— А теперь так же аккуратно поставь их на место… — послышался вдруг сзади чей-то вкрадчивый голос. Из-за того, что я не слышал, как кто-нибудь входил в подвал, это оказалось настолько неожиданным для меня, что я чуть бутылки из рук не выпустил, что, учитывая его несомненно высокую стоимость, было бы весьма прискорбно.
Глава 2
— Ну надо же… Всё те же лица. Отроки Михаил Щербаков и Дмитрий Чарторыйский. И почему я не удивлён? — тихим вкрадчивым голосом продолжил наш незваный гость. Когда я обернулся, то увидел у выхода высокого, но худого лысого мужчину, одетого во что-то, напоминающее чёрную рясу. Видимо, это и есть тот самый Монах, которого так боялся Миха, — догадался я, и аккуратно положил бутылки на место. И чего он его так боится? Я-то думал, там какой-то здоровяк, а тут такой тощий тип, с которым, пожалуй, и я справлюсь, — самоуверенно решил я, глянув на свои руки. С новым телом мне явно повезло. Был этот подросток весьма высок и крепкого сложения, со здоровенными кулаками. Блин, да я в своём старом теле уступал ему по всем параметрам. Ещё б лицо, конечно, заценить не мешало бы. А то вдруг урод?
— И что же вы, господа, — с явным сарказмом выделил он последнее слово, — Тут забыли? Точнее, что вам понадобилось-то я увидел, вот только диву даюсь, как это у вас хватило наглости взять вино, которое подаётся императорской семье на стол? Вы хоть представляете, что с вами будет, если об этом узнают ваши родители? А они узнают, это я вам обещаю. Да и моего наказания вам не избежать.
— Узнают что? — вопросительно поднял я бровь, демонстративно глянув на стеллажи, — Вино всё на месте. Нам всего лишь стало интересно посмотреть на его место хранения. Да и пыльно тут. Я поэтому бутылки и достал, что хотел протереть их, и конечно же положить на место сразу, — усмехнулся я.
— Протрёте, обязательно протрёте всё тут, можешь даже не сомневаться, — вернул мне ухмылку Монах, — Даю времени вам до вечера что бы вылезать всё тут. Бутылки, полки, полы, стены — всё блестеть должно, раз ты таким умным вдруг стал. И что-то ты Молчун какой-то чересчур разговорчивый сегодня. Съел, что ли, что-то не то? Смотри, будешь дерзить — язык-то я тебе по укорочу. Для твоих обязанностей он тебе без надобности.
— А ты не охренел, дядя, подобное мне тут заявлять? — набычился я, — Смотри, я ведь и ответочку дать могу, — демонстративно стал разминать кулаки я, взбешённый тем, что какой-то урод мне тут предъявы кидает. Больше я ничего сделать не успел. Мужик каким-то скользящим движением вдруг оказался рядом со мной, а дальше моя голова мотнулась в сторону от мощнейшего удара, и я выключился.
— Твою мать… — выдохнул я, едва придя в себя. До моего скудного мозга как-то сразу дошло, что не следует задевать людей, от которых можешь получить по башке, если за твоей спиной не стоит отец со своими деньгами и связями. Тут мои размышления прервала мокрая тряпка, прилетевшая прямо мне в лицо.
— Хорош валяться уже. По твоей милости, у нас тут теперь работы привалило. Если вовремя не управимся, Монах точно выгонит нас. Сам понимаешь, как это наши родители воспримут. Какой позор для рода будет. И всё из-за тебя! — истерично под конец выпалил Миха, угрюмо глядя на меня.
— Из-за меня, значит? — я медленно встал, чувствуя, как меня охватывает бешенство. Очень хотелось на ком-нибудь отыграться, хорошенько вломив, а другой кандидатуры кроме него тут не было, — А ты не охренел ли, друг мой дорогой? — вкрадчивым тоном начал я, встав и медленно двинувшись к нему, — Я хоть как-то попытался выкрутиться из ситуации, пока ты тут язык в жопу себе засунул. И разве это я придумал эту идею с воровством вина из императорских погребов? Или может это я так зассал, что при входе сюда так ломился, что столкнул своего друга со ступенек, из-за чего он долбанулся башкой о бетонный пол? — уже не разбирая, где мои воспоминания, а где чужие, надвигался я на побледневшего от страха Миху, пятившегося под моим напором, краем сознания лишь отметив для себя, что видимо из-за этого падения моя башка сейчас и раскалывается. Я дотронулся рукой до места ушиба, и обнаружил там уже запёкшуюся кровь.
— Молчун, ты это… Чего это? — мямлил он, отступая.
— Того это! — взбесился я окончательно и швырнул ему в морду тряпку, — Быстро к работе приступай! А я проконтролирую, что бы ты не отлынивал. И не сомневайся, ты точно всё успеешь вовремя… — многообещающе закончил я, показав ему здоровенный кулак. Он побледнел, но спорить не стал, и схватился за тряпку.
Пока мой новый приятель под моим чутким руководством наводил тут чистоту, я воспользовался моментом, чтобы хоть немного привести в порядок свои воспоминания, пока я окончательно не сошёл с ума. Причудливым калейдоскопом перемешались они в моей голове, и я уже с трудом воспринимал, где мои воспоминания, а где вклинились воспоминания предыдущего носителя моего нового тела, Дмитрия Чарторыйского.
Не забывая время от времени отвешивать воспитательные пинки подопечному, чтобы он не расслаблялся, я мучительно сортировал воспоминания, попутно вычленяя для себя самое главное. Картинка получалась странная. Начнём с того, что это тело принадлежало к одному из старейших местных дворянских родов… Хотя нет, начать всё же следует с другого. Находились мы в Российской империи. Год был такой же, как и там, откуда я прибыл, две тысячи двадцать третий. Правил сейчас здесь Алексей 3 Романов, во дворце которого я в данный момент и находился в качестве одного из слуг. А теперь возвращаемся к началу. Дмитрий Чарторыйский принадлежал к одному из старейших дворянских родов империи, и был при этом обычным слугой… Это вот вообще не укладывалось у меня в голове! Оказывается, все слуги в императорских дворцах принадлежали к тому или иному дворянскому роду, предназначение которых было служить императору в том или ином качестве! Да что говорить, если девизом нашего рода было «Честь в служении»! Да вашу ж мать, это что теперь, мне всю жизнь в прислуге придётся проходить, будучи дворянином? Чё за бред вообще? Насколько я помнил из истории, дворяне это же были такие крутые перцы, у которых было куча бабла, все им кланялись, а они лишь звездюлей отвешивали всяким плебеям, да на дуэлях дрались! А здесь чё это вообще такое? Отец моего нового тела был одним из многочисленных управляющих императора и руководил каким-то государственным заводом, мать была домохозяйкой, еще были две сестры и два старших брата, один из которых помогал отцу на заводе, а второй служил в армии. Не, ну это-то ещё куда ни шло. Типа даже круто, наверное, но, блин, я-то теперь вообще прислуга! Причём, чуть ли не на самой низшей должности. Паж. Да даже не чуть ли, а на самой низшей! Даже горничные были выше меня по положению. Уже почти шесть лет это тело было пажом, и были шансы через полгода стать кем бы вы думали? Камер-пажом, блять, и это будет ещё на четыре года! Вот радость-то! Эй, богиня, или как там тебя?! Верни меня обратно!! Лучше уж в собаку отправь. Там я хотя бы не буду понимать своей незавидной участи! — мысленно завопил я, не забыв, впрочем, отвесить очередной профилактический пинок замешкавшемуся приятелю. Идём дальше. Сиплый этот из-за которого мы тут оказались, был таким же слугой, как и мы, но пытался строить из себя главного, так как он был дольше всех нас на этой должности, что для меня было лишь показателем тупости, что за такое время он не смог ни на ступеньку в рейтинге слуг подняться. Мы недавно проиграли ему в карты, денег отдать долг у нас не было, вот он в качестве компенсации долга и потребовал, чтобы мы ему две бутылки вина принесли из императорских запасов. Мой молчаливый носитель не горел желанием идти на эту явную дурость, но поддался на уговоры своего приятеля. Впрочем, я не удивлен. Этот Дмитрий был вообще очень странным товарищем, которого многие чуть ли не умственно отсталым считали из-за того, что он почти не говорил. Редко кто за день мог услышать от него больше пары слов. Потому и дали ему прозвище — Молчун. Насколько я успел понять из весьма сумбурных воспоминаний, молчуном он стал лет в пять, после того как на него напали сразу несколько собак. Сильно повредить они ему не успели, лишь пару раз укусили, так как успели прибежать отец с братьями и отбили его, но он настолько перепугался, что долгое время после этого вообще не разговаривал, и лишь лет в десять, после целой кучи сеансов у психологов, он начал хотя бы односложно отвечать на вопросы. Но не всем и не всегда.
Ещё после того случая с собаками он усиленно занялся спортом в стремлении стать как можно сильнее, чтобы в случае чего суметь защитить себя. Но почему-то вместо того, чтобы выбрать какое-нибудь единоборство, он предпочёл тяжёлую атлетику, и сейчас ему никто не дал бы на вид его шестнадцати лет. Был он высоким, крепкого телосложения, и абсолютно не конфликтный при этом. На все подначки и оскорбления он отвечал лишь молчаливой улыбкой, так что это быстро всем надоедало. Ну а какое веселье может быть от оскорблений, если противник никак не реагирует на них? Ты пыжишься, значит, выдумываешь что-то по заковыристее, время своё на это тратишь, а тебе лишь молча улыбаются в ответ на них. Ну кто такое долго выдержит? Драться же один на один с ним опасались из-за его внушительной комплекции, а нападать вдвоём или втроём не позволяла дворянская честь.
Ну и благодаря его неконфликтному характеру все помыкали им почём зря, пользуясь при любой возможности. Это меня не устраивало категорически, так что скоро всех халявщиков ждал большой сюрприз. Ездить я на себе точно не позволю. Тем более, что моё новое тело с внушительной комплекцией позволяло любого наглеца на место поставить. Ну, почти любого, — чуть поморщившись, вспомнил я этого Монаха. Его оказывается, потому и назвали Монахом, что, помимо соответствующего облика, он ещё в каком-то буддистском храме раньше жил, где заодно восточные единоборства изучал. Надеюсь, что тут мало кто на такое способен, и с остальной прислугой я смогу совладать. По-хорошему, надо бы как-то вообще свалить из этого положения прислуги, но с этим были проблемы… Я был ещё не совершеннолетний, и целиком зависел от родителей. Если я сам уволюсь, то местный отец может устроить мне весёлую жизнь. Совершеннолетие тут наступало в двадцать один год, и ещё пять лет я был полностью от него зависим. А на самом деле, и ещё дольше, если я, конечно, не возжелаю пробиваться по жизни самостоятельно, без всякой поддержки. Но я-то себя знаю… Я — не возжелаю, и наоборот предпочту пользоваться благами семьи на полную катушку. Ну, а если меня вдруг уволят, то это вообще будет позор для рода, и я даже думать не хотел о том, что со мной сделает отец за это. С него станется меня вообще в какое-нибудь военное училище отдать, а я вовсе не стремился связать свою жизнь с армией. Дисциплина и я — вещи не совместимые.