о спрятаться за опору моста. Вдруг раздался выстрел. Поляк выронил копье и рухнул навзничь. Де Брезе поискал глазами спасителя и увидел Григория, сжимавшего пистолет. В изнеможении француз опустился на колени. В голове у него все перемешалось: нападение, шляхтичи, Гретхен, Шомберг, этот русский, неизвестно откуда появившийся…
Придя в себя, Шарль медленно поднялся и, пошатываясь, побрел к перевернутой карете. На дне ее лежала мертвая Гретхен. Де Брезе провел рукой по щеке девушке и осторожно закрыл ей глаза. Потом он собрал тубусы и вылез из кареты.
— Вот ведь нелегкая принесла их на погибель сюда! — сказал Григорий, сочувственно покачав головой заглядывая в карету.
Француз молчал. Он не понимал языка. Он вообще не понимал происходящего, бессмысленности стольких смертей. Русский офицер, хотя и спас ему жизнь, был ему неприятен. Мертвая Гретхен, по которой ползали мухи, все еще стояла перед глазами. Шарль отошел к дереву. Его стошнило. Оправившись, он сказал:
— C’est horrible! Il faut les enterrer![12]
Странно, но русский понимающе кивнул:
— Да, к мертвякам привыкнуть надо, этого добра-то я насмотрелся досыта.
Когда могилы поднялись небольшими холмиками над землей, Григорий воткнул в них перевязанные в виде крестов сучья, и присев, задумался, стараясь воедино связать все события последних дней. Он больше не сомневался в том, что главным звеном всей цепи загадочных происшествий был черный всадник.
Неожиданно невдалеке с дерева вспорхнула птица. Воронов, не меняя позы, скосил глаза в сторону леса — там, среди зарослей, снова маячил черный силуэт. Гришка потянулся, было, к пистолету, на секунду упустив дьявольскую мишень из вида, а когда снова взглянул в сторону всадника, то увидел лишь покачивающиеся кусты.
Он мотнул головой, бормоча себе под нос:
— Н-да… Чуется мне неладное здесь что-то… Как медом намазали нашего французика!
Воронов посмотрел на Шарля, продолжая бормотать:
— И вьется вокруг него эта черная мушка. Так мы ж тебя на живца-то и возьмем!
Приняв единственно верное, как ему казалось, решение, он в полный голос обратился к французу, поясняя свои слова жестами:
— Эх! Дело у меня важное… Да тебя, мил человек, оставлять в этих-то краях одного негоже, сгинешь! Слышь, француз,
— Гришка обернулся к Шарлю: пропадешь ты один, вместе поедем!
Шарль, ободренный поддержкой русского, одним махом вскочил на лошадь. Григорий усмехнулся в пшеничные усы этакой поспешности, но про себя отметил ловкость, с которой Де Брезе, несмотря на перевязанные шею и руку, управлялся с ретивым животным. Едва новоиспеченные компаньоны скрылись из виду, как на мост въехал всадник в черном плаще. Осмотрев карету, словно убедившись, что все кончено — он поехал вслед за путниками.
Уже несколько часов француз и русский ехали молча, думая каждый о своем. Неожиданно Григорий остановился на развилке и заговорил:
— Эх, в деревню бы заехать. Слушай, француз! Как там тебя? Меня Гришкой зовут. А тебя?
Показав на себя и жестами дав понять, что он — Гришка, Воронов вопросительно стал тыкать указательным пальцем в Шарля. Тот еще раз подивился странному языку, но подкрутил ус и произнес:
— Chevalier de Brézé!
— Дебрезе? Ну и имя! Ладно,! Послушай меня, давай заедем ко мне, в деревню.
И Григорий, выразительно жестикулируя, стал объяснять Шарлю, зачем надо свернуть с основной дороги:
— Понимаешь? Спать… ночлег… Баньку истопим, раны опять же надо промыть. Здесь неподалеку, до ночи будем. Де Брезе понял, о чем речь, и в ответ, надеясь на догадливость Гришки, разборчиво произнес:
— Je dois être au plus vite a la cour du tsar! Je suis en mission.[13]
Услышав почти русское «тцар» Григорий согласно закивал:
— Да и мне надо к царю! Но надо себя в порядок привести. Он красноречиво показал на грязные бинты на теле Де Брезе и, не дожидаясь согласия, взял поводья его лошади и повернул с главной дороги.
— Ты не знаешь, дурашка, что такое баня! Вот попробуешь сам, потом проситься будешь. Да и раны твои подлечим, отоспимся. А какие у нас бабы! Ты таких во Франции, поди, и не встречал! А? Де Брезе? У вас там бабы-то есть? Шарль, даже не пытаясь разобрать, о чем говорит Гришка, пробормотал:
— Quel chemin merdeux![14]
— Ну, вот и я говорю, без баб — никуда. Понял, басурманская твоя душа? Вон, гляди, опять дождь начался…
Так, разговаривая, путники скрылись за пригорком. Всадник, шедший след вслед, также направился за нашими путниками на восток.
Глава семнадцатая
Солнце близилось к закату, и было решено заночевать в лесу. Гришка принялся разводить костер безуспешно пытаясь разжечь сыроватый мох, А Шарль побродив по округе, набрал охапку веток и сучьев. Когда он подошел к Григорию, и бросил рядом несколько сучьев, то с ужасом обнаружил, как сержант, раздувая пламя, подкладывает порванную бумагу — его очередное недописанное письмо к де Монтерас.
Шарль закричал:
— Bon sang! Mais c’est ma lettre! Mais qu’est-ce donc pour un pays! Quelle sorte de gens est-ce la?![15]
Григорий от неожиданности подпрыгнул на месте и, озираясь, схватился за пистолет. Затем посмотрел на француза. Тот выхватил дорогие сердцу записи и, потрясая ими перед лицом Григория, закатил длинную речь:
Comment peut-on prendre les lettres d’autrui et les bruler! Est-ce que tout le monde ici est aussi bete?! Mais c’est d’une laideur…![16]
При этом Шарль в лицах показал, насколько вероломен поступок Григория:
— Venir en sourdine, prendre la lettre, la lancer au feu! Je n’ai même pas eu le temps de l’ecrire correctement![17]
Он топнул ногой и в сердцах швырнул письмо обратно в огонь. Григорий уставился на француза, затянулся трубкой:
— Ну, ты спел, братец! Я, прям, заслушался! Неужто у вас там все так лопочут? -
Шарль окончательно вышел из себя:
— Il est vraiment grand temps de te donner une leçon! Allez, prends ton epee![18] он обнажил шпагу.
Григорий покосился на нее и вздохнул:
— Ну вот, только и дырявить друг друга в лесу, краше места не нашел!
Шарль шпагой подкинул оружие к ногам Гришки:
— Alors, mon “héros”! C’est autre chose que de voler des lettres, non!? Allez, vas-y! Tayaut! Montre-toi donc, montre ce que tu sais faire, espece d’ours russe![19]
Де Брезе махнул шпагой, призывая противника встать. Но Гришка не успел ответить — из чащи действительно вышел медведь. Шарль обмер. Могучий зверь, явно недовольный вторжением людей в свои владения, рыкнул и, встав на задние лапы, пошел на него.
Шарль в страхе попятился, и упал, споткнувшись о корягу. Гришка же, не вставая, осторожно взял горящую щепку и кинул ее в медведя. Тот отпрянул от огня, опустился на четыре лапы и, недовольно порыкивая, удалился.
Шарль сел на поваленный ствол березы, отвернувшись от Гришки и кусая от злости кулаки. Григорий хлопнул товарища по плечу и, переступив через березу, сел рядом:
— Да ты не серчай… за письма. Ну, огонь-то надо было разводить — надо! А бумага-то быстрее, чем мох, занялась. И потом, честно тебе скажу, я перед этим-то, посмотрел на нее, на бумагу эту. Ну и ничего понятного. Вот и подумал, что неважная та бумага. Да и зверя вон, отпугнули! На-ка, выпей!
Григорий протянул Шарлю флягу. Тот передернул плечами, но потом взял и приложился. От выпитого у него перехватило дыхание.
Придя в себя, де Брезе достал свой письменный прибор и стал что-то царапать подобием свинцового карандаша. Вечерело. Его вновь замучили комары, и Шарль беспрестанно хлопал себя по лицу.
Григорий заметил мучения француза:
— Это ты так себя изведешь. Ты поближе к огню садись, не бойся, не сгоришь! А я вот веточек ельных подложу, они, знай, мушкару-то отпугивают!.. Вот ты скажи! Ежели человек родился на свет божий, то зачем?
Шарль уставился на русского, пытаясь разобрать смысл его слов. Григорий продолжал, в то же время деловито разматывая тряпицу, в которой было что-то припасено:
— Вот Господь награждает нас жизнью. Рождается человек, живет себе, а какую судьбинушку выбрать, иной час не знает сам. А я вот прислушиваюсь, есть ли мне знак, какой свыше…
Он разложил яблоки среди углей. Шарль с интересом следил за ним. Григорий простодушно продолжал:
— Вот ты, например, подался к нам в Россию! С чего это вдруг, а-а? Ведь неспроста все! Значит, знак был. Я вот рос себе, рос, а потом мне сон приснился… Стою я, значит, на бревне. А подо мной река. И будто зовет меня кто-то. А я, значит, вперед перейти должен, да шибко страшно. И вдруг с того берега меня царь окликает. Проснулся я, и на следующий же день подался в шутейное войско Петрово. Пацаном еще был. Ох, и наломали мы тогда дров с Петром Алексеечем! Хе! Да ты закусывай!
Гришка ковырнул прутиком запекшееся яблоко, и стал дуть на него, перекидывая с руки на руку. Затем отдал его Шарлю. Тот обжегся и уронил яблоко на землю. С недоумением посмотрел на русского.
— Это ты не так, ты его остуди и ешь! Вот так надо! — и Григорий показал, как надо расправляться с яблоком: Шарль с брезгливостью смотрел на скудное угощение. Потом опять принялся писать:
«Votre Majesté!
Envoyé par la grâce de Dieu dans ce pays de barbares et ayant échappé par miracle à la mort lors d’une attaque de brigands, je me suis arrêté chez un officier russe qui m’a aimablement proposé son aide pour arriver à la cour du tsar Pierre. J’espère que ce bref répit me remettra d’aplomb et me permettra de remplir rapidement la mission que vous m’avez confiée.