Нет, так неудобно, мне нужно залезть сверху.
И тут я чувствую тычок в плечо, заваливаюсь рядом с умершим отцом.
— Будет тебе, Егор Иванович, мучить усопшего! — произносит сотник Собакин.
Хочется нагрубить ему, вцепиться в шею этому мужику, который не дал мне реанимировать отца. Я поднимаю яростный взгляд — но он и сам плачет, не скрывает своих слёз. А во мне постепенно просыпается разум.
Приподнимаюсь, опираясь на плечо Никанор.
— Батюшка мой, ваш сотник, уже отдал свою жизнь за дело правое. Мы не можем нынче предать Ивана Даниловича Стрельчина и встать на другую сторону, — обращался я.
Слезы текли по щекам, я не мог, да если честно, то не очень и хотел, сдерживаться. И чтобы заглушить те чувства, что меня поглощают, все большен начинал думать о дальнейших действиях.
— Будет у кого мысли, что делать далe? — строгим и даже, может, злым голосом, спрашиваю я.
Но вопрос прозвучал не для того, чтобы мне начали отвечать. Знаю я… Дай возможность высказываться каждому, и вместо дела, будет сплошная говорильня. Так что я не дал времени никому подумать, начать высказывать свои предложения.
— Тогда меня слушайте! А кто супротив будет — так пусть скажет мне о том нынче, али молчит впредь! — решительно сказал я, сжав эфес своей сабли, пока что вложенной в ножны.
— Правый ты, десятник. А токмо десятник ты и есть! — сказал Собакин.
Я был готов извлечь клинок и поразить несогласного с тем, что мне быть предводителем полка. Вот только тон сотника не казался вызовом. Он словно бы уточнял формальности.
— Считайте меня, стрельцы, выборным воеводой, али полковником выборным. Как защитим царя и долг свой исполним в полной мере, так всё по-прежнему будет. А судьбу мою пущай бояре решат после, — сказал я, взглядом оглядывая стоящих вокруг множество стрельцов. — Кто против этого?
Все молчали.
— Добре… и я с тобой, — усмехнувшись каким-то своим мыслям, сказал сотник Мирон Собакин.
Были тут и другие сотники, всего в полку их было восемь… нет, уже семь… погиб мой отец.
— Отчего не я? По старшинству мне быть выборным! — расталкивая плечами стрельцов ко мне вышел еще один сотник.
Это был… Вспомнить бы еще… Беднов… Да такая у него фамилия, а имя — Степан. Он на совещании старейшин только молчал, принимал все, что предлагалось. А сейчас решил, что настал час возвыситься?
— Схватить его! — сказал я, извлекая саблю и ею указывая на сотника.
Замешательство. Рядом с Бедновым встали пятеро стрельцов, демонстрируя, что они за своего стоят. И я был готов пролить кровь. После смерти отца еще больше ожесточился, хотя казалось, куда еще.
И тут рядом со мной и за моей спиной стали дядька, Прошка, да и сотник Собакин подтянулся и занял место по правую руку.
— Уходите те, кто не со мной. Один раз говорю, далее прольется кровь! — сказал я.
Сотник Беднов посмотрел по сторонам. От него, как от прокаженного, отступали стрельцы. Не все, но оставалось не более десятка.
— Пожалеете еще стрельцы, сто с безусым пошли, — сказал Беднов.
— Пес! За слова отвечай! — сказал я, сделав два шага навстречу к сотнику.
— Егор Иванович, Богом прошу, не лей крови стрелецкой. Пусчай уходят! — дорогу мне преградил дядька Никанор.
Да и остатки разума говорили, что кровь можно пролить, но после этого может случится что угодно. А пока полк мой!
— Вот так, как и есть, уходите. Сабли свои и пистоли оставляйте. Али считать буду, что супротив пошли и вороги мне и иным стрельцам, — сказал я.
Со злостью, бросая на меня гневные взгляды, но уже молча, некоторые стрельцы бросали оружие и тут же уходили прочь. Таких было не много, но в итоге около двух десятков набралось. Вот и хорошо, избавились от потенциальных предателей и смутьянов.
— И сотник, голова наша избранная, почивший Иван Данилович, последними словами сказал, что его сыну быть головой над нами. Я доверюсь! — поддержал меня дядька Никанор.
Однако, как мне кажется, умирающий отец имел в виду иное… нынче я — голова нашего рода. Мне ответ держать за жизнь и благосостояние семьи.
Я выпрямился, поднял подбородок, ещё раз окинул стрельцов взглядом и начал говорить:
— А коли так… так слухайте меня, стрельцы. Вот что делать станем…
Друзья, если вам нравится история — не забывайте поставить лайк! Вы здорово поддержите этим книгу!
Глава 12
Москва
12 мая 1682 года
Некоторое время, часа полтора, я принимал всевозможные доклады о проделанной работе и обстановке, разместившись в полковничьей избе. Ну, как избе… В моём понимании изба — это что-то небольшое, чуть ли не на курьих ножках.
Но дом полковника был основательным. Пять полноценных комнат — это немало. Учитывая то, что дом в Стрелецкой слободе не единственная недвижимость полковника. Но и тут хватало добра. Такого… Что оправдывало убийство Горюшкина. Он удерживал стрелецкие выплаты.
— Выплаты стрелецкие найдены, с бумагами, что они для стрельцов даденныя. Окромя их ещё четыре сотни и семь ефимок, семь отрезов парчи, два шёлка… — перечислял дядька Никанор то, что удалось в доме у полковника Горюшкина найти.
А ведь никто не препятствовал вдове и двум дочерям покинуть дом полковника, расположенный почти вплотную к стрелецкой усадьбе. Так что наверняка и жена прихватила что-то ценное. Хотя уходила она лишь с одной телегой.
Безусловно, я уже подсчитывал те ресурсы, которыми могу распоряжаться. Могу… Но пока не буду. И дело не в том, что некогда. А потому, что не стану лгать стрельцам в делах финансовых. Что им предназначается, все отдам.
Себя не забуду, конечно. У меня, как-никак теперь семья. О них думаю. Нужно еще посмотреть, как обстоят дела в мастерской. Может ремеслом получится заработать куда как больше, чем жалование.
— Прохор, обойди сотников и передай волю мою, дабы пришли ко мне совет держать, — сказал я Прохору Коптилову.
Это тот самый Прошка. Непоседливый, но оказавшийся верным мне с самого начала событий. Да и не робкого десятка. Он участвовал в разгроме бандитской банды. Так что я достаточно быстро сообразил, кем при мне может быть Прошка. У меня появился свой Меншиков. Поймать бы ещё на воровстве этого Прохора — так и вовсе один в один будет Александр Данилович Меншиков. Ну и денщик мне в пору, если дела великие вершить.
Прошка умчался исполнять приказ. Никанор остался.
Он теперь для меня и советник, и что-то вроде начальника штаба. Хотя речи о штабной работе не идет. Но мне нужен был такой вот авторитет, не по чину и должности, а по отношению к Никанору со стороны стрельцов. Дядька будто бы главный мудрец, к которому приходят за советом. Он и не отказывает, участвует в жизни всех и каждого.
Своей семьи Никанор не имеет. Сгорели когда-то в одном из пожаров его близкие, не успели из дома выбежать. И я узнал это от Прошки, так как не совсем мне был понятен сперва характер Никанора. А кого я к себе приближаю, о тех людях должен знать все.
— Надо бы жалование стрельцам раздать! — советовал дядька. — Нынче жа. Ждут того стрельцы. Семьям отдадут, кабы не сголодали.
— Нет! Не нынче же! — строго отвечал ему я. — Объяви, что все выплаты будут в Кремле сделаны. А семьи голодать не будут. Я денег дам, после вернут мне, али заработаем чего. Есть у меня мысли, как.
Пожилой стрелец задумался, а после с удовлетворением разгладил бороду.
— А что ж. Зело хитро! — одобрил он моё решение. — В таком разе выйдет, что полк пуще прежнего уверится, что за правое дело стоит. Что жалование дают к Кремле. Иные прознают про то… А свои крепко станут за тебя. Но куды ж ещё больше! И без того тебе, яко доброму попу, прости Господи, верят. И откель у тебя всё это проявилось?
Никанор посмотрел на меня изучающим взглядом — мол, пацан же ещё совсем, как так. Я лишь усмехался. Но не сможет же он додуматься, что именно произошло с тем Егором Ивановичем Стрельчиным, которого нынче уже и не существует, а осталась лишь его телесная оболочка.
Впрочем, могло бы найтись и другое объяснение тем изменениям, которые произошли в молодом десятнике, во мне. Например, обвинили бы, что в меня вселился бес. Однако и серебряный крестик, будто бы растущий из моей груди, и, вероятно, всё мое рассудительное поведение не свойственны бесноватым.
Но всё равно нужно быть начеку. Одна серьезная ошибка в поведении и все… Считай окрестят бесноватым.
— Сколь часу потребно для выхода полка? — поспешил я вновь перевести разговор в деловое русло.
— Ещё час, не меньше. Некаторые стрельцы отправилась по домам, родичей своих подымать. Иные скарб собирают стрелецкий… Другие исполнением твоей воли заняты, — отвечал дядька. — А есть те, кто почином до усопших занимается. Нужно же похоронить по-христиански.
Я принял оправдание от начальника своего штаба, как я теперь воспринимал дядьку Никанора. И понял сам, что мне нужно сделать…
Да-а-а. Впервые за последние сколько-то часов меня посетило сомнение, нерешительность. Но хватило ещё запала злости, чтобы подавить в себе эмоции слабого человека.
— Схожу до своих! — сказал я, вставая с дубовой лавки. — Повинно батюшку покойного отнесть.
Объяснять, к каким именно своим я собрался идти, нужды никакой не было. Моим родственникам уже сообщили о том, что отец погиб, но им, вместо того, чтобы оплакивать кормильца и главу семьи, надлежало теперь быстро собираться в дорогу.
— Погодь… Соберу близких твоего батьки, моего товарища. Немного… но есть мужи, кои сильно осерчают, если не проводят в последний путь родителя твого. Да и спросить нужно, все ли готово… Тризну справить потребно. Батька твой зело любил пировать, — говорил Никанор и все по делу.
Я вышел из дома, оставаться одному, когда всем раздал приказы, не хотелось. Стрелецкая усадьба в этот час напоминала муравейник. Кто-то что-то тащит, выстраиваются целые вереницы из муравьёв-людей, стоящих в очереди, чтобы взять свою ношу из оружейного или вещевого складов.