Улыбки гасли на их лицах так же быстро, как пламя свечей, срезаемое саблей. Это был тот эффект, на который я рассчитывал, и я радовался, что они меня не разочаровали.
— Вперед, господа, — приказал я.
Начиная операцию против Гриффо Фрагенштайна, я действовал согласно закону. Однако я знал, что законники-пуристы[31] могли бы доискаться в моих действиях некоторых неувязок. Вот, например, я ведь был обязан сопоставить показания Захария с показаниями Гриффо. Ибо, неужели бредящий узник говорил правду? Может он лишь свято верил в собственные слова, родившиеся в результате видений, вызванных горячкой и болезнью? Но даже если я поверил словам сына купца Клингбайла, то ведь был обязан обратиться к бургомистру и начать официальное дознание. Почему я так не сделал? Так вот, во-первых, я верил в правдивость признаний Захария. Отнюдь не потому, что я был человеком наивным, легковерным и добродушным (хотя ведь мы, инквизиторы, есть целебный бальзам на раны мира). Я верил его словам, потому что истинный Слуга Божий должен доверять интуиции, веря, что есть она щедрым даром Всевышнего. Во-вторых, я знал, что привлечение бургомистра и возбуждение административных процедур приведёт лишь к тому, что Гриффо выиграет время на подготовку противодействия. Я не нарушил закон, а всего лишь слегка его обошёл. Но если Фрагенштайн окажется добропорядочным гражданином, а признания Захария бредом безумца, то, Господи, спаси и сохрани бедного Мордимера.
Поместье Фрагенштайна хранила калитка в каменной стене, хватило нескольких ударов тяжелыми кувалдами, чтобы путь стал свободным. Однако я знал, что с дверьми самого дома будет сложнее. Когда я гостил здесь первый раз, то заметил, насколько надёжны эти врата, сооружённые из толстых балок, окованных железом. Окна же первого этажа, очень высокого первого этажа, закрывали на ночь, затворяя прочные ставни. Значит, следовало проявить смекалку, а не тупую силу. Я взял в руку колотушку и постучал. Раз, другой и третий. Наконец раздалось шарканье.
— Чего надо? — я услышал голос кого-то, кто явно был очень сонным и очень недовольным.
— Именем Святой Службы, открывай! — крикнул я.
Воцарилась тишина. Я не считал, что привратник подумал, будто кто-то глупо шутит. Ложная выдача себя за служителя Инквизиции грозила наказанием в виде кастрации, вырезания ремней из кожи и сожжения на медленном огне. В связи с вышеуказанным фактом, на белом свете немного попадалось столь смелых шутников.
— Спрошу моего господина, — на этот раз мы услышали голос, который уже не был ни сонным, ни недовольным.
— Если не откроешь двери, будешь обвинён в соучастии в преступлении, — сказал я громко. — Тебя будут пытать и сожгут!
Я дал ему минуту, чтобы он понял истинное значение этих слов.
— Считаю до трёх, после чего прикажу выбить дверь, — заявил я. — У тебя есть семья, парень? — спросил я более мягким тоном и подождал немного: — Раз!
Я услышал скрежет отодвигаемой задвижки. Я улыбнулся. — Два! Двери заскрипели.
— Три!
Я стоял напротив седобородого и седовласого мужчины, который вглядывался в меня с нескрываемым ужасом. Я переступил порог.
— Бог с тобой, добрый человек. — Я похлопал его по плечу. — Проводи нас к господину Гриффо.
— Но хозяин с-сейчас с-спит… — пробормотал он.
— Разбудим, — мягко пообещал я и легко его подтолкнул. — Веди, — приказал я.
Фрагенштайн, должно быть, нас услышал. Может стук в двери, а может, до этого, выламывание калитки, ведущей во владение. В любом случае, он собрал вокруг себя нескольких слуг (я слышал возбуждённые голоса) и забаррикадировался вместе с ними в покоях на первом этаже. Я знал, что они смогут там долго обороняться, а также был уверен, что Гриффо успел послать кого-нибудь за помощью. Может к бургомистру, а может к отцу. Городские власти не смогли бы ничего сделать, но если бы граф прислал отряд солдат… Теоретически, они должны немедленно перейти под командование Службы, но на практике их прибытие означало бы огромные осложнения. А я не желал себе осложнений в этой и так несказанно трудной ситуации. Утешало меня только одно: Фрагенштайн, оказывая сопротивление, признал свою вину. Поскольку человек с чистой совестью примет инквизиторов с сердечной улыбкой на устах, а не побежит в укрытие, заслоняясь вооружёнными слугами.
— Гриффо Фрагенштайн, — воззвал я. — Именем Святой Службы требую, чтобы ты открыл двери!
Это не было действием в расчёте убедить хозяина. Он ведь знал, с кем имеет дело. Однако он мог внушить своим людям, что на них напали грабители или шайка, нанятая кем-нибудь из конкурентов. Даже мирно настроенных людей легко склонить к убийству бандитов. Много труднее склонить их к убийству инквизиторов. Из-за двери я услышал шум взволнованных разговоров.
— За выдачу Гриффо Фрагенштайна назначена огромная награда, — сказал я громко.
Я не разминулся с истиной. Тот, кто выдаст своего господина, получит благословение во время святой мессы, и мы будем искренне молиться о его спасении. Разве может быть большей награда?
Шум разговоров, доносящихся из-за двери, перешёл в крик ссоры.
— Приставить таран! — приказал я зычным голосом. — Живыми никого не брать! Лучники — к окну!
Сейчас убежище Гриффо напоминало гнездо разъяренных шершней.
— Открывааааем! — до моих ушей донёсся отчаянный крик. Я ожидал такого решения, было только интересно, где Фрагенштайн.
Отодвинули засовы, и я вошел внутрь. В покоях я насчитал шестерых мужчин. Здесь они могли защищаться почти до бесконечности, разве что их взяли бы огнем или голодом. Однако они смиренно покорились одному звуку слов «Святая Служба». Сейчас все они стояли на коленях у стены.
— Господа, встаньте, — попросил я мягко. — Ведь никто вас не винит за грехи вашего главы. Скажите только, куда же он делся?
Ответом было молчание.
— Ну что ж, — сказал я. — А я хотел быть вежливым. Раз так…
Я дал знак моим людям, они схватили одного из слуг Фрагенштайна. Бросили его на пол, выкручивая ему руки назад.
— Заткните ему пасть, — приказал я. Потом взял его правую кисть в свои руки.
Сорока кашку варила.
Своих деток кормила.
Этому дала в горшочке,
Этому дала в ковшичке,
Этому дала в мисочке,
Этому дала в ложечке[32],
— продекламировал я.
На слове «горшочек» я сломал ему мизинец, на слове «ковшичек» безымянный палец, на «мисочке» средний, а на «ложечке» указательный.
Признаюсь, идея скрасить пытки детским стишком пришла мне в голову неожиданно. Я слышал когда-то о человеке, называемом Весёлый Кат из Тианнона, который допрашивал людей, радостно при этом напевая. И говорят, что не жестокость истязаний, а именно эти припевки больше всего ужасали жертв. Поэтому я решил испробовать подобный способ, поскольку мне надо было быстро получить ответ на вопрос, куда делся хозяин. Очень быстро. Ибо кто мог знать, не соорудил ли Гриффо тайный подземный ход, ведущий в сад или даже за пределы владения? И сейчас не убегал именно этим ходом? А тогда ищи ветра в поле.
— Ну ладно, вторую руку, — велел я. — Сейчас, подожди, — добавил я с притворным удивлением. — Он, кажется… хотел что-то сказать… Отпусти.
Пытаемый мною мужчина судорожно перевёл дух. Слёзы из глаз его лились быстрым ручьём.
— Эй, парни не плачут. — Я похлопал его по щеке. — Говори!
— Исчеееез зааа стеееенооой, — зарыдал он. — Ей-боооогууу…
— Никто не исчезает за стеной, — прервал я его. — Давай левую руку!
— Умоляяяяяю! Нееееет!
Мне пришлось заткнуть этот крик, и он упал мне под ноги как мешок.
— Следующий! — приказал я. — На этот раз начнем с выкалывания глаза.
Следующий оказался человеком благоразумным и сильно привязанным как к правому, так и к левому глазу.
— Дверь… есть… тайная… здесь! — крикнул он, прежде чем кто-либо успел до него дотронуться. — Достаточно упереться!
Действительно, в месте, на которое он указал, был сооружён тайный проход. Я взглянул. Вниз вели деревянные степени. Я приказал связать арестованных, взял канделябр и двинулся по лестнице.
Как я и предполагал, тайный коридор вёл в сад, и его выход находился под шатром, образованным ветвями раскидистой ивы. Однако в этом я удостоверился лишь позже, поскольку Гриффо не пытался бежать. Он суетился в библиотеке и торопливо складывал тома в большой мешок. Если бы не эта достойная сожаления алчность или — если хотите — любовь к книгам, наверное, он сумел бы сбежать и выиграть время.
Он заметил, как я вбегаю в покои, и бросил в меня кинжалом. Очень ловко, быстро и со сноровкой, выдающей опыт. Я не успел уклониться, и лезвие вонзилось мне в грудь.
— Мой Бог, как же я был предусмотрителен, — сказал я, сбрасывая нож, застрявший в плетении кольчуги.
Фрагенштайн взбешённо выругался и кинулся в сторону дверцы, находящейся рядом с библиотечным шкафом. Недолго думая, я схватил стул и кинул им в Гриффо. Это была добротный предмет мебели. Дубовый, резной, тяжелый. Попал ему прямо в спину. Я подбежал и пнул лежащего в живот, а когда он скорчился, приложился по почкам. Он заскулил.
— Выходит, вы адепт тёмного искусства, — заключил я, внимательно осматривая покои. — Надо же, надо же… Кто бы мог подумать.
Гриффо вытер лицо от крови и смотрел на меня взглядом крысы, загнанной в угол подвала. Но это по-прежнему была опасная крыса, любезные мои, и я понимал, что мне надо следить, чтобы он не бросился мне в горло.
Я посмотрел на книги, лежащие на столе, взял первую попавшуюся. Я открыл её и присвистнул.
— Знаете персидский? — спросил я.
— Персидский, арабский и иврит. — В его голосе я не слышал ни злости, ни страха. Он либо уже смирился с судьбой, либо рассчитывал на её чудесный поворот. — Греческий и латынь тоже, — добавил он.
— Ну-ну, — произнёс я с нескрываемым удивлением. — Вы выдающийся человек, господин Фрагенштайн. Мало того, что ловкий купец, так ещё ученый и знаток тайных знаний.