«Чжу Фэнлун посмел нарушить ритуал», – ведь, увидев, что на церемонии поклонения предкам принцесса падает в обморок, бросился вперед и подхватил ее.
«Чжу Фэнлун выбил теплое местечко любовнику», – это уж совсем смешно.
И вот теперь – Чжу Фэнлун и кумовство.
– Уйдите, пока я не приказал слуге всыпать вам палок! – бросил он.
Но господин Оуян не сдвинулся с места. Медленно поднял глаза.
– Мне говорили, что вы человек чести, господин Сун. Что вникаете в любое дело. Еще мне говорили, что бесполезно произносить при вас имя министра Чжу. Но мне нечего терять, и всем этим людям тоже. Чжу Фэнлун разорил нас. Если вы не разберете наше прошение, мы все обольемся маслом и сожжем себя у ворот дворца.
Сун Цзиюй в гневе сощурился, но господин Оуян не дрогнул. Его глаза казались холодными обсидиановыми камушками, словно ничего человеческого за ними не осталось. Значит, его угроза не пуста.
Если из-за попустительства цензора Суна накануне праздника Драконьих лодок произойдет самосожжение, какой же он слуга его величеству? Что же делать… Посадить их всех в темницу, чтоб ничего не натворили? Он еще раз проглядел список имен, но тех было слишком много, да и ничего незаконного эти люди не совершили.
– Я подумаю над вашими словами, – сквозь зубы пообещал он, убирая бумаги за пазуху.
Можно было бы сразу пойти с этим к Лун-гэ и спросить прямо, но Сун Цзиюй знал, что никакого «прямо» не выйдет. В разговорах о чиновничьих обычаях он вяз, как в трясине. Началось все с того случая, когда Лун-гэ при дворе поддержал министра Яна, радевшего о постройке нового храма для хранения рукописных указов его величества, хотя деньги полезнее было бы отправить на содержание войск. Тогда Лун-гэ долго объяснял Сун Цзиюю, что приграничные войска могут прокормиться земледелием, а строительство храма будет выгодно множеству людей. И Сун Цзиюй, уставший от долгих витиеватых объяснений, в конце концов решил поверить, что дело в этом. А вовсе не в том, что министр Ян – тесть Лун-гэ.
Так же он, скрепя сердце, верил, что министру двора приходится принимать дары, хочет он того или нет.
«Так уж устроен свет, – говорил Чжу Фэнлун, когда Сун Цзиюй замечал у него в кабинете очередную яшмовую статуэтку или становился свидетелем того, как слуги заводят в конюшню породистого жеребца. – В молодости, помогая другим, я отказывался от подарков. Однако тех, кому я помог, это мучило, ведь я лишал их возможности выразить благодарность. К тому же, если придворный начнет оказывать бескорыстную помощь, уподобившись бодхисаттве, как скоро его сочтут выскочкой, ставящим себя выше других? А там недалеко до навета и казни. Ведь если кто-то бахвалится честностью, в каком свете он выставляет остальных? Его величество решит, что другие чиновники хуже исполняют свою работу. Неужели ты все еще не расстался с юношескими иллюзиями, Юй-эр? Даже цензор должен понимать, на какие проступки стоит смотреть сквозь пальцы».
Сун Цзиюй любил его, и потому, скрепя сердце, принял, что нет ничего плохого в самом кумовстве и подарках, если они ведут к добру; однако тот случай с глупым министром, а теперь вот дворцовые поставки…
Он решил сам все проверить.
Возле кладовых Запретного города кипела жизнь: как раз прибыла поставка чая, и евнухи устанавливали драгоценные коробки на полки. Когда они ушли, Сун Цзиюй выбрался из укрытия и приподнял крышку на одной из коробок.
Он сразу же понял, что чай не тот, и устрашился. Открыл еще несколько коробок, но ошибки быть не могло.
То же оказалось и с шелком, и с солью… Все было на месте, но качество оставляло желать лучшего.
Неужели Лун-гэ и правда пренебрегает заботой о государе?!
Ему долго пришлось ждать Лун-гэ – того задержали во дворце. Меряя шагами уютную террасу с бегущим прямо сквозь нее ручейком, Сун Цзиюй раздумывал, что он скажет.
Сразу бросить правду в лицо? Он вспомнил, как прибежал сюда после экзамена, и вновь почувствовал себя круглым дураком, как тогда.
Дождаться ужина и спросить как бы невзначай… Но он знал, что у него все будет написано на лице, что Лун-гэ поймет.
– Юй-эр сейчас протрет дорожку в моем полу, – послышалось у него за спиной. Лун-гэ взошел на террасу, немного усталый, но, как всегда, с улыбкой. Как всегда, рад его видеть…
Сун Цзиюю очень захотелось смолчать. Забыть, сделать вид, что ничего не было.
Он достал из рукава листки с фамилиями.
– Посмотри.
– Разумеется, – Лун-гэ, не глядя, взял листы, свернул и спрятал за пазуху, для верности даже похлопал по груди. Сун Цзиюй не поддался.
– Пожалуйста, посмотри сейчас. Это важно.
Лун-гэ вздохнул.
– Весь день на меня охотились евнухи с такими же бумажками и требовали уважить прямо сейчас. Но от Юй-эра я такого не потерплю. Сперва Юй-эру придется поужинать со мной и выпить сливового вина из Цзяннани, мне как раз его доставили. Помнишь, мы сомневались, его ли подавать к твоему дню рождения? Сегодня и узнаем, – Лун-гэ потрепал его по щеке, как ребенка. – Идем.
Сун Цзиюй, вздохнув сквозь зубы, пошел за ним. Лун-гэ всегда умел его обезоруживать… Впрочем, он сам так не хотел начинать эту ссору!
Вина он так и не попробовал. Сидел напротив Чжу Фэнлуна и разглядывал его, будто видел впервые: подкрашенные басмой, аккуратно уложенные в «крылья ласточки» волосы, улыбчивые глаза, изящные руки, плавные жесты… С возрастом он стал только красивее, его чжицзи, и величественнее; он добился многого и теперь жил в свое удовольствие…
Сун Цзиюй отвел взгляд.
Этот рассыпчатый жемчужный рис. Нежнейшее куриное мясо. Пирожные, такие изысканные, будто с императорской кухни. И чай…
Идеальный лунцзин.
Лун-гэ отодвинул чарку, достал наконец документы, пробежал быстрым взглядом и отдал обратно.
– Вечная история. Каждый, кому не дали денег, считает, что с ним несправедливо обошлись и у соседа трава зеленее.
– Я был сегодня в дворцовых кладовых, – Сун Цзиюй покачал в руке исходящую ароматным паром чашечку. – Чай, который туда доставили, и в подметки не годится этому. Люди, которым ты покровительствовал, обирают государя, Лун-гэ.
– Вот как? – легкая встревоженность, нахмуренные брови. – Спасибо, что сказал, Юй-эр. Стоит в кои-то веки не проверить все самому… – он тяжело вздохнул. – Среди всех чиновников я могу надеяться только на тебя.
– Нужно как можно скорее вернуть старых поставщиков, – Сун Цзиюй кивнул на лист с подписями. – Пока при дворе никто не заметил дурное качество товаров. Заодно это избавит меня от массового самосожжения у стен дворца, по крайней мере, на время.
Лун-гэ потянулся за маринованным лотосовым корнем.
– Юй-эр так вникает даже в мельчайшие дела… Не знаю, что наговорили тебе эти люди, наверняка называли себя неподкупными и честными, но честных торговцев не бывает. Зато бывают торговцы, говорящие убедительно. Раньше все эти Оуяны продавали товар, сейчас они попытались продать тебе свою беду. Беду, которую навлекли на себя сами.
– Чем же они навлекли на себя беду, Лун-гэ? Тем, что тебе нужно было пристроить на их место нужных людей? – ох как Сун Цзиюй не хотел ссориться, но такого лицемерия стерпеть уже не смог.
Лицо Лун-гэ окаменело.
– Ты, сидя под моей крышей, распивая мое вино, рассказываешь мне, что я – бесчестный, подлый человек? – тихо произнес он.
Сун Цзиюй отставил чашку и поднялся.
– Я сказал не это, – тяжело уронил он. – Но если тебе угодно так понять…
Лун-гэ встал одновременно с ним.
– Его Величество не упрекает меня за мою службу. При дворе никто не может сказать о Чжу Фэнлуне ни единого дурного слова. Лишь ты ищешь в любом моем решении недостатки! Я думал, что дома меня ждет Юй-эр, а оказалось, что с проверкой пришел цензор Сун и бросается обвинениями.
– Речь о поставках ко двору, Лун-гэ! Очнись! Как думаешь, Его Величество так и останется доволен тобой, если узнает, отчего блюда на его столе потеряли вкус, а ткани, из которых скроены драконьи одежды, начали рваться?
Глаза Лун-гэ сверкнули.
– В последние годы зимы холодны, а летом тутовые деревья гибнут от зноя. Неудивительно, что чай и шелк несколько изменились. Пойди на рынок, любой торговец скажет тебе то же самое. У его величества кладовые полны, он и не задумается о том, что шелк не таков. Если кто-то ему не расскажет. – Он подошел ближе. – У семьи Чжу множество врагов. Неужели и ты хочешь перейти в их стан?
– Ты готов лгать императору? – Сун Цзиюю показалось, что он ослышался. – Что ты такое говоришь, Лун-гэ?
– Я никому не желаю лгать… – Лун-гэ выдохнул, потер лоб. – Кажется, мы друг друга не поняли, Юй-эр. Слишком уж резво ты на меня налетел. По-твоему… для чего я сменил поставщиков?
– Господин Оуян заявил, что ты поставил туда своих людей, – Сун Цзиюй поморщился. Этого он, не к чести своей, не проверил – слишком поспешил примчаться, разобраться…
– А господин Оуян не рассказал тебе о том, как его товарищи распоясались, поняв, что двор от их услуг не откажется, пока у власти министр двора Линь? Взвинчивали цены, чтоб он мог положить разницу в карман, а сами скупали по дешевке товар у менее удачливых. Ты говоришь, что чай стал хуже… И вправду, возможно, кто-то из новичков решил меня обмануть. Но никто не смел говорить о том, что и сам Оуян обманывал его величество, вольготно чувствовал себя, держась за халат министра Линя! Я, приняв пост, вырезал всех этих торгашей, как чирей, и не жалею. Так будет с каждым, кто посмеет пойти против меня.
– Но не могут же все они быть недобросовестными? Ты погорячился, я уверен, – Сун Цзиюй покачал головой. Признавать, что этот Оуян обвел его вокруг пальца и натравил на Лун-гэ, было малоприятно. – Может быть, ты пересмотришь потом список торговцев? Будет разумно оставить кого-то из них, чье качество действительно проверено временем.
Лун-гэ подошел к нему, взял его руки в свои.
– Пожалуй, ты прав. Я думал, что, прогнав старых и взяв новых, улучшу положение. Но все, разумеется, не могло решиться так просто. Теперь и ты оказался втянут… – Глаза Лун-гэ загорелись гневом. – Человека, продавшего двору некачественный чай, постигнет та же участь, что и этих торгашей, посмевших угрожать тебе. Твой старший брат обо всем позаботится! Но все же, Юй-эр…