— Ну и глупые же они были, эти первопоселенцы.
— Глупые или отважные. Или и то и другое сразу. Так или иначе, Уайт решил вернуться в Англию за провизией — другого выхода не было. Они договорились, что, если колонистам придется уйти в глубь материка, они оставят знак, указывающий, куда именно они ушли. Кроме того, если причиной этому станет нападение врагов, они должны были вырезать в каком-нибудь заметном месте крест. Проблема заключалась в том, что, когда Уайт вернулся в Англию, он обнаружил, что его страна воюет с Испанией, и он не мог вернуться в Роанок целых три года.
Я попытался представить себя на их месте — заброшенных, на чужой земле, в окружении ненавидящих соседей, с подходящими к концу запасами еды. Глава колонии отправляется домой, чтобы пополнить припасы, и пропадает почти на целый период между Олимпийскими играми.
— А потом, когда он вернулся?
— Никого не было. Все исчезли. Ни единой живой души, никаких признаков трупов. Все имущество осталось на месте. Креста тоже нигде не нашли, однако на воротах частокола было вырезано слово «Кроатан».
— Ладно, — сказал я. — Звучит довольно жутко. И что же там случилось?
Он пожал плечами.
— Об этом толком никто не знает. Уайт хотел выяснить, что произошло с людьми, которых он там оставил, но капитана и команду корабля это интересовало куда меньше, и он вынужден был вернуться в Европу. Он пытался снарядить туда еще одну экспедицию в конце тысяча пятисот девяностых годов, но к тому времени Рэли и его спонсоры утратили к этому предприятию интерес. С тех пор это пробовали проделать многие, начиная с некоего Джона Смита, который побывал в поселении Джеймстаун двадцать лет спустя.
— И?..
— Смит поговорил с местными индейцами, и у него возникло несколько мыслей, которые обсуждаются до сих пор. Оказывается, слово «Кроатан» относится не только к племени, но и к довольно обширной и не слишком четко очерченной территории. Так что надпись могла означать место, куда все ушли, — как и было оговорено с Уайтом. С другой стороны, можно было предположить, что сами кроатаны сменили гнев на милость и начали помогать несчастным колонистам. Или если допустить, что это племя все же напало на них, то вполне возможно, что колонисты вынуждены были отступить в глубь материка. Любой из этих вариантов не исключает возможности, что некоторые или все поселенцы (по некоторым предположениям, все мужчины были убиты и остались только женщины и дети) ассимилировались с одним из местных племен. На самом деле есть несколько индейских народностей — в особенности ламби, — которых вполне можно в этом подозревать, причем с достаточной долей уверенности. К данной теории стали относиться серьезно где-то с середины тысяча восьмисотых годов, а разговоры об этом шли еще со времен Джеймстауна. Рассказывают о каком-то миссионере, о том, что в начале семнадцатого века он встречал в тех краях дружественно настроенных туземцев, говоривших по-английски, а также о некоем немецком исследователе, имени которого мне найти не удалось, но он якобы утверждал, будто встречался с «могучим народом бородатых людей» — то есть с возможными потомками поселенцев.
Раньше мне казалось, что буквы на двери хижины не произвели на меня особого впечатления, но после рассказа Джона мне вдруг стало холодно, будто я оказался посреди пустоты в компании мертвецов.
Зандт махнул рукой, подзывая официанта. Тот начал было объяснять, что занят, но, увидев взгляд Джона, сразу же пошел за вторым пивом для него.
— Вопрос в том, почему эта надпись была вырезана на двери хижины, которую мы нашли.
— Цитата? — предположил я. — Какой-то намек на тайну Роанока? Но какой в этом смысл?
— Он пытается что-то нам сказать.
— На самом деле я даже не думаю, что все это имеет хоть какое-то отношение к Полу. Ничто не связывает его с этим местом, да и вообще — зачем это ему? Зачем ему пытаться что-то нам сообщить?
— Половину времени, которое Сара Беккер провела в заточении, он читал ей лекции. К тому же вспомни тот текст, который ты нашел в Сети три месяца назад: разглагольствования о том, что все, кроме «соломенных людей», заражены социальным вирусом, вынудившим нас перейти к земледелию. Его миссия — сообщать об этом другим.
Мы сделали паузу, пока перед нами ставили пиво.
— Главное, — сказал я, — что Пол вовсе не считает себя всего лишь очередным психом.
— Никто из них так не считает, Уорд. Никто из этих людей не просыпается по утрам с мыслью: «Сегодня я совершу нечто по-настоящему чудовищное». Они просто делают то, что делают; некоторые из них понимают, что это плохо, а некоторые — нет. Но в любом случае, поступают они так вовсе не из-за этого.
— Да, — ответил я, несколько раздраженный его тоном. — Я понимаю.
— Они поступают так потому, что не могут иначе, точно так же, как наркоманы вкалывают героин себе в вены. Они не пытаются убить себя, не пытаются разрушить собственную жизнь. Им просто нужна очередная доза, точно так же, как тебе нужна сигарета или как одним нужно, чтобы у них до блеска были начищены ботинки, а другим — каждый день записывать телешоу на видеокассету или трижды проверять, что дверь заперта на ключ, прежде чем уйти из дома. У каждого есть свое магическое заклинание, свой ритуал, нечто такое, без чего они не могут жить.
— А для тебя это сейчас что? Пиво?
— Пошел к черту.
— Как у вас дела с Ниной?
— Не твое собачье дело.
— Нет, мое, — теперь я уже разозлился по-настоящему. — Во всем мире лишь трое знают о «соломенных людях». Я три месяца мотался по стране, стараясь никому не попадаться на глаза. Я до полусмерти избил одного несчастного парня в Айдахо, потому что мне показалось, будто он за мной следит. Собственно, у меня практически никого нет, кроме вас двоих.
— А что с деньгами, которые тебе остались от родителей?
— Их больше нет, — сказал я. — Не потрачены — просто исчезли. Они до них добрались.
— Черт, — пробормотал он. — Жаль это слышать.
Он помолчал, глядя через улицу.
— Все пошло наперекосяк, — наконец сказал он, уставившись на человека, переставлявшего картины в окне галереи. — Я переехал к ней. Ты же знаешь, мы раньше были вместе, еще когда я был женат. Думал, это поможет. Мы оба так думали. Но… она слишком чувственная.
— Верно. А ты всего лишь большой пушистый плюшевый медведь.
Он повернулся и пристально посмотрел на меня.
— Именно так я всегда и считал.
— Что ты делал во Флориде?
Зандт молча покачал головой. Он уже начинал всерьез меня раздражать.
— Ладно, так что еще тебе удалось выяснить?
— Ничего.
— Вот как? И ты проделал такой путь лишь затем, чтобы сообщить мне об этом? Это и есть твои новости?
— Я не только на это тратил время, Уорд, и я не собираюсь перед тобой отчитываться. Я пытался устроить свою жизнь. «Соломенные люди» — не единственное, что существует на свете, есть вещи и поважнее. Человек прямоходящий — всего лишь еще один убийца.
— Черт побери, — громко сказал я. — Он убил твою дочь и моих родителей. Он не просто «еще один». А ты занимаешься исследованием какого-то дерьма, произошедшего четыреста лет назад?
— Иногда приходится вернуться далеко назад, чтобы сделать то, что нужно.
— И это значит… что?
Зандт пожал плечами. Он сказал все, что собирался сказать.
— И что ты теперь собираешься делать?
— Видимо, снять номер в каком-нибудь отеле.
— Здесь вполне неплохо, — сказав это, я тут же пожалел о собственных словах.
Он улыбнулся.
— На мой вкус здесь чересчур дорого, Уорд.
— Тогда возьми в долг.
— В долг? Я думал, у тебя нет денег.
— Джон, ну почему ты такая задница?
Он встал и бросил на стол десять баксов.
— Потому что деньги в нашем деле ничего не решают.
Он вышел и зашагал по улице, не оглядываясь. Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом пошел наверх собирать вещи.
Глава12
В седьмом часу вечера, когда Том стоял на балконе, шедшем вдоль всего фасада двухэтажного мотеля, на стоянку въехала машина.
Сейчас Том во многих отношениях чувствовал себя лучше, но во многих — хуже. Он был рад, что смог наконец покинуть полицейский участок и переодеться. Помощник шерифа терпеливо ждал, пока Том облачится в новые джинсы, свитер и прочее. Все остальное имущество, принадлежавшее ему до ухода в лес, было сложено в багажнике взятого напрокат автомобиля, стоявшего теперь на парковке.
Приняв горячий душ и посидев в единственном имевшемся в номере кресле, он решил, что вполне в состоянии отправиться на поиски еды. Его старая одежда лежала в пакете, в котором ему принесли новую. Хотя трудно было поверить, что ее когда-либо можно будет снова носить, Том ощущал к ней некую суеверную привязанность. Часть его разума — та самая, которая хранила память о каждом бумажнике, которым он когда-либо владел, — готова была приписать неживым предметам некую силу. Кто знает, что могло бы случиться, не будь этой одежды.
Было и еще одно, хотя в этом он не готов был признаться даже самому себе. Одежда являлась свидетелем всего того, что случилось с ним. Она побывала там, в лесу. Она знала все то, что видел или чувствовал он. Все то время, пока Том продирался сквозь заросли, отчаянно стремясь вернуться к цивилизации, его не покидала одна мысль — теперь у него есть причины для того, чтобы остаться в живых. Он кое-что знал. Он хотел принести остальным новость.
Но все произошло не совсем так, как он надеялся.
Он все еще верил в то, что видел и чувствовал. Однако ясно было, что никто больше в это не верит. Шериф четко обозначил свою позицию, и помощник последовал его примеру. За пятнадцать минут, проведенных в небольшом магазинчике одежды на другой стороне площади, Том понял, что новости здесь распространяются очень быстро. Впрочем, об этом можно было догадаться уже по тому, что та женщина, Патриция, успела услышать достаточно, чтобы прийти и разрушить до ос