Кардинал побагровел прямо-таки в пурпур, и я подумал, что у него кровь брызнет всеми порами лица. Похоже, никто никогда не обращался к нему таким образом. Свита кардинала стояла онемевшей, и, думаю, они гадали о том, какие такие хитрые штучки будут применены к наглому инквизитору.
— Сру на Ангелов! — прогремел Бельдария, и его крик сорвался на петушиное пение. — В подземелье этого мерзавца! Приготовьте инструменты! Сейчас! Немедленно!
На это я и рассчитывал. На неосторожные и неосмотрительные слова «пурпурата»[141]. Он был старым, склеротичным и надломленным приступами мигрени. Но даже он должен знать и помнить, что нельзя глумиться над Ангелами. Он должен знать, что Ангелы мстительны, злопамятны и обидчивы. Я почувствовал характерные мурашки в затылке и дрожь, пробегающую вдоль позвоночника. Все лампы и свечи в покоях погасли, будто их задуло внезапным порывом ветра. Но, несмотря на это, в покоях было светло. Даже светлее, чем было. В центре их стоял мой Ангел-хранитель. Могучий, белый, светящийся, с крыльями, достигающими свода, и серебристым мечом в мраморной руке.
Все присутствующие пали ниц. Только Белдария стоял, теперь бледный как мел, и двигал губами, будто только что выброшенная на берег рыба.
— Мо… мо… мо… мо… — пролепетал он.
Мой Ангел-хранитель созерцал его со зловещей улыбкой.
— Кардинал из Гомолло, — сказал он, — пришло время расплаты.
Он махнул левой кистью в воздухе, и тогда вдруг прямо рядом с ним появились Смертух и близнецы. Ошеломлённые и моргающие отвыкшими от света глазами. У Смертуха блуза была окровавленной, а у одного из близнецов щёку пересекала скверная рана. На моих ногах лопнули звенья цепи.
— Назначаю тебя, Мордимер, и твоих друзей полномочными представителями Инквизиции во дворце Гомолло и прилегающих вотчинах. Да будет так именем Ангелов! — Остриём меча он стукнул в пол, аж посыпались разноцветные искры.
— Извещу других Ангелов, — добавил он уже тише. — Ожидай завтра инквизиторов из Хез-хезрона.
Свечи и лампы запылали полным светом, а Ангела не было уже среди нас. Только выжженные следы его стоп остались на драгоценном ковре кардинала. Смертух крикнул как резанный, в его руке появилась длинная, кривая сабля. Он подбежал к ближайшему из придворных кардинала и пригвоздил его остриём к полу.
— Смертух, — рявкнул я, — иди сюда, Смертух!
Минуту он смотрел на меня, не понимая, но, в конце концов, его лицо рассвело улыбкой. Улыбающимся он выглядел ещё ужаснее, чем обычно.
— Мордимер, — сказал он с чувством, — ты пришёл за нами, Мордимер.
Он подошёл и обнял меня. Я отодвинулся, ибо он вонял, как чёрт знает кто. Условия в подземельях кардинала не способствовали гигиене, а, впрочем, мытьё и так не относилось к любимым занятиям Смертуха. Пронзённый придворный лежал на полу и хрипел. Он изрыгал изо рта кровавую пену. Я какое-то время равнодушно смотрел на него. Остальные придворные постепенно вставали, начались какие-то перешёптывания.
— Все к стене, — сказал я громко. Я подошёл к кардиналу Белдария и посмотрел ему прямо в глаза.
— Все к стене, — повторил я.
Белдария дёрнулся, будто желая схватить меня за кафтан. Левой рукой я придержал его руки, а правой начал бить по лицу. Медленно, открытой ладонью. Я почувствовал под пальцами кровь и острые осколки зубов. Его нос хрустнул и поддался под ударом. Когда я отпустил, старик упал на землю как окровавленная куча тряпья.
— Уберите эту падаль, — приказал я слугам.
Прелат Бульсани, дрожа, стоял у стены. Очень близко, будто хотел стать частью покрывающего её гобелена.
— Потерял желание шутить, отче? — спросил я.
— Жаль, ибо я рассчитывал на какие-нибудь утончённые шуточки и оригинальные аллюзии. Не скажешь чего-нибудь, чтобы меня развеселить?
Он смотрел на меня со страхом и ненавистью. Знал, что для него уже всё закончилось. Ночи, проводимые за картами, попойками и тисканьем шлюх. Его жизнь стоила сейчас столько, сколько плевок на раскалённый песок. Я усмехнулся и подошёл к близнецам. Они пожали мне руку с трогательной преданностью. Было нас четверо во дворце кардинала. А солдат и придворных может с полсотни. Только в этих больших покоях до двух десятков. И, тем не менее, никому даже в голову не пришло бы сопротивляться нам. У каждого из этих людей была тщетная надежда на спасение жизни, каждый мысленно молил уже только о том, чтобы не загреметь в застенки инквизиторов. И поверьте мне, все, кто выживет, окажутся там несказанно быстро. Но закончится ли их жизнь в моче, дерьме, крови и невыносимой боли, будет зависеть только от них самих и их желания искупить грехи. Если будут достаточно покорными, возможно умрут обезглавливанием, если нет, то будут поджарены на медленном огне, на глазах вопящей от потехи толпы черни, в клубах смрада от собственного подгорающего жира.
Я вышел в коридор. В тёмной нише стоял мой Ангел. Сейчас как невзрачный человечек в тёмном плаще. Но это был мой Ангел. Никогда не ошибёшься, когда узришь своего Ангела-хранителя, какой бы облик он не принял.
— Я доволен тобой, Мордимер, — сказал он. — Ты сделал то, что тебе надлежало.
— Во славу Господа, — ответил я, ибо что иного я мог сказать.
— Да, во славу Господа, — повторил он с какой-то странной и поразительной горечью в голосе. — Ты знаешь, Мордимер, что в глазах Бога мы все виновны… — Я посмотрел в его зрачки, а они были как озёра, наполненные тьмой. Я вздрогнул и отвёл взгляд. — … а вопрос лишь в мере и времени кары. Кары, которая неминуемо придёт.
— Зачем же мы тогда думаем о том, как угодить Ему? — осмелился я задать вопрос.
— А разве ребёнок на пляже не строит стен из песка, которые должны сдержать прилив? И разве, когда его строения исчезают под волнами, на следующий день он не старается возвести стены ещё более мощные, хотя в глубине души хорошо понимает, что это ничего не даст? — Он положил ладонь на моё плечо, и я почувствовал, как сгибаюсь под её тяжестью.
— Ты, Мордимер, исполнишь всё, что должно исполниться, — сказал он. — Завтра прибудут сюда кардиналы-заговорщики, и завтра появятся инквизиторы.
— Так, значит, нет Церкви Чёрного Преображения?
— Кто знает, что означает слово «есть»? — спросил ангел, — И к какому из Миров относится? — он замолчал. — Мир полон тайн, Мордимер, — продолжал он мягким тоном. — Знаешь ли ты, что существуют такие виды материи, существование которых мы лишь предугадываем, поскольку наблюдение за ними приводит к их разрушению? Кто тогда может ответить на вопрос, есть ли они и для кого они?
Я ждал, думая, что он скажет что-то ещё, но Ангел уже явно закончил. Я и так удивлялся тому, что он соизволил оставаться со мной так долго.
— Тогда что я должен делать, мой господин? — спросил я, хотя и страшился, как бы его не рассердило моё недомыслие.
— Мордимер, то, что ты должен сделать, сам прекрасно знаешь, — ответил он и улыбнулся.
На этот раз я даже не пытался увидеть его глаза, ибо не хотел, чтобы бездна, которая в них была, посмотрела в меня.
Эта история началась в Хез-хезроне и там же должна была закончиться. В дом Лонны мы вошли ранним утром. Я, Смертух, близнецы и трое инквизиторов в чёрных мантиях. Когда она нас увидела, кровь отлила от её лица.
— Мордимер, — сказала она глухо.
— Мордимер Маддердин, именем Инквизиции, — произнёс я. — Твой дом, дочь, будет досмотрен.
— Я ничего не сделала, — сказала она с отчаяньем в голосе. — Ты же знаешь об этом, Мордимер!
— Принадлежность к Церкви Чёрного Преображения, мерзкой секте еретиков, это, по-твоему, ничего? — спросил я. — А скупка девственниц с целью совершения над ними святотатственных обрядов? Не говоря уже об осквернённых реликвиях и еретических амулетах, которые найдём в твоём доме.
— Ты сказал, что если ты стоишь по одну сторону баррикад, а кто-то по другую, то можно принять только одно, верное решение. И я встала на твою сторону, Мордимер. Помогла тебе!
— Я тебе ничего не обещал, Лонна. — Я пожал плечами. — Такова жизнь. Кроме того, ты выдала меня, жемчужинка, людям кардинала. Легко было предположить, что надоедливый Маддердин никогда уже не покинет Гомолло, правда?
Она смотрела на меня и молчала. Очень хорошо, ибо сказать было нечего.
Смертух приблизился ко мне, и я видел его изголодавшиеся глаза.
— Можно, Мордимер? — спросил он смиренно.
— Можно, Смертух, но она должна остаться жить, — ответил я. Он выглядел благодарным псом, когда хватал её и безвольную, отчаявшуюся, онемевшую, вёл наверх, в покои. Потом мы долго слышали её крик, но позднее этот крик прекратился. Так внезапно, будто кричащему кто-то заткнул глотку кулаком. Через час, когда Лонну забирали инквизиторы, у неё были окровавленные бёдра, порванное платье и пустота в глазах.
Ещё до полудня мы окружили дом Хильгферарфа. Он принял меня холодно, спокойно, и, как я понимал, будто уже мёртвый.
— Не надо было меня обманывать, господин Хильгферарф, — сказал я. — Девственницы с юга должны были стать общим даром от вас и Бульсани Дьяволу с Гомолло и его гостям, ведь так? Вы давали деньги, а прелат доступ к кардиналу. Но Бульсани решил вас перехитрить, разве не так? — и вручить дар только от своего имени. Вы меня наняли, прекрасно зная, где находится Бульсани. Что это должно было быть? Проверка?
— Нет. Я не знал, что Бульсани купил девушек, пока вы мне об этом не сказали. Лишь предполагал, что он мог это сделать.
— Так, так, по-крупному играл этот наш прелат. Как и вы, — добавил я от всего сердца.
— Это правда, — произнёс Хильгферарф. — В чём меня обвиняют?
— В ереси, подрыве основ святой веры, заговоре, осквернении реликвий, ритуальных убийствах, принадлежности к сектам, не признанных Церковью, — сказал я равнодушным тоном, — и чего только ещё пожелаете.
— Почему вы так со мной поступаете, Маддердин?
— Чтобы мозаика сложилась, — произнёс я. Кардиналы и шлюха, почтенный купец и слывущий вольным поведением прелат. Все еретики, а это означает, что ересь может быть всюду. Тут и там. В доме твоего соседа и в церкви твоего настоятеля. Может даже в голове твоей жены. — Надо было заниматься торговлей, господин Хильгферарф, а не лезть в политику. И подумайте, кто был вашим сообщником, потому что такие вопросы вы обязательно услышите. И тогда надо будет отвечать быстро и логично, если вы не хотите мучиться сверх меры.