— Я не говорил вам этого, лейтенант, но женщина не из Хеза, — ответил я после некоторых раздумий. — Она жила в одном из поселений и видела убийц. Убедит ли вас её свидетельство?
— Вот как, — сказал он. — Хорошо. Это меня убедит.
Я толкнул близнеца и приказал ему идти за Элиссой. Я понятия не имел, сможет ли девушка на таком расстоянии узнать лица убийц. Но надеялся, что — да, поскольку время от времени некоторые из мужчин выходили на свет пламени, и их было видно очень отчётливо.
Немного погодя Первый приполз обратно, а рядом с ним неуклюже ползла Элисса. Всё её лицо было вымазано грязью, и она дрожала как осиновый лист. Я крепко обнял её рукой и прижал к себе.
— Не бойся, чадо моё, — шепнул я ей прямо в ухо и почувствовал, что в моих объятиях она перестаёт дрожать.
— Ты должна внимательно присмотреться к людям у костра. И сказать нам, те ли это, что напали на вашу деревню. Смотри внимательно и не ошибись.
— Да, господин, — шепнула она.
Она подняла голову, а я знал, что наступает опасный момент. Что будет, если она узнает убийц и начнёт кричать? Вдруг зарыдает? Побежит в панике, куда глаза глядят? Я был готов остановить её и заткнуть ей рот, если понадобится. Но Элисса лишь сильнее задрожала, и я услышал, как клацнули её зубы.
— Это они, — сказала так неразборчиво, что я её едва понял. — Они!
— Ты уверена?
— Чёрная борода. — Она впилась ногтями в мою ладонь, да так сильно, что я был уверен, что оставит на моей коже кровавые следы. — Этот чернобородый. Я видела, как он грыз… — она беззвучно расплакалась, и я поцеловал её в лоб.
— Ты храбрая женщина, Элисса, — сказал я и дал знак близнецу, чтобы он отвёл её назад к лошадям.
— Достаточно, лейтенант? — спросил я.
— Достаточно. — В сумраке я не видел его лица, лишь кивок. — Абсолютно достаточно.
К лагерю вела только одна дорога. С юга. С севера, запада и востока окружали его густые, непролазные заросли тёрна. Я знал, что там мы несомненно не пройдём, ибо если бы даже удалось преодолеть шипастый кустарник, то наверняка нас бы затянула болотная трясина.
Следовательно, нам предстояло пробиваться через открытое пространство. На наше счастье, убийцы не охраняли лагерь. Видимо, они не предполагали, что кто-либо смог бы пройти по их следу и преодолеть предательские болота. Тем не менее, в поле нашего зрения их было десяток-два, а никто не мог гарантировать, что где-то там — в темноте — не таились другие. Может часть праздновала и развлекалась, а остальные спали?
Что ж, во всяком случае, нас было девятеро, но я не знал, чего стоят люди лейтенанта Ронса, и даже он сам. Как обычно, лучше всего было рассчитывать только на себя. И во вторую очередь, на Смертуха и близнецов.
— Остаётесь здесь, — приказал я Первому и Второму, — и хорошо цельтесь.
— Готовы? — спросил я Ронса, и он в ответ кивнул.
— Тогда именем Божьим! — крикнул я и встал.
В этот момент прощебетали болты, и двое людей свалилось на землю. Один упал лицом в костёр. В лагере убийц раздались крики, вопли, оклики, а мы уже со всех ног бежали в их сторону.
Всё пошло неожиданно легко. Я опасался яростного сопротивления, ожесточения и боя не на жизнь, а на смерть. Меж тем, мы налетели на них, будто свора охотничьих собак на стреноженных косуль. Я полоснул набегающего человека мечом по груди (даже не знаю, он бежал, чтобы со мной биться, или убегал как раз в эту сторону), следующему всадил клинок в горло. А потом я лишь стоял в свете костров и смотрел, ибо поистине мне нечего было делать. Смертух и люди лейтенанта Ронса крутились как ошпаренные, и тела бандитов валились, будто снопы сжатых хлебов, если позволите мне такую избитую метафору. Но, однако, сложно было не заметить, что их сопротивление… было странным. Они беспомощно вытягивали руки навстречу клинкам, бегали с криком кругами, спотыкались о собственные ноги. В них было видно какое-то отупение, невероятная вялость движений и полное отсутствие боевого опыта. Неужели они были способны убивать лишь неготовых к нападению селян? Могли ли это быть те самые люди, что вырезали поселян и в зверином бешенстве грызли их трупы? Здесь нельзя было заметить даже следа бешенства или боевого исступления.
Немного погодя мы стояли над парой десятков трупов, и этот ошеломляюще лёгкий триумф не подготовил нас к тому, что должно было случиться через минуту. Ибо из деревянного сарая, сложенного из больших, массивных брёвен, вдруг выбежало двое людей с топорами в руках. Двое солдат лейтенанта Ронса бросилось к ним, и через миг оба уже не жили. Один из нападавших был поражён в плечо, но он даже не замедлил шага, хотя я видел, как удар почти отсёк ему руку, которая теперь свисала лишь на лоскуте кожи. Молодой человек с бледным лицом, которого Ронс называл де Вилем, пырнул остриём в живот второго бандита. Тот нанизался на его меч, так что рукоять столкнулась с телом, выпустил из руки топор, схватил де Виля за голову и вгрызся в его лицо. Я видел лишь хлеставшую кровь и слышал отчаянный крик, который не смолк даже тогда, когда Смертух развалил нападавшему голову саблей. Мужчина с отрубленной рукой вбежал между двумя другими солдатами, получил два удара копьями, после чего размахнулся и отсёк голову ближнему из людей Ронса. Из безголового туловища хлынула струя крови, а я подскочил и замахнулся мечом. Бандит прикрыл голову, но меч отрубил ему кисть и рассёк лицо. Он даже не застонал. Не крикнул. В свете костров я видел его расширенные, блестящие глаза. Они погасли лишь тогда, когда между ними с хрустом воткнулся наконечник стрелы. Только тогда он упал. Безрукий, весь залитый кровищей, с грудью, пробитой копьями. Он ещё дёргался на земле, а из его рта шла кровая пена.
— Меч Господа нашего! — я услышал перепуганный шёпот Ронса, — де Виль, Боже!
Я обернулся и увидел, как лейтенант пытается остановить кровь, текущую из лица де Виля. У молодого человека была вырвана щека, так что обнажились челюсть и зубы, а от его носа остался лишь кровавый лоскут с выступающим хрящом. К счастью, он не кричал, ибо раньше Бог дал ему милость забытья.
Я пнул дверь в сарай, из которого выскочили эти двое. Вошёл я осторожно, держа в правой руке обнажённый меч, а в левую руку взял горсть шерскена. Но сени были пустыми. Только за следующей дверью я услышал шум, будто кто-то пытается забаррикадировать вход. Я с размаху ударил плечом и ввалился внутрь, чтобы увидеть одетого в чёрное худого человека, который пытается придвинуть ко входу тяжёлый, обитый латунью сундук. Я влепил ему рукоятью меча в лицо, и он полетел под стену с хриплым криком. Я подошёл и встал над ним. Носком сапога пнул его под рёбра. Несильно. Так только, чтобы напомнить о своём присутствии.
— Доктор Корнелиус, я полагаю? — вежливо спросил я.
Краем глаза я заметил, как в помещение вбежал лейтенант Ронс, а потом застыл на месте, видя лежащего под стеной мужчину. Тем временем исхудалый человечек вытер рукавом кровь с лица и со стоном поднялся на ноги. Выплюнул на пол выбитые зубы.
— Это именно он, — сказал лейтенант Ронс и сделал шаг, но я схватил его за плечо.
— Нет-нет, — сказал я. — Нам надо поговорить. Правда, доктор?
— А кто ты такой, что нападаешь на мирных людей? — прошамкал доктор, и прозвучало это так: «а фто ты тафой, фто напафаешь на мифных люфей?».
Я толкнул его на стул, так что он с размаху сел.
— Что за наглость? — сказал я. — Ты говоришь о нападении? А три вырезанных села?
— Деревенщина, — скривился он презрительно. — Кому какое дело до деревенщины? У меня есть путь, парень! Идея, за которую стоило бы отдать жизнь этих людей…
— Истинно говорю вам: Что вы сделали этому брату Моему меньшему, то мне сделали,[102] — ответил я словами Писания. — Так, может, поделишься своим видением пути с инквизитором Его Преосвященства епископа Хез-хезрона?
— Ты инквизитор? — он глянул на меня исподлобья. — Очень хорошо. Возможно, мне понадобится помощь твоего господина.
Я смотрел на него и признаюсь, на мгновение, на минутку, у меня язык отнялся. И уж поверьте, любезные мои, с вашим покорным слугой такое редко случалось. Вот передо мной сидит убийца, а скорее вожак банды убийц, который совершенно не обеспокоился гибелью своих людей и присутствием инквизитора, а рассчитывал на встречу с епископом. Он был просто тупым или уже сумасшедшим?
— Я думал, разжечь ли костёр или скорее готовить верёвку, — сказал я. — Но вижу, что разговор займёт у нас больше времени. Лейтенант, — я повернулся к Ронсу, — вы не могли бы сказать моим людям, чтобы разогрели инструменты?
— Не будь идиотом, инквизитор, — доктор Корнелиус храбрился, но всё же я видел, что он испугался. — Поверь мне, у меня есть сведения и знания, которые заинтересуют Его Преосвященство. И поверь мне также, — он вытянул в мою сторону худой, костистый палец, — что и тебе от этого перепадёт.
— Слушаю, — произнёс я. — У тебя не слишком много времени, а я не очень терпеливый человек. Мне самому интересно, удастся ли тебе купить жизнь…
— Я не могу говорить об этом тебе! — крикнул он так, будто кто-то провёл остриём по мрамору. — Хочу увидеть епископа!
— Конечно, — дружески ответил я. — Мне прямо сейчас подавать повозку или чуть погодя?
Стукнула дверь, и Смертух заглянул внутрь. Я наблюдал за доктором Корнелиусом и заметил, что его лицо помертвело. Ах, этот мой Смертух, всегда производит впечатление!
— Греются, — доложил он. — Устанавливать стол или подвесим?
— Хорошо, — крикнул Корнелиус. — Всё скажу!
Я придвинул табурет, сел и дал знак Смертуху, чтобы нас оставил. Лейтенант Ронс встал у стены.
— Я весь внимание, — вежливо сказал я.
— Я доктор медицины, — начал Корнелиус, — и учёный. Я расширил тайны алхимии, хотя моя работа не была оценена обществом. Но я неуклонно и в поте лица работал над идеей, способной изменить облик этой земли…
— Доктор, — сказал я. — Моё терпение имеет границы.