье, после которого сеанс с мастером Северусом показался бы возбуждающим свиданием. Разве что увидел бы в этом какую-то пользу, но ведь неисповедимы пути, которыми следуют мысли Ангелов! Как неисповедимы и лабиринты безумия, которыми те пути ведут.
— Сколько? — спросил я, зная, что из этого скупердяя непросто будет выжать хоть что-нибудь.
— Устрою тебе епископскую концессию на весь округ Хез-хезрона. Этого разве недостаточно? — Приподнял брови, словно удивленный моей неблагодарностью. — Выполните после для меня два-три поручения — и будем квиты.
— Концессию всегда можно дать, а потом — отобрать. Зависит от настроения Его Преосвященства, — сказал я, памятуя, что, когда епископ страдает от подагры, поступки его совершенно непредсказуемы. — А кроме того, мне ведь придется потратиться. Или вы, господин Кнаппе, полагаете, что отправлюсь в одиночку? А помощникам нужно будет заплатить.
Мясник шевельнул губами, словно что-то просчитывал про себя.
— Двадцать крон, — наконец выдавил он с усилием.
— Там уже погибли люди, — напомнил я ему. — Триста — и ни полугрошем меньше.
Кнаппе побагровел.
— Не смейся надо мной, попик, — сказал он тихо, — потому что могу и тебе устроить визит к Северусу.
Уж и не знаю, почему некоторые зовут нас, инквизиторов, попиками. Служим Церкви, изучали теологические науки (настолько, насколько могут пригодиться в нашем деле), но, мечом Господа нашего клянусь, мы ведь не священники!
Я глянул ему прямо в глаза. Как доходит до торгов, уж поверьте мне, не знаю страха. Дукаты, кроны, талеры, дублоны, флорены и даже сама мысль о них обладают силой воистину волшебной. Да и к тому же угрозы — часть обряда торговли, принимать их всерьез я не намеревался. Хотя, несомненно, следует признать, что Кнаппе не принадлежал к числу воспитанных людей. И с сеансом у мастера Северуса он перебрал. Кто когда видел, чтобы официально допрашивали инквизитора? Такие дела решаются совсем иначе. Насколько я знал, инквизиторы, виновные в преступлениях, подпадали под опеку столь теплую, что по сравнению с ней пытки Северуса выглядели нежнейшими ласками. Вдобавок для этого должен найтись повод позначительней гнева мясника, пусть даже и с весьма серьезными связями.
— А хотел бы ты когда-нибудь повстречаться с Курносом, господин Кнаппе? — спросил я без улыбки, но и без злости.
Курносом все называли Захарию Клингбайля, которого я спас от медленной смерти в казематах и который теперь помогал в разнообразнейших моих начинаниях. Ходила о нем, о моем Курносе, дурная слава. И было это хорошо.
— Угрожаешь? — Кнаппе привстал и навис надо мною словно глыба жира.
Я внезапно ощутил бешеную ненависть и желание расквасить эту огромную морду, похожую на пудинг из кровяной колбасы. Но — сдержал себя.
В конце концов, нас связывало дело, и здесь не было места личным симпатиям и антипатиям.
— Триста, господин Кнаппе, — повторил я спокойно, а он медленно опустился в кресло, словно из его тела выпустили воздух.
— Двадцать пять, — сказал он, — и это мое последнее слово.
— Выбрали вы неподходящее время, — рассмеялся я. — У меня как раз хватает деньжат, чтобы спокойно подождать действительно выгодного предложения. К тому же подумайте: потом будут проблемы с ее братцами.
Я видел: ему хотелось сказать: «Это твои проблемы» — но как-то сдержался.
— Пятьдесят, — решился он, а я подумал, насколько еще сумею затянуть эту игру.
— Плюс двести, — добавил я и таки потянулся за фиником.
— Тридцать сейчас и пятьдесят после дела.
— Сто сейчас и сто двадцать пять после дела. И в случае чего задаток не возвращается.
— По пятьдесят. — Кнаппе сжал кулаки.
— Семьдесят пять и семьдесят пять и тридцатипроцентная скидка в твоих лавках до конца года.
— Десять процентов, — сказал он.
Наконец сошлись мы на семнадцати с половиной и торжественно ударили по рукам. Я был несколько удивлен, поскольку надеялся выторговать крон сто, а мысль о скидке пришла в последний момент. Кнаппе же должен был знать больше, чем говорил, — или задумал какую-то гадость. Или и вправду алкал жениться на Элие. Я лишь надеялся, что он не настолько глуп, чтобы думать, будто сумеет после завершения работы от меня избавиться. Это правда, что не было у меня концессии в Хез-хезроне, но, Боже милостивый, я ведь инквизитор! А даже Кнаппе ни скуп, ни глуп настолько, чтобы портить отношения с Инквизиториумом, который наверняка вспомнил бы о своем конфратере. Даже о таком, который не слишком известен в Хез-хезроне и у которого нет епископской концессии. Впрочем, не было у меня нужды в том, чтобы защищала меня Церковь. Да, милые мои. Бедный Мордимер — человек осторожный, осмотрительный и смиренный, но если дело доходит до проблем — в нем просыпается триединое чудовище: лев, тигр и дракон!
Кнаппе отсчитал семьдесят пять крон, а я еще велел ему поменять две золотые пятидукатовки, обрезанные по краю, и только потом спрятал мешочек под кафтан.
— Через несколько дней получишь концессию, — пообещал он.
— Буду ждать, — ответил я; мне и впрямь было интересно, удастся ли ему провернуть все настолько быстро.
Впрочем, так или иначе, задаток возвращать я не предполагал. Потому что как знать, дойдет ли дело до следующего платежа? Если Элия предстанет перед Советом, Кнаппе наверняка не будет настроен еще раз тянуться к кошелю.
— Реши это быстро и чисто, Мордимер. Да, — глянул на меня с прохладцей, — и не вздумай обмануть. Если решишь стакнуться с девкой за моей спиной, я догадаюсь.
— Ты меня знаешь.
— О, да, знаю, — кивнул Кнаппе и повернулся ко мне спиной.
— Мы еще не закончили, — сказал я твердо.
— Да ну? — протянул он и без охоты глянул в мою сторону.
— Именно. Когда буду выходить, станешь в дверях. И отыграешь одну сценку.
— Сценку? — Маленькие глазки с подозрением уставились на меня из глыб жира, которые у нормального человека были бы щеками.
— Скажешь: «Ладно, Мордимер, дам тебе на десять крон больше». Так, чтобы услышали слуги. А я отвечу: «О, нет, даже если бы давал тысячу, не стану этого делать!»
— Думаешь, что в моем собственном доме есть шпионы?
— А ты думаешь, что может их не быть у человека твоего положения? — спросил я вежливо.
— Да, это верно, — усмехнулся он через миг, и я знал, что слова мои были бальзамом для его души. — Наверняка ты прав!
Курнос и близнецы сидели в «Хромом пони»: играли. По лицам было понятно, что играли неудачно. Ну а потом я увидел человека, которого пытались обуть, и рассмеялся.
— Отдай им деньги, Ганс, — сказал я, присаживаясь. — Или уж — половину того, что проиграли. Никогда не читал разве, как говорит Писание: кто крал, вперед не кради, а лучше трудись![12]
Шулер широко раззявил рот в усмешке, показывая черные десны и пеньки гнилых зубов.
— Я всего лишь достойный жалости грешник, — сказал он с театральным раскаянием, — и не знаю Писания так хорошо, как слуги нашего Господа.
— Так это Ганс? Ганс Золотая Ручка? — спросил Курнос и ткнул его кривым пальцем в грудь.
Близнецы заворчали что-то под нос и одновременно, хотя и незаметно, потянулись к стилетам.
— Нет-нет, — придержал я Первого. — Мы ведь не хотим здесь драк, верно, Ганс?
Шулер усмехнулся и подтолкнул в их сторону кучку серебра.
— Считайте это бесплатным уроком, — сказал он. — Выпьешь со мной, Мордимер?
— Почему бы и нет? — ответил я, а Курнос и близнецы встали, оставляя нас одних.
Трактирщик принес нам вина, и я, прежде чем сделать глоток, сперва смочил губы.
— Всегда осторожен? — усмехнулся шулер.
Я глянул на него, не понимая, что имеет в виду.
— Ах, нет, — сказал наконец. — Просто привычка.
Ганс склонился ко мне.
— Был у Кнаппе? — спросил он шепотом.
— Как всегда, когда в городе, — ответил я, не понижая голос.
— Да он уже предлагал работенку то одному, то другому, — засмеялся Ганс. — Но дураков нету, парень. Знаешь, кого мы давненько не видали в Хезе? Желтого и его людей.
— А откуда б ему здесь взяться? — насупился я, поскольку Желтого в последний раз видели в подземельях барона Берга. Судя по тому, что я слыхал, из тех подземелий быстро не выходят. А если выходят — то не своими ногами.
Ганс пожал плечами: