— Изволил, изволил! — пропел Григорий, прибирая серебряные монеты, только что выигранные у Шомберга. Потом, отхлебнув из кружки, он оглядел дорожный письменный прибор француза и вполголоса спросил маркиза:
— А что за птица этот господин?
— Француз, ехать ко твору царь Питер.
— Ко двору?.. Царь-то выступил к Полтаве с войском! Какой уж там двор?! Странно это все, — пожал плечами Григорий. — Ну, да ладно, ставим двойную!
К их столу подошел хозяин:
— Цо естше кцеш? Панна может спать![10]
Усталая Гретхен переглянулась с братом и он, подав ей руку и пожелав всем доброй ночи, повел ее наверх.
Горничная поспешила за госпожой.
Григорий, подумав с минуту, подозвал двух солдат и распорядился:
— Проводить до лагеря, я нагоню вас позже.
Потом поставил свою кружку на стол и обратился к Шарлю:
— Ну, бывай француз, мне еще на заставу надо ехать. Надев шляпу и накинув на плечи плащ, он решительно направился к выходу. Вскоре уже порядком уставшему Шарлю доложили, что его комната готова, и он охотно удалился наверх.
Глава двенадцатая
Поднявшись на второй этаж, Гретхен и ее горничная оказались в полутемном коридоре, по обе стороны которого располагались комнаты для гостей. Дверь одной из них отворилась, и появилась молодая темноволосая девушка, подававшая им ужин. Хозяин называл ее Анкой. Она молча проводила Гретхен и ее прислугу до приготовленной спальни, поставила свечу на стол и удалилась. Комната была обставлена весьма убого, билье казалось влажным, свеча коптила, но не это смутило женщин. Гораздо больше их расстроило то обстоятельство, что на двери отсутствовала щеколда. Сделав несколько безуспешных попыток, они поняли, что не смогут не то, чтобы запереть, но даже закрыть ее до конца.
Когда Шарль в сопровождении хозяина поднялся на второй этаж, Гретхен готовилась ко сну, и горничная помогала ей расшнуровывать корсет. Проходя мимо приоткрытой двери, шевалье не смог удержаться и остановился, залюбовавшись точеной фигурой немки. Хозяин открыл комнату, предназначавшуюся для Шарля и оглянулся. Застигнутый врасплох, Шарль поспешил отвести глаза и подошел к своей спальне.
Заселив постояльцев, хозяин спустился вниз. Из темной части коридора вышел одноглазый поляк — давешний игрок в кости. В его руках поблескивала металлом целая груда тяжелых предметов. Хозяин тряпкой прикрыл таинственный груз и зашептал:
— Зауядай вшистко и вэшлии иэдно окиего, тшеба затшиматчь кареце![11]
Затем оба вышли через заднюю дверь.
Устраиваясь на ночлег, де Брезе обнаружил, что его дверь, как и дверь маркизы, не закрывается. Он хлопнул сильнее. Упрямое дерево все же поддалось, и дверь с грохотом захлопнулась, отделив француза от призрачной темноты коридора. Шарль проверил тубус, в котором хранилось письмо Людовика к Петру, и повесил его на шею. Затем для надежности придвинул к двери кровать и зарядил пистолеты. Сдернув перину на пол, он, не раздеваясь, лег в углу комнаты.
Но заснуть ему было не суждено — комары тут же набросились на него. Не знающие пощады насекомые противно пищали, то удаляясь, то снова заходя на атаку. Шарль нещадно хлестал себя по лицу, но мучения продолжались.
Неожиданно в коридоре послышались шаги. Шарль подошел к двери и нагнулся, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в замочную скважину. Он увидел покачивающуюся фигуру фон Шомберга. Тот был не один — его поддерживала темноволосая служанка- полячка. Пошатываясь, маркиз остановился у двери напротив.
Девица затолкала пристававшего к ней немца в комнату, и вскоре вышла, прикрыв дверь.
Оставшись один на один с комарами, Шарль проверил свои баррикады и снова лег, с головой закутавшись в одеяло.
Воронов постоял на крыльце. Ливень не прекращался. Крупные косые капли с шумом падали на землю сплошной завесой, больно били по лицу, и все кругом было затянуто густым туманом. Сделав несколько шагов, Григорий почувствовал на себе чей-то взгляд. Он вскинул пистолет и резко обернулся. И чуть не рассмеялся сам над собой. «Тоже мне вояка! На девку пистолет наставил», — мысленно выругался он, но тут же осекся: молодая полячка метнула на него полный ненависти взгляд и свернула за угол дома. Григорий крякнул, мотнув головой, а потом, прислушиваясь, осмотрел окна гостевых комнат. Все было спокойно.
Подойдя к коновязи, он отвязал свою лошадь и выехал со двора. Пустив скрылся в темноте. Тут же из темноты вынырнула еще одна фигура. Энжи проследил как Григорий пустил лошадь шагом, и пригибаясь выбежал со двора, но не за русским офицером, а напрямик, желая срезать путь через рощу.
Григорий не торопясь ехал вдоль леса по размытой дождем дороге, и Энжи не составило труда его обогнать. Дождавшись когда фигура всадника стала приближаться к дереву, за котором он прятался, Энжи, достав пистолет, приготовился к встрече. Однако, к его удивлению, когда он выглянул из-за дерева и вскинул пистолет, то увидел лишь лошадь сержанта. Сзади клацнул курок пистолета. Энжи с опаской повернул голову и увидел Григория держащего своего преследователя на прицеле и укоризненно покачал головой:
— Ох, неймется те, малой! Все помыслы — о смертоубийстве! — Воронов вырвал у Энжи оружие. — Придется остудить твою буйну голову!
В этот момент, чем-то встревоженная, заржала лошадь Григория. Он посмотрел в темноту леса и присвистнул:
— Ох, ты! А я-то, грешным делом, в сказки не верил!
На него сквозь туман надвигался черный всадник. Лицо скрывал капюшон плаща, который развивался над крупом коня. Воронов, забыв о Энжи, направил пистолет на призрака и спустил курок. Пистолет дал осечку, а всадник продолжался мчаться на него. Гришка схватился за шпагу, но тут, получив удар по голове от своего пленника, рухнул в придорожный овраг. Скатываясь вниз по крутому, заросшему кустарником склону, Григорий успел заметить, как на фоне луны проступил силуэт всадника в плаще, парящего над краем обрыва.
Видение прервал еще один удар — на этот раз о кряжистое дерево, остановивший падение Григория на дно глубокого оврага. Гришка потерял сознание, да так и остался лежать, заваленный сырой листвой.
Глава тринадцатая
Примирения с Мадам так и не произошло. Король пребывал в скверном настроении. Герцог Орлеанский поспешил пригласить Его величество посмотреть на новых соколов, присланных в подарок из одного предместья. Король сначала отказался, но потом принял приглашение, решив лично отобрать птиц для принца. По этому случаю в Версальском парке поставили шатры и столы с угощениями. Отбор птиц герцог превратил в пикник. Ясный теплый день способствовал запланированному празднеству. Людовику показали соколов и предложили испытать. Для этого, в качестве дичи, принесли клетку с голубями. Король, надев перчатку, принял сокола на руку и кивнул сокольничему. Тот открыл дверцу клетки, достал голубя и выпустил его в небо. Король сдернул колпачок с головы сокола и подкинул его в воздух:
— Ну, посмотрим, на что ты способен! Задай трепку этому трусу!
Придворные, стоявшие поодаль от его величества, обратили свои взоры вверх. Хищная птица поднялась в небо, увидела голубя и, сложив крылья, на лету сбила свою жертву, вонзив в нее свои когти. Король удовлетворенно поднял руку. Все зааплодировали.
Случайно ли или благодаря заботам герцога, но Людовик оказался рядом с мадемуазель де Монтеррас. Она была прелестна в охотничьем костюме серо-голубого цвета, пышные локоны свободно падали на плечи, а изящная треуголка придавала девушке несколько воинственный вид. Шарлотта прервала аплодисменты придворных замечанием:
— Несчастная птица! Она только обрела свободу, и тут же ее настигла смерть!
Все смокли, а король повернулся к девушке, но узнав снисходительно улыбнулся:
— Увы, мадемуазель! Жизнь жестока! Кто-то рождается быть дичью, кто-то охотником!
— Быть может, это так… Но смерть на свободе все же предпочтительнее сытой жизни в клетке…
Его величество снял перчатку:
— Вы хотите их всех отпустить и оставить королевство без соколиной охоты? — он показал на клетки с птицами: Осторожнее, мадемуазель, еще немного, и я начну подозревать вас в государственном заговоре!
— Ну, тогда казните меня, как казнили вашего несчастного голубя! — Шарлота непринужденно рассмеялась. — Кстати, сокол — тоже невольник, он летит только туда, куда укажет хозяин! — вызывающе заявила девушка.
Людовик резко обернулся к Шарлоте. Она присела в реверансе, поняв, что перешла границы.
— Соколу, мадемуазель, нужно жить по правилам и не залетать слишком высоко!
— Иначе?.. — Шарлотта решила идти до конца, понимая, что король догадывается, о ком она говорит.
— Иначе он обречен на верную смерть — солнце опалит ему крылья! — Король сделал ударение на последних словах и удалился.
Де Монтеррас, присев в реверансе побледнела.
Людовик подошел к шатру, где для него был приготовлен завтрак. Слуги широко раздвинули перед ним портьеры, заскрывающие внутреннее убранство. Перед всеобщим взором предстало королевское кресло с изображением сияющего солнца.
Соколов унесли, и придворные разбрелись по парку. То тут, то там раздавался громкий смех. Особенно весело и оживленно было возле качелей. Шарлотта, не желая принимать участие в празднике, свернула к живой зеленой галерее и остановилась в задумчивости. Ее привлек разговор двух фрейлин. За высокими кустами изгороди они не заметили ее.
— Вы слышали, что говорят о письмах, которые повезли наши дуэлянты? — услышала Шарлотта вопрос одной из девушек.
— Нет, а что?
— Да то, что бедняги обречены. В письмах — их смертный приговор!
— Что вы говорите!
— В конце пути их ждет неминуемая гибель!
— Но как вы узнали об этом?
— Ха! Тоже мне секрет! Мой супруг готовил паспорта для изгнанников! — Смеясь, девушки удалились, и голоса было уже не разобрать.