Стукнула дверь. Она испуганно обернулась, но, увидев вошедшего чернокожего пажа, с облегчением вздохнула.
— Шарля уезжает? — спросил мальчуган.
— Да, мой милый, — она подошла к арапчонку, присела и поцеловала его в лоб, — так надо, я должна…ехать!
Девушка поднялась, накинула плащ и бесшумно выскользнула из спальни. В ночи, оставаясь почти незамеченной, она прошла караульных и выскользнула из дворца. Наконец-то она обрела долгожданную свободу.
Наступило утро. Людовик XIV пребывал в самом мрачном расположении духа. Ходил взад-вперед мимо зашторенного окна своей спальни. В руке он держал письмо, которое и явилось причиной столь сильной ярости. Ла Порт участливо следил за передвижениями его Величества и ждал. Было ясно, что после письма де Брезе и побега Монтеррас, от короля последует какое-то указание. Король приблизился к маленькому столику, на котором стоял завтрак. Немного постояв около него, он снова вернулся к окну и поднял письмо.
— Как она могла? — Людовик бросил письмо на пол. Губы его тряслись, а глаза увлажнились. В сильном волнении он опять заходил взад-вперед. Его самолюбие было задето.
— Скажи мне, почему? — сказал он с горечью в голосе, обращаюсь к единственному свидетелю своих переживаний:
— Неужели она, напрочь, лишена чувств? Я мог бы дать ей все, о чем может мечтать женщина! Я приблизил ее к себе…. Она могла быть с королем Франции!!! И что в ответ?
Филипп почтительно молчал. Людовик в гневе всплеснул руками и язвительно подытожил:
— Вчера на балу она улыбается мне, как ни в чем не бывало, ночью сбегает, а на утро…На утро я узнаю, что, не успев появиться при дворе, она побывала в объятих этого молокососа! И они состоят в переписке! О, Лицемерие имя тебе женщина!
Людовик в изнеможении опустился в кресло и откинулся на спинку. Затем взял в руки серебряное зеркало, лежащее на изящном столике с фруктами, и, посмотревшись в него, медленно произнес:
— Мы стареем, Филипп!
Немного помолчав, он аккуратно положил зеркало на прежнее место и устремил свой взгляд в окно. Секретарь понял — Людовик пришел в себя и обуздал свой гнев. Но участи же м-ль де Монтеррас и шевалье Де Брезе вряд ли можно было позавидовать. Слова короля только подтвердили догадки опытного царедворца.
— Мы стареем… Но это еще не повод оскорблять короля Франции!
Глава пятая
Ла Буш очнулся от холода и застонал. Все его тело ломило, а голова, казалась, была налита свинцом. Он поднес к ней руки и с удивлением нащупал повязку. Оглянувшись и окончательно придя в себя, Антуан понял, что лежит на подстилке под навесом из веток. Вокруг его обступали вековые деревья, невдалеке потрескивая, горел костер. Он принялся искать запечатанные тубусы короля Людовика и, обнаружив их в изголовье, успокоился. С невероятным усилием Антуан приподнялся, попытался встать на ноги и тут же охнул — он босиком наступил на еловую шишку. Его сапоги кто- то заботливо снял.
Выбравшись из укрытия, он почувствовал аппетитный запах, источником которого был котелок над горящим огнем, рядом сушились его сапоги. В воздухе пахло свежестью, и Антуан понял, что находится на берегу заводи. Туман стелился по лесу, мешая разглядеть берег откуда доносился негромкий плеск. Ла Буш надел сапоги, встал и пригляделся — в реке купалась девушка.
Словно, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, обернулась. Ла Буш узнал Анку. Прекрасную полячку, похоже, француз не смутил. Он поспешил отвернуться, но, она нимало не смущаясь вышла из воды, накинула на себя одеяло и приблизилась к шалашу. Понимая, что он жив благодаря заботам полячки, Антуан хотел получить ответы на одолевавшие его вопросы:
— Почему ты помогла мне?
Анка остановилась, отжимая свои длинные темные волосы, глянула на него:.
— Враг моего врага — мой друг! — проговорила она с едва уловимым акцентом и скрылась в шалаше. Не прошло и пары минут, как Анка, уже одетая, возвратилась к костру с двумя глиняными плошками. Она наполнила их похлебкой из котелка протянула раненному. Сама устроившись напротив француза, устремила взгляд на огонь. Антуан, не произнося ни слова, ел, бросая невольные взгляды на хозяйку шалаша. Он жаждал продолжения разговора:
— Почему ты здесь?
Анка отложила плошку, протянула руки к огню:
— Наш род был известен в Польше, и мы жили спокойно до тех пор, пока король Август II не потерял свою корону, и страна не разделилась на два враждебных лагеря. Одни поддерживали Станислава Лещинского, поставленного шведами, другие — Августа. Наши соседи помогали шведам, а моя семья оставалась нейтральной. Но пришли русские солдаты и не стали разбираться. Людей потопили в Висле, их дома сожгли. Отца и двух моих братьев, как и соседей, повесили. Мне тогда было 15 лет… Отец спрятал меня с братишкой в дровянике. И сколько не говорил он, что не воевал против русских, не поверили ему. Его и двух братьев повесили. А меня и младшего брата — не нашли.
Она повернула голову к Антуану:
— Так что моя война закончится со смертью Петра.
Де Ла Бушу стало не по себе от сумасшедшего блеска глаз полячки. Царь Петр, наверное, и не предполагал, что в какой-то богом забытой польской деревеньке хрупкая темноволосая девушка вынесла ему смертный приговор, и, похоже, твердо намерена привести его в исполнение. Над лесом уже занимался рассвет, и птицы пробуждались от ночного сна.
Ла Буш забрался в шалаш за своими вещами, и на глаза ему попался тубус Шарля, найденный в доме Григория. Он поколебался, но все-таки любопытство взяло верх над порядочностью, и он развернул бумагу:.
«Любезный брат мой, Царь Петр!
Предъявитель, сего, запятнал себя в дуэлях и разврате. Буду обязан Вам, если Вы поставите его на самые опасные участки сражений, и только Богу решать, будет ли сей дворянин жить, или же искупит свое беспутство, погибнув на поле брани».
Луи XIV
Антуан дважды перечитал письмо. Затем взял в руки собственный тубус, но сломать печать не решился.
«Значит, Его величество послал нас в виде пушечного мяса! Ну, так не будем лишать удовольствия попрыгать под пулями и бравого де Брезе.» Француз выглянул из шалаша. Анка уже сидела верхом, держа за повод его лошадь. Возле нее стояли, только что подъехавшие, Энжи и хозяин постоялого двора. Хозяин что-то горячо втолковывал девушке.
Ла Буш подошел к ним. Поляки смолкли.
— Ты правда хочешь попасть в лагерь русских? — спросил Антуан у девушки.
Хозяин трактира вмешался в разговор:
— Это чистое безумие!
Анка укоризненно возразила:
— Толку от того, что ты нападаешь на фуражиров, немного…
Но хозяин двора не унимался:
— Это невозможно! Это погубит тебя и брата! Граф протянул Анке бумаги из тубуса де Брезе:
— Думаю, это поможет!
Анка и Энжи многозначительно переглянулись. Такая грамота с королевской печатью открывала вход в любой лагерь.
Прасковью и погибших девок похоронили за сгоревшим амбаром. За один день деревня пережила столько страшных событий! Набег шведов, пожар, насилие и самое страшное — гибель молодых, полных сил женщин. Григорий понуро стоял, опустив голову, над могилой Прасковьи. Почти осьмой год была ему невенчанной женой, нарожала детей, была заботливой матерью. Защищая его, полезла под пули. Корил он себя нещадно, что стал виновником гибели любимой. Пусть покоится с миром, да будет земля ей пухом!
Григорий перекрестился и посмотрел на детей. Они испуганно жались к бабке. Он присел около них. Обнял. Дети недоверчиво, исподлобья смотрели на его, словно осознавая, что виновником смерти матери был отец.
— Нет у них больше матери. Пригляди за ними пока, — тихо обратился он к старухе: Ворочусь — заберу!
Та в ответ только горестно посмотрела. Де Брезе тактично стоял в стороне. Он уважал чужое горе, ему было очень жаль Прасковью, и еще более жаль осиротевших детей, оставшихся в столь раннем возрасте без материнской ласки. Видно было, что и русский был искренне привязан к своей жене. Шарль вдруг подумал о Шарлоте, вспомнил их последний разговор, заплаканные глаза девушки. Господи, почему ты так жесток, что разлучаешь любимых?
Подошедший Григорий прервал его размышления.
— Надо ехать, — сухо произнес он и решительным шагом направился к стоящим неподалеку лошадям.
Глава шестая
Продвигаясь ближе к Полтаве, Шарль и Григорий все яснее слышали канонаду.
— О, как, Полтаву осадили, окаянные! Слышь? Орудия бьют! — покачал головой Воронов. Путники осторожно подъехали к реке и спешились в зарослях недалеко от единственного моста.
Гришка отдал поводья французу и стал осторожно пробираться к заболоченному берегу, заросшему камышами. По обе стороны от моста виднелись шведские пикеты, расположившиеся у костров. Изредка к мосту, в сторону шведского лагеря, подъезжали обозы, подходили фуражиры.
Григорий достал маленькую подзорную трубу и посмотрел на другой берег реки. Там также была охрана. Прямо при съезде с моста шведы разбили палатку. Возле нее Григорий увидел шведского офицера и не менее десяти солдат. Они досматривали прибывающие обозы, а офицер распоряжался, кому куда ехать. Далее белели палатки шведского лагеря.
«Вишь, ты! — подумал Григорий, внимательно разглядывая противоположный берег: Тут и мышь не проскочит!
Гришка направил трубу к кострам и увидел, как один из офицеров направился в сторону кустов где, собственно и сидел он сам. По всей вероятности, он шел в высокие заросли справить нужду. Воронов понял, что другого удобного случая может и не представиться. Он вытащил из-за пояса нож и тихо подкрался к солдату…
Де Брезе услышал приглушенный вскрик и треск сучьев. Вскоре появился и Воронов, он был возбужден и в руках держал шведскую военную форму. Он бросил Шарлю черный с желтыми петлицами и обшлагами плащ.
— Что смотришь? Надевай! Прости, Господи! Эх, нам бы проскочить мимо офицера на том берегу! А потом забираем правее и вдоль болота… Можно было бы и в брод, да трясина здес