Он подавил вздох и слегка поклонился:
– Благодарю гуна Цюя за приглашение. Госпожа…
Госпожа Цюй, напудренная до гипсовой бледности, лишь молча кивнула. Сыновья как по команде встали, отвесив поклоны.
– Прошу, садитесь, – гун Цюй медленно протянул длинную руку, как богомол протягивает лапу перед атакой. – Мы счастливы, что вы наконец посетили наш скромный дом, магистрат Сун. О ваших подвигах уже ходят легенды.
– Ну что вы, ну что вы, – Сун Цзиюй натянул маску любезности. – Все это преувеличения, я вовсе не совершал никаких подвигов.
Перед ним немедленно возникли тарелки, яшмовые палочки и изящная бронзовая чарка с узором в виде виноградной грозди. Напротив бессмысленно пучил глаза сом, с помощью пряностей и теста загримированный под дракона.
– Простите за скудный ужин, – сказал гун Цюй, орудуя палочками над уткой. – Отцы-даосы из храма Восточного ветра проповедуют воздержание, и я полностью с ними согласен. Они также проповедуют скромность и прямоту… Я полагаю, что существует скромность ложная и скромность истинная, а прямота отличается от грубости. Тот, кто отказывается от благодарностей, после того как спас другому жизнь, в высшей степени скромен, истинно скромен. Это украшает молодого человека.
«Господин Ма, больше некому», – понял Сун Цзиюй. Интересно, как далеко по городу уже разлетелась весть о его «геройствах»? Сколько еще приглашений на смотрины, то есть, простите, на званые ужины ему ждать?
– Я всего лишь добросовестен, не более того, – он сдержанно улыбнулся. – Не будет ли гун Цюй так любезен поведать о своем высоком роде? Мои предки когда-то имели честь жить в старой столице, не связаны ли мы стародавней дружбой?
Он решил сделать вид, что заинтересован в матримониальных планах. Может быть, что-нибудь и об отношениях между знатью прояснится.
Тяжелые веки Цюя чуть приподнялись, выдавая блеск в глазах.
– Гун Цюй, мой мудрый предок, присягнул нынешней династии, потому что понял: лишь император Тун-ди мог остановить кровопролитие. Так и вышло. Не стану утомлять вас рассказами, магистрат наверняка давно проверил все родословные новых соседей. Но кое-что магистрату не известно. В молодости я некоторое время служил в министерстве податей вместе с вашим двоюродным дядей Сун Жэньши. В высшей степени замечательный был человек, жаль, что смерть настигла его так рано.
– Поразительно! Должно быть, сама судьба сводит наши семьи вместе, – неискренне восхитился Сун Цзиюй и бросил сочувственный взгляд на сома-дракона, как собрата по притворству. – Гун Цюй давно оставил службу при дворе?
– Давно, – веки-ставни снова опустились, видимо, эта тема была неприятна. – Но не жалею. Сейчас меня интересует исключительно самосовершенствование и поиски бессмертия.
«Надо же, – подумал Сун Цзиюй. – И досюда добралась эта мода».
Несколько лет назад, когда наследный принц обзавелся советником-даосом, все буквально посходили с ума и тоже наприглашали себе монахов из разнообразных монастырей. Парочка знатных господ в конце концов отравилась киноварью, а советник был пойман на прелюбодеянии с тремя наложницами наследного принца разом. Ему отрубили голову и повесили над южными воротами, и мода в тот же час сошла на нет. Но до Чжунчэна эти перемены в настроениях, похоже, еще не добрались.
С островка, на котором расположились музыканты, полилась нежнейшая музыка. Запел девичий хор.
Если остаться и слушать – чего доброго убьешь час, а то и больше. Этого Сун Цзиюй вынести уже не мог. Он встал, церемонно поклонился присутствующим.
– Благодарю за то, что приняли этого скромного чиновника в своем доме. К сожалению, мне нужно вернуться в управу, дело о покушении на юного господина Ма не терпит отлагательств.
Гун Цюй поморщился и встал.
– Разумеется, разумеется. Мы тоже рады были принимать господина магистрата в нашем убогом жилище! Но прежде чем вы уйдете, этот болтливый старик хотел бы поговорить с вами наедине.
Он поманил Сун Цзиюя за собой под круглую арку. За его спиной домочадцы немедленно оживились: кто-то достал домино и палочки с приказами для застольной игры, немедленно появились новые кувшины с вином.
Сун Цзиюй последовал за гуном Цюем, оглядывая сад. То тут, то там заметны были признаки упадка: то отвалившаяся со стены штукатурка, то поваленное бурей дерево, которое никто не убирал, то мостик без одной доски. С юга на сад наступали сорняки, дикая зелень стояла стеной, над ней едва различима была крыша полуобвалившегося павильона. Интересно, списывают ли это на скромность и пренебрежение богатством? А обтрепавшиеся рукава и полы хозяйского халата? Сун Цзиюй шел чуть позади гуна Цюя, заложившего руки за спину, и ему хорошо видна была засаленная, потерявшая нитки вышивка.
Нет, целая труппа музыкантов – семейная, судя по отсутствию в городе известных театров, – плохо вязалась с аскезой. Значит, хотят пустить пыль в глаза, надеясь, что возможный зять не заметит стоящей на пороге нищеты. Как глупо…
– Молодость, – провозгласил Цюй, словно сообщал некую важную истину. – Молодость любит яркие цвета и не признает оттенков. Вы стремитесь быть лучшим магистратом из всех, что существовали под Небесами. Неподкупным, ни с кем не желающим знаться. Никому вы не боитесь нанести обиды, ибо на вашей стороне мораль. Ваш двоюродный дядя был человеком похожего склада… К сожалению, все, чего он добился, – навет, ссылка и смерть от болезни в нищете. Я по-отечески не желаю вам такой судьбы.
Сун Цзиюй вздернул бровь.
– Это… даосское предсказание? – спросил он, в последний момент заменив слово «угроза».
Навет, значит… Случилось это все, когда Сун Цзиюй был еще мальчишкой, так что подробности падения Сун Жэньши прошли мимо него. А теперь… Неужто гун Цюй и сочинил ту кляузу? Но разве старый лис признается…
– Я не уличный гадатель. Мои слова – совет старшего младшему. Очень жаль, что хоу Чжу Фэнлун не дал подобный совет вам в свой черед, – гун Цюй вздохнул, покачал головой. – Однако вы еще можете стать первым Суном, прославившим свой род.
Сун Цзиюй не сдержался – поморщился при упоминании Лун-гэ. Были, были и советы, и просьбы, и, в конце концов, приказы… Но он так и не остановился.
– И чем же господин Цюй посоветует мне его прославить?
– Пусть этот старик отошел от дел и устремил взор в вечность, дружбу он до сих пор ценит высоко. Дорогие спутники моей юности, господин Чу из Военного министерства, господин Чжоу из казначейства… О, мы были словно трое братьев персикового сада. И наши дети – как родные друг другу.
Он остановился, раздраженно выдернул длинную плеть вьюнка, душившую розу, и отшвырнул в сторону.
– Не стану ходить вокруг да около, магистрат Сун. Увидев, как вы гордо минули нас у городских ворот, пожелав сразу заняться делами, я понял, что вы человек исключительный. Пусть женщины шепчутся по углам и посылают свах, мужчины могут договориться лицом к лицу. Мои младшие дочери – близнецы, потому и замуж я хочу их выдать так, чтоб младшая сразу последовала за старшей. Циньчунь просватана за молодого господина Ма, Цяньчунь же… восхитилась, когда услышала, что вы спасли жениха ее сестры, и сразу прониклась к магистрату Суну глубочайшим почтением. Мы с ее матерью решили, что это, должно быть, судьба.
– Раз господин Цюй говорит прямо, я тоже буду говорить прямо, – Сун Цзиюй повернулся к нему. – Какой гуну Цюю прок выдавать за меня дочь? Если бы меня сватала какая-нибудь уважаемая госпожа, не знающая моей истории, я бы понял – внешним лоском легко обмануться. Но вы, судя по тому, что упомянули имя хоу Чжу, о моей жизни в столице наслышаны. Впрочем, допустим, я извлек урок и приму ваш совет подумать о славе. Чем я могу быть полезен вам, гун Цюй?
– Разве может быть бесполезен магистрат? – гун Цюй усмехнулся в длинные вислые усы. – Говорят, «общие чаяния – общие силы». Существует множество деликатных дел, которые решаются лишь между друзьями и родственниками. Ваш предшественник понимал это. Его отъезд – такая потеря…
Вот как, значит, бывший магистрат был посвящен во все, что здесь творится. Не то чтобы Сун Цзиюй был удивлен.
Что-то крутилось на краю сознания, что-то о магистрате, но он никак не мог поймать мысль…
– Значит, вы вот-вот породнитесь с господином Ма? – спросил он. – А жены ваших сыновей, из каких они семей?
И чем эти сыновья, интересно, занимаются? Обычно отпрыски аристократических родов идут по стопам отца, сдают в столице экзамен и становятся чиновниками, чтобы приумножать фамильную славу…
Гун Цюй пустился в долгие объяснения, из которых следовало, что два сына его служат чиновниками в порту и женаты на дворянских дочерях из соседнего уезда, третий сын управляет лавкой тканей и женат на старшей дочери семьи Сыма, а четвертый – императорский сборщик податей.
Рассказ он прервал лишь для того, чтобы бросить камнем в тощую бродячую собаку, неизвестно откуда взявшуюся, – видно, где-то впереди в стене был пролом.
Собаку было жалко. Себя тоже было жалко. Нет, становиться зятем этого Цюя и слушать его бесконечные словоизлияния – через месяц шелк через балку перекинешь.
Однако толк от этого тоже был: мало-помалу из осторожных наводящих вопросов и витиеватых ответов Цюя в голове у Сун Цзиюя сложилась карта родственных и дружеских отношений между представителями чжунчэнской верхушки. И в центре этой карты, как гора Пэнлай, высилась семья Ма.
Может ли быть, что господин Ма как-то связан с «Алой лилией»? В конце концов, он самый крупный судовладелец в городе, на его кораблях наверняка доставляется порядком контрабанды, почему бы не провозить еще и рабынь из Корё?
Книгу бы, книгу из борделя… Или вызвать на допрос мамашу? Но так можно и спугнуть…
Он понял, что прослушал последнюю тираду Цюя, и неопределенно кивнул в ответ. Пообещал непременно подумать о щедром матримониальном предложении и откланялся, с облегчением вздохнув лишь за воротами.
Так почему вспомнился прошлый магистрат? Что за мысль мелькнула и ушла?