Он отвернулся, между густыми бровями залегла горестная складка.
– Отчего ты так легко им поверил? Неужели за эти годы… я так низко пал в твоих глазах?
Словно раскаленной иглой вины ткнули в сердце. Сун Цзиюй потянул Лун-гэ за руку:
– Нет! Вовсе нет. Посмотри на меня, гэ…
Лун-гэ повернулся к нему, невесело усмехнулся.
– Моя единственная мечта – быть человеком, которым мой Юй-эр гордится. Которого уважает.
– Прости, – Сун Цзиюй опустил голову. – Осмотрев дворцовые кладовые, я не знал, что и думать. Разгневался, потому что… испугался за тебя. С его величеством шутки плохи. Я так рад, что ошибся. Прости меня.
Лун-гэ вздохнул с облегчением, примирительно обнял его, похлопав по плечу.
– Спасибо, что заботишься обо мне. Я ведь и сам вспыльчив… Но, готов поспорить, в гневе не так хорош, как ты. Кровь закипает от одного твоего яростного взгляда… Эх, вступать с мастером Суном в бой было бы так неосторожно! Не соблазняй меня, задира из цзянху, я не поддамся.
Сун Цзиюй в ответ на подначку улыбнулся.
– Жаль. Но если передумаешь, я всегда к твоим услугам.
Под утро, лежа без сна, Сун Цзиюй никак не мог найти в себе спокойствия, все возвращался мыслями к этому разговору. Что-то царапало, что-то было неправильным.
Эта отговорка о том, что зимы были холодными, а летом тутовые деревья иссушил зной…
Сун Цзиюй всегда верил своему чутью. Но сейчас очень хотел ошибиться.
Он снова перебрал в уме цепочку подозреваемых. Дворцовый евнух, заведующий поставками, – родич семьи Чжу. По протекции Чжу Фэнлуна поставщики меняются на новых, своих, и во дворец начинают поступать товары второго сорта под видом привычных, потому что никто в своем уме не напишет в учетной книге, что для дворца заказали дурной чай, а не свежесобранный высокогорный лунцзин… Вопрос: где настоящий лунцзин? Где оставшиеся от разницы в цене деньги?
Сун Цзиюй повернул голову и посмотрел на оставленные в беспорядке чашки; одна завалилась на тонкий полупрозрачный бочок. Они с Лун-гэ так спешили помириться…
Он бесшумно поднялся с постели, накинул халат и пошел в кладовые. На коробках с чаем, что поставляют к императорскому двору, есть особая печать…
Час спустя он сел в кладовой на пол и сжал ладонями виски. Никаких печатей на коробках не было, но на одной нашлась тень, след…
Печать сорвали.
Может ли быть, что Лун-гэ и об этом не знал? Кто-то поставляет в его дом императорский чай, а он и понятия не имеет…
Сун Цзиюй сдавленно рассмеялся. Какая милая фантазия!
До утра еще было время; он поднялся в кабинет Лун-гэ и принялся рыться по шкафам и ящикам, перебирать бумаги, прощупывать стены. Сколько раз видел, как приставы это делают, но не думал, что придется в своем доме… в доме Лун-гэ… Ему стало тошно, но остановиться он не мог. Толкал и толкал завитки узора на стене, пока под пальцами не щелкнуло; он медленно открыл потайную полку и достал оттуда длинную плоскую шкатулку, надеясь, что там будет нечто невинное. Любовные письма к покойной жене или бывшему любовнику… Недавно Лун-гэ подарил ему такую же: рассказывал, какой у замка непревзойденный секретный механизм…
Где Лун-гэ может хранить ключ? Сун Цзиюй прикрыл глаза, перебирая воспоминания. Вот оно: однажды он заметил, как Лун-гэ прячет что-то в потайное отделение на поясе, но не придал значения – мало ли что там можно носить, серебряные слитки, к примеру…
Прямо с коробкой в руках Сун Цзиюй вернулся в спальню. Лун-гэ еще спал; не проснулся он, и когда щелкнул, открываясь, замок шкатулки. И когда зашелестели страницы учетной книги. Имена, названия товаров, цены… все здесь. Пометки: сколько ушло евнуху Ся, сколько самому Лун-гэ, сколько тем и другим министрам…
Сун Цзиюй прикусил губу так сильно, что выступила кровь. И громко захлопнул книгу.
Лун-гэ вздрогнул, проснувшись, сонно прищурился.
– Юй-эр… что ты не спишь?
– Лун-гэ, – Сун Цзиюй положил книгу перед ним. – Что это такое?
Тот зевнул в ладонь, сел.
– Какая-то тетрадь, я полагаю.
Сун Цзиюй нетерпеливо схватил книгу сам, открыл на страницах с чаем, сунул Лун-гэ под нос.
– Хоу Чжу, мои глаза меня не обманывают? Ты все же солгал мне? Вы с евнухом Ся наживаетесь на поставках ко двору?
Лун-гэ потер лоб, нахмурился.
– Тащить сонного подозреваемого на допрос… Тебя хорошо обучили в цензорате. Ну-ка, позволь мне сперва умыться и зажги побольше света.
Сун Цзиюй не пошевелился, просто сидел и смотрел на него, держа книгу в опущенных руках. Потом сказал тихо и обреченно:
– Лун-гэ…
Тот молча ушел за ширму. Долго, целую вечность, плескалась вода. Затем исчез с ширмы небрежно наброшенный на нее верхний халат из лучшего сычуаньского шелка.
Сун Цзиюй наблюдал, как Лун-гэ засветил вторую лампу, пригладил гребнем волосы. Забрал книгу и сел к столу, листая.
– Ты рылся в моих вещах? – спросил он, не глядя на Сун Цзиюя. Таким тоном, будто интересовался, что тот хочет на обед.
Сун Цзиюй вздрогнул, будто тот его ударил. Задрал подбородок, сказал сквозь зубы:
– Как видишь.
– Что ж, по крайней мере ты не сбежал с добычей в царство Шу, – холодно отозвался Лун-гэ. Ровно поставил упавшую чашечку, отодвинул от края.
– Я не собираюсь никуда бежать. И ты, надеюсь, тоже, – сухо сказал Сун Цзиюй. Как больно…
Может, это все-таки сон…
– Да, я знаю, ты не из тех, кто убегает. Ты из тех, кто врывается и обвиняет других, не разобравшись, – Лун-гэ закрыл книгу. – Юй-эр, я думал, что ты повзрослел. Что ты перестал питать иллюзии о том, какова служба чиновника.
– Лун-гэ, просто скажи мне правду – ты наживаешься на дворцовых поставках или нет? Потому что, если да – это преступление, Лун-гэ, – голос Сун Цзиюя болезненно дрогнул, и он замолчал, чувствуя себя ребенком, уговаривающим взрослого.
– Я хочу для его величества самого лучшего. Однако евнух Ся – мой двоюродный дядя. Он старше и мудрее, он помог скромному племяннику получить это место. Это не тот человек, которому говорят «нет». Так же – мой отец и его родичи: они приложили все силы для того, чтобы я в юном возрасте поднялся так высоко. Вырастили и выучили меня. Ты давно потерял родителей, Сун Цзиюй, и, видимо, ты не способен понять, что такое истинное почитание своих старших. Даже сейчас ты груб и непочтителен со своим старшим братом.
– Это означает – замолчи и забудь? – Сун Цзиюй улыбнулся, и прокушенная губа неприятно засаднила. – Ты даже не попросишь меня прикрыть тебя, ты просто указываешь мне на мое место? Старший брат.
– Я объясняю тебе свое положение, – Чжу Фэнлун поморщился. – Это не просто, мне, твоему Лун-гэ, на которого ты всегда смотрел с таким восхищением, признаваться в своей слабости и зависимости. Я прошу у тебя понимания, Юй-эр.
Сун Цзиюй помотал головой.
– Нет, я не понимаю. Я ведь всегда был против этого, против мздоимства, всякого кумовства, подлога… Разве не ты оценивал мое сочинение десять лет назад? Что с тобой случилось, Лун-гэ?
Он замолчал, пытаясь успокоить дыхание, чувствуя, что сейчас сорвется в безобразную истерику.
– Что со мной случилось? – эхом откликнулся Чжу Фэнлун. – Я стал чиновником высокого ранга, принял на себя ответственность. Я забочусь о своей семье. Я позаботился о тебе, ведь и на твою должность были другие кандидаты. Ты ведь… тоже моя семья, Юй-эр. Пусть и не по крови. Я понял это в тот миг, когда ты ворвался ко мне после экзамена: такой прекрасный в своей ярости, страстный, искренний. Я осознал так ясно, что хочу тебе лишь лучшего… что сделаю все для тебя!
– Мне это не нужно! – выкрикнул Сун Цзиюй. – Выходит, и должности своей я не заслужил?
Глаза Лун-гэ были полны тоски, будто он понимал… осознавал…
– Ты заслужил ее, Юй-эр. Конечно, заслужил. Но без моего вмешательства никто не пожаловал бы ее человеку из рода Сунов. Ты ведь прекрасно это понимаешь.
– Ну конечно… Я должен был догадаться… – Сун Цзиюй прикусил губу. В груди сделалось тяжело и холодно. – Но оставим мою службу. Вчера, глядя мне в глаза, ты говорил, что тебя обманули, что это случайность… Но вот, здесь все, – он поднял учетную книгу за уголок, словно она была вымазана в грязи. – Я знаю твой почерк, Лун-гэ. Ты своей рукой внес запись о закупке дрянного чая и о том, кому пошла разница в цене.
Лун-гэ молчал. Спокойно смотрел на него, ожидая… чего? Вопроса, который Сун Цзиюй не в силах был задать.
Горло стиснуло, и он с трудом выдавил:
– Ты мне солгал. Ты… совершил преступление против государя. И что мне теперь делать с этим знанием? – он снова сорвался на крик.
– Юй-эр хочет, чтоб я решил за него? – Лун-гэ чуть склонил голову набок. – Тогда… я хочу, чтобы ты забыл обо всем. Отнес эту книгу туда, откуда взял, и сделал вид, что ничего не было.
…Интересно, когда казнят тысячей порезов, ощущения такие же? Сун Цзиюй очень аккуратно положил книгу на стол.
– Я сделал бы все, чтобы забыть это. Нет – чтобы этого вообще не было. Чтобы мой Лун-гэ… чтобы хоу Чжу оказался честным и праведным человеком. Но это невозможно. Невозможно…
– Раз я не так хорош, как тебе мечталось… – тихо начал Лун-гэ, прищурившись, словно оценивал его. – Что ты сделаешь, цензор Сун? Донесешь на меня? Уничтожишь?
Сун Цзиюй отвернулся, не в силах выдержать его взгляда. Жить дальше, зная, чем он занимается, закрывать на это глаза – немыслимо. Но донести на него?..
– Не можешь смотреть мне в глаза… – Лун-гэ печально усмехнулся. – Не говори. Я все понял. И… правильно сделал, что солгал тебе, Цзиюй. Все же ты не часть нашей семьи, на тебя нельзя положиться.
Сун Цзиюй поднялся. Внутри все как будто заледенело.
– Берегите себя, хоу Чжу, – он поклонился. И, не дав себе больше времени на раздумья, вышел. Запрыгнул в цингуне на крышу, потом на следующую, вперед и вперед, без всякой цели, пока не выдохся совсем.
Пока не нависла над ним башня Весны и Осени.
Присев на черепицу, он прерывисто вздохнул, обхватил голову руками, глядя, как постепенно светлеет на востоке небо. Вспоминался отец. «Вернее всего, ты найдешь кости»…