Но тревоги взрослых не должны были отравить мальчику минуты воодушевления: ведь он впервые имел право похвастаться делом, достойным настоящего мужчины! Мара сделала вид, что поражена этим подвигом:
— Ты? Да неужели сам подстрелил?
Кевин улыбнулся:
— Он и вправду их подстрелил. Он просто прирожденный лучник. Он убил обеих… как там по-вашему называются эти синие гусыни?
Айяки наморщил нос:
— И никакие не гусыни. Глупое какое слово! Я же тебе говорил: это джоджаны.
Он засмеялся: споры насчет названий разных вещей стали для них неиссякаемым источником веселья.
На Мару вдруг повеяло холодным ветром из прошлого. Отец Айяки был сущим демоном, когда в руках у него оказывался лук. Она не смогла скрыть оттенок горечи, когда сказала:
— По правде говоря, этот дар Айяки получил по наследству.
Кевин нахмурился; Мара редко заговаривала о Бантокапи из Анасати, брак с которым был для нее одним из ходов в Игре Совета.
Мидкемиец сразу же начал изобретать способы, как бы отвлечь ее от горьких дум.
— Мы не могли бы выкроить время, чтобы пройтись вдоль пастбища? Телята уже достаточно подросли, чтобы с ними можно было играть, и я побился об заклад с Айяки, что он их нипочем не обгонит.
Мара раздумывала не дольше пары секунд:
— Да это самое мое большое желание — провести какое-то время с вами обоими и посмотреть, как резвятся телята.
Айяки поднял лук над головой и восторженно завопил, когда Мара, хлопнув в ладоши, приказала явившейся на зов служанке принести прогулочные туфли. Он так и светился счастьем.
— Хватит кричать, охотник, — сказала Мара сыну. — Забирай своих джоджан, отнеси их повару, а потом пойдем поглядим, что быстрее: две ноги или шесть?
Мальчик вприпрыжку помчался по дорожке; пара болтающихся птиц нелепо стукалась об его коленки. Когда он скрылся из виду, Кевин привлек к себе Мару и поцеловал ее:
— Ты чем-то огорчена?
Неприятно пораженная тем, что он с такой легкостью читает в ее душе, Мара ограничилась одной новостью:
— Дед моего Айяки болен. Это меня тревожит.
Кевин пригладил прядь, выбившуюся у нее из прически.
— Болен? Его недуг грозит чем-нибудь серьезным?
— Кажется, нет.
Однако лицо у нее оставалось хмурым. У Кевина больно сжалось сердце. Забота о безопасности ее наследника лежала на поверхности; но под ней скрывалось зыбкое болото накопившихся горестей, которых оба они не хотели касаться. Он знал: в один прекрасный день она должна будет выйти замуж, но этот день пока еще не наступил.
— Отложи тревоги хотя бы на сегодня, — мягко сказал он. — Ты заслужила право провести несколько часов так, как захочешь сама, а твоему мальчику недолго удастся наслаждаться беззаботным детством, если его мама не сможет выкроить время, чтобы поиграть с ним.
Мара слабо улыбнулась.
— Мне еще надо нагулять аппетит, — призналась она. — Иначе большой кусок джоджаны, добытый с таким трудом, пойдет на корм джайгам вместе с прочими объедками.
Глава 5. БЕСПОКОЙСТВО
Сквозь раздвинутые створки двери Мара следила за приближением молодого посыльного, который возвращался с далекого Имперского тракта. Красная повязка на голове юноши говорила о принадлежности к гильдии курьеров. Хотя гильдии не обладали таким могуществом, как знатные семьи, они все же пользовались достаточным влиянием, чтобы обеспечить своим членам беспрепятственное передвижение по всей Империи.
Когда посыльный приблизился к воротам господского дома, его приветствовал опирающийся на костыль Кейок.
— Известия для властительницы Акомы! — провозгласил скороход.
Военный советник принял у него запечатанный свиток, а взамен вручил круглую резную раковину с символом Акомы — знак того, что послание благополучно доставлено по назначению.
Юноша поклонился и, с благодарностью отказавшись от угощения, отправился в обратный путь. Если он и сбавил шаг, со стороны это было почти незаметно.
Мару охватило дурное предчувствие: посыльные из Красной гильдии редко приносили добрые вести. Едва дождавшись, пока военный советник переступит через порог, она протянула руку за свитком.
Ее опасения были не напрасны — пергамент скрепляла печать рода Анасати. Властительница еще не успела разрезать ленту и прочесть письмо, но уже все поняла. Случилось самое страшное: умер Текума.
Во взгляде Кейока сквозило беспокойство.
— Неужто старый властитель скончался?
— Этого следовало ожидать. — Мара со вздохом отложила короткое послание.
— Надо посоветоваться с Накойей.
Мара приказала слуге собрать разложенные на столе счета и расписки, подтверждавшие значительные успехи в торговле шелком, а сама вместе с военным советником отправилась в другое крыло дома, где по соседству с детской помещалась комната Накойи. Несмотря на свое нынешнее высокое положение, старая советница наотрез отказалась переезжать в подобающие ее сану покои.
Стоило Маре взяться за расписную перегородку, как из комнаты донесся сварливый окрик:
— Вон отсюда! Тебя еще тут не хватало!
Мара вопросительно посмотрела на военного советника, но тот лишь покачал головой. Ему было бы легче выдержать схватку с врагом, чем испытать на себе крутой нрав старухи.
Когда дверная створка скользнула в сторону, Мара даже отпрянула: из-под груды перин и подушек снова раздался гневный вопль.
— Ах, это ты, госпожа, — через мгновение опомнилась Накойя. — Прости меня, старую: я-то подумала, что это помощники лекаря пришли пичкать меня зельями. — Она вытерла платком покрасневший нос и добавила:
— Да еще ходят тут всякие доброхоты со своими соболезнованиями.
Советница зашлась в жестоком приступе кашля. Ее седые космы разметались по подушке, воспаленные глаза слезились, скрюченные пальцы судорожно сжимали край одеяла. Однако при виде Кейока она не на шутку возмутилась:
— Госпожа! Если женщине нездоровится, мыслимое ли дело — впускать к ней мужчину, да еще без предупреждения! — Побагровев от гнева, первая советница все же не стала прятать лицо, а напустилась на Кейока:
— А ты, старый греховодник! Куда тебя несет? Бесстыжие твои глаза!
Мара опустилась на колени у ее ложа. Всегда стойкая и несгибаемая, Накойя сейчас казалась совсем маленькой, тщедушной и слабой.
— Матушка, — госпожа погладила ее морщинистую руку, — я потревожила тебя только потому, что мне срочно нужен совет.
От этих слов Накойя тут же забыла обиду.
— Что случилось, дочь моя? — Советница села и сразу закашлялась.
— Мы получили известие о смерти Текумы Анасати. Полгода он был прикован к постели, и вот болезнь взяла над ним верх.
У Накойи вырвался глубокий вздох. Она углубилась в себя, словно предаваясь потаенным раздумьям или воспоминаниям.
— Жаль его. Не смог больше бороться за свою жизнь. Это был храбрый воин и достойный противник.
Щуплое тело Накойи содрогнулось от приступа кашля. Она хотела добавить что-то еще, но Мара ее опередила:
— Как ты считаешь, не стоит ли мне поискать подходы к Джиро?
Накойя сжала пальцы.
— Что тебе сказать, дочь моя?.. Он с давних пор таит на тебя злобу, ведь ты в свое время предпочла ему младшего брата; но с другой стороны, это не такой одержимый, как Тасайо. Теперь, когда на его плечи легло бремя власти, он, возможно, и прислушается к голосу здравого смысла.
Вдруг из-за порога раздался голос Кевина:
— В человеческой натуре место есть для всякой дури. Это надо бы помнить.
Накойя метнула в его сторону испепеляющий взгляд. Как ни была она раздосадована тем, что старый Кейок увидел ее в столь жалком виде, стерпеть присутствие молодого мидкемийца оказалось еще труднее. Однако она не могла дать волю гневу. Этот дерзкий раб, не признающий цуранских обычаев и так некстати заполонивший сердце госпожи, отличался острым умом и неплохо разбирался в людях.
Советница нехотя согласилась:
— У твоего раба… бывают разумные мысли, дочь моя. Пока Джиро не проявит добрую волю, не стоит ему особенно доверять. Анасати испокон веков с нами враждовали, правда никогда не нападали из-за угла. Тут необходима осмотрительность.
— Как же мне поступить? — Мара вконец растерялась.
— Пошли ему письмо с соболезнованиями, — подсказал Кевин.
Госпожа и первая советница обернулись к нему в молчаливом недоумении.
— Письмо с соболезнованиями, — повторил Кевин и запоздало сообразил, что у цурани такого нет и в помине. — У нас принято писать родственникам покойного, что мы разделяем их утрату и скорбим вместе с ними.
— Странный обычай, — заметил Кейок, — однако он не противоречит понятиям чести.
Накойя просветлела лицом. Задержав взгляд на Кевине, она с трудом перевела дух и высказала свое суждение:
— Умно, очень даже умно. Такое письмо позволит наладить отношения с Джиро и вместе с тем ни к чему нас не обяжет.
— Можно и так сказать. — Кевина удивило, что простая мысль о сочувствии причудливо искажается в цуранском сознании, становясь оружием в Игре Совета.
Мара тоже приняла его идею:
— Напишу-ка я ему прямо сейчас.
Однако она не двинулась с места. Ее ладонь по-прежнему накрывала узловатые пальцы Накойи, а взгляд блуждал по оконному переплету.
— Что тебя гложет? — спросила старая советница; в душе она по-прежнему оставалась заботливой нянькой, и чутье никогда ее не обманывало. — Ты давным-давно вышла из того возраста, когда нужно стесняться, дочь моя. Говори начистоту!
Мара почувствовала жжение в глазах. Ей было непросто приступить к неотложному делу.
— Надо подыскать… среди домочадцев… толкового человека, чтобы обучить…
Советница все поняла.
— Ты хочешь сказать, мне пора готовить себе замену, — сказала она с жестокой прямотой.
Мара не запротестовала. Накойя стала для нее второй матерью; казалось, она всегда будет рядом. Хотя они вскользь уже касались этой темы, властительница сколько могла откладывала серьезный разговор. Но бремя власти настоятельно требовало принять окончательное решение.