Похоже, он не думал, что инквизитор будет делать ему комплименты, поэтому посмотрел на меня с удивлением. А чего он ждал? Что я с истошным криком начну размахивать кадилом, брызгать вокруг святой водой и бубнить молитвы?
— Признайтесь мне, сделайте одолжение, какова была цель всего этого? — я обвёл вокруг рукой.
— Я отыскал заклинание, способное вернуть мне Паулину, — ответил он. — Было только одно условие…
— Жизнь её убийцы, — я прервал его.
— Вот именно!
— Поэтому вы не позволяли умереть Захарию. — Я покачал головой. — Вы хотели в надлежащее время принести его в жертву. Мучили его, но, всё же, следили, чтобы мука не обернулась смертью.
— Именно так! И сейчас я вам кое-что скажу, господин Маддердин. — Он посмотрел на меня лихорадочным взглядом. — Позвольте мне провести обряд. Что вам за дело до жизни сына какого-то купчишки?! Сколько он вам предложил? Я перекрою его предложение десятикратно! Стократно, если хотите. Отдам вам всё имущество. Всё, чем владею. Одни эти книги стоят состояние, а у меня есть ещё и золото, и недвижимость… Если потребуется, отец…
Я прервал его, подняв руку.
— Это только отрава, — сказал я. — Ничего не стоящая, как и ваша жизнь… Чёрные мантии не предают, господин Фрагенштайн.
Должен, однако, признать, я восхищался глубиной его чувств. Он хотел отдать мне всё, что имел, в обмен на воскрешение любимой. Вот только это «всё» в данный момент означало слишком, слишком мало. Но это уже не его вина.
Многие ли инквизиторы на моём месте воспользовались бы столь щедрым предложением? Не знаю и надеюсь, что немногие или никто. Но, в конце концов, и среди нас попадались черные овцы, ценящие бренные утехи выше святых устоев веры. Как бы я мог заключить сделку с чернокнижником, а потом восхвалять Господа теми же устами, что согласились на такой низменный торг?
Гриффо потянулся к голенищу сапога. Недостаточно быстро. Точным пинком я выбил у него кинжал в тот же миг, в который он направлял его в собственную грудь.
— Даже умереть мне не даёте! — прорычал он и снова забился в угол.
— Дадим, — пообещал я спокойно. — Но только тогда, когда сами этого пожелаем.
— Мордимер Маддердин, инквизитор? — Человек в чёрном преградил мне путь.
— А кто спрашивает?
Он молча вынул из-за пазухи документы и подал мне. Я внимательно просмотрел бумаги. Этот мужчина обладал, не больше, ни меньше, а всего лишь грамотами, подписанными аббатом-настоятелем монастыря Амшилас, человеком, о котором некоторые говорили, что он могущественнее как папы римского, так и всех кардиналов и епископов вместе взятых. Именно в подземельях Амшилас допрашивали самых закоренелых и опасных отступников, это там были собраны и изучались тысячи запрещенных свитков. Я проверил печати и подписи. Они производили впечатление подлинных, а поскольку прославленная Академия Инквизиции натаскивала питомцев в умении распознавать фальшивки, я мог быть почти уверен в правильности моей оценки. Я отдал документы собеседнику.
— Чем могу служить?
— Я забираю твоего обвиняемого, Мордимер, — произнёс он. — А ты держи язык за зубами.
— Как вы, собственно, это представляете? — спросил я со злостью. — Что я должен сказать начальнику Инквизиции? Что птичка от меня упорхнула?
— Генрих Поммел будет обо всём извещён, — ответил человек в чёрном. — Еще какие-нибудь вопросы?
— Конечно, — заявил я твёрдым тоном, и он посмотрел на меня. В его взгляде я ничего не прочитал, кроме равнодушного безразличия, но я был уверен, что на самом деле он удивлён тем, что я не поколебался его задержать. — У меня есть основания подозревать, что граф Фрагенштайн знал, кем является его любовница, и знал, что от этой связи вылупилось дьявольское отродье.
Человек в чёрном приблизился ко мне.
— Опасно обвинять аристократа и императорского посла[33], — сказал он.
В его голосе не было угрозы. Исключительно констатация факта.
— Опасно утаивать правду, будто она была всего лишь прокажённой шлюхой, — возразил я.
К моему удивлению, он чуть улыбнулся уголками рта. В его пустых глазах также блеснуло веселье.
— Граф Фрагенштайн уже не в нашей власти, — произнёс он. — Вчера с ним произошёл несчастный случай. Утонул в реке.
— Тело не найдено, не так ли? — спросил я после паузы.
— Это река с быстрым течением и илистым дном, — прояснил он. — Что-то еще?
Он даже не ждал ответа и быстрым шагом направился в сторону арестантской. Из тени вышли двое других мужчин (как я мог не заметить их раньше?!) и двинулись за ним. Они также были одеты в чёрные кафтаны и чёрные мантии. Были ли они инквизиторами? Я не видел на ткани серебряного, надломленного креста — знака нашей профессии. Но ведь и я нечасто надевал официальный наряд служащего Святой Службы.
Я мог быть уверен в одном. В монастыре Амшилас благочестивые монахи выжмут из Гриффо Фрагенштайна каждую мысль и каждый обрывок знаний. Превратят его в открытую книгу со страницами, заполненными гимнами, славящими Господа. Он будет умирать, зная, что тёмное знание, которое изучал, поможет Слугам Божьим в отыскании, распознании и покарании отступников, таких как он сам.
Минула неделя с тех пор, как я прибыл в Регенвальд. И вот, пришло время прощаться. Я получил плату от благодарного Матиаса Клингбайла и приготовился к отъезду. Когда я выводил коня из конюшни, то почувствовал тошнотворную вонь, как будто исходившую от гниющего тела. Я обернулся и увидел плетущегося в мою сторону Захария. Выглядел он ужасно, не только с учётом того, что часть лица была изборождена старыми шрамами (работа прекрасной Паулины), но прежде всего из-за длинного, сморщенного рубца, тянущегося от угла глаза до подбородка и уродующего всю щеку. Я знал, что всегда, когда вспомню его, буду помнить и о копошащихся в ране личинках, выгрызающих мёртвую плоть из его тела. Тем не менее, я был поражен тем, что он так быстро встал на ноги. Двигался он ещё с явным трудом, однако было видно, что обладал действительно железным организмом.
— Ну, чего, парень? — заговорил я.
— Поеду с тобой, — ответил он.
— Зачем? Он пожал плечами.
— А зачем мне тут оставаться? — ответил вопросом на вопрос. — Я тебе пригожусь…
Действительно, в Равенсбурге мало хорошего могло ожидать Захария[34].
— А отец?
— Я только наврежу ему, — буркнул он. — Пусть лучше люди обо мне забудут. Я попросил у него двух коней, немного денег, саблю, — хлопнул себя по бедру, — и одежду. Это всё…
— Раз так? — пожал я плечами. — Будь у ворот, когда пробьют к вечерне.
И когда поедем, держись с подветренной стороны, добавил я про себя.
— Спасибо, Мордимер, — произнёс он, и в его взгляде я увидел искреннюю благодарность. — Ты не пожалеешь об этом.
Ветер подул в мою сторону, и вонь, доносящаяся от Клингбайла, едва не отбила мне нюх. Я отшатнулся.
— Уже жалею, — пробурчал я, но так тихо, что, наверное, он не услышал моих слов.
— Здравствуй, — сказал я, входя в кабинет Генриха Поммела.
Он молча указал мне на стул.
— Создал ты нам проблем, Мордимер, — произнёс он, даже не силясь на приветственные любезности.
— Я отыскал правду.
— Да-ааа, отыскал правду. И что мы обрели благодаря этому?
— Что обрели? Правду! Иль этого мало? Ну и, кроме этого, небольшое вознаграждение. — Я положил на стол тугую мошну с золотом.
— Забери это, — сказал он усталым голосом. — Я решил предоставить тебе отпуск, Мордимер, бессрочный. Я также решил написать письмо Его Преосвященству, прося, чтобы он соблаговолил принять тебя в ряды лицензированных инквизиторов в Хез-хезроне.
— Выкидываешь меня за то, что я оказался слишком догадливым, да? Слишком честным?
— Я не выкидываю тебя. — Он взвесил в руке кошель и бросил его мне на колени. — Это почётное повышение, Мордимер. Кроме того, я считаю, что для нас обоих будет лучше, если ты уйдёшь.
— Почему? — спросил я обиженно и переложил кошель обратно на стол. Он действительно был тяжёлым.
— Поскольку то, что для тебя средство, ведущее к цели, для других людей уже цель.
Я с минуту молчал.
— Значит, я должен был договориться с Гриффо, разве не так? Освободить Захария, получить плату от его отца, после чего взять деньги от Фрагенштайна взамен сокрытия семейных тайн?
— Это ты сказал, Мордимер.
Итак, Поммел просто хотел спокойно влачить жалкое существование. Вот такой его образ жизни. Ваш покорный слуга вызвал в этой жизни маленькое землетрясение. Наверное, моему начальнику не понравился разговор с людьми в чёрном. Может быть, ему также не понравилась ходившая сплетня о том, что граф Фрагенштайн утонул, поскольку вызвал недовольство Инквизиции. А Поммел, видимо, не имел столько честолюбия, чтобы быть добросовестным инквизитором, он желал снискать милость местного дворянства. Кто знает, может сам мечтал когда-нибудь испросить дворянскую грамоту.
Я встал с места.
— Может ты забыл, Генрих, что Бог все видит, — промолвил я. — Видит и оценивает. Оценивает и готовит кару.
— Учить меня вздумал? — Он также встал. Я видел, как его лицо багровеет.
— Никогда бы не осмелился, — ответил я.
— Я любил тебя, — сказал он, выделяя каждое слово. — Но сейчас думаю, что ты можешь принести больше проблем, чем пользы. В связи с этим, я направлю письмо с требованием, чтобы с тебя сняли полномочия инквизитора.
Я помертвел, но немного погодя лишь склонил голову.
— «Ибо Он спрячет меня в своём шатре в день бедствия, укроет меня в глубине своего храма, поднимет меня на скалу»[35], — прошептал я.
— Убирайся, наконец, — приказал он усталым голосом.
— Ещё нет, — отозвался кто-то.
Я резко обернулся. В углу покоев сидел, опершись на сучковатый посох, измождённый человечек в грязно-сером балахоне. Каким чудом ему удалось незаметно войти в здание Инквизиции? Ба, каким чудом удалось ему зайти в эти покои и подслушать наш разговор?