Он вздохнул.
– Спасибо, мастер Бао. Думаю… – он задержал дыхание, огляделся. Неужели придется уйти? Но куда, к этому мерзавцу Ху? – Думаю, мне больше нечего здесь делать, – через силу сказал он.
Сходить домой? Он не решился. Малодушно не хотел смотреть на лица Жу Юя и Лань Сы…
– Понимаю. Лучше тебе поболтать с Шаньюанем, – барс, вновь принявший истинное обличие, потерся мордой о край стола, совсем близко к его руке.
– Не хочу я с ним говорить, – Сун Цзиюй нахмурился. – Хочу его избить до полусмерти, – он рассеянно погладил мягкое ухо, как привык в детстве гладить своего пса, который часто садился вот так рядом, пока он читал…
Барс ткнулся макушкой в его ладонь, но тут же отодвинулся, выразительно кашлянул. Сун Цзиюй поспешно убрал руку.
– Можешь попробовать с ним подраться, да только он тебя отлупит.
– Я уже попробовал. Он с такой легкостью побил меня, словно я дитя, – с горечью сказал Сун Цзиюй. – У него сверхъестественная сила, а я остался таким же, как есть. В чем прок быть призраком, если ничего не изменилось? Я дышу, у меня бьется сердце, я чувствую прикосновения, – он посмотрел на свою ладонь. – Или мне это только кажется?
– Ты теперь за завесой, что отделяет мир людей от мира духов. Тут свои законы. – Барс толкнул его лбом в бедро. – А про умения чангуя пусть тебе твой господин расскажет, я ничего и не знаю. У нас, барсов, такого нет.
– Какой он мне господин?! – прошипел Сун Цзиюй не хуже большой кошки. – Я ему не игрушка!
Ослепительная злость накатила на него, и он со всей силы пнул стол. Несколько верхних свитков шлепнулись на пол – но и только.
– Тут свои законы, – повторил барс. – Пойдем-ка, пройдемся. Узнаешь дорогу до поместья.
Шли затененными улицами, потом берегом реки. Выйдя за ворота, углубились в лес. Сун Цзиюй брел по той же дороге, которой всего лишь пару недель назад ехал в город… А ведь тогда он думал, что проведет в Чжунчэне остаток жизни!
Коротким оказался этот остаток, магистрат.
Лес, раньше видевшийся ему просто пестрой путаницей деревьев и кустов, в которых разве что кролика или сойку случайно заметишь и чего-то громче птичьих трелей не услышишь, теперь больше напоминал город, чем сам Чжунчэн. Он полнился голосами, смешками, перешептываниями, тени и странные существа сновали между деревьями, стараясь не попадаться на пути. Соблазнительные женщины в зеленых одеждах, хрупкие юноши, похожие на странствующих студентов, отходили на обочину и кланялись, мимо деловито ползли, летели и бежали непотребные создания, фантастические животные и птицы, которым место в Книге гор и морей: крылатые и бескрылые, многоногие и одноглазые, с человечьими лицами на мохнатых головах, с птичьими клювами вместо ртов… Сун Цзиюю даже показалось, что он видел пару чудовищ из нянькиных рассказов.
«Поверить не могу, – подумал он. – Это мне за то, что смеялся над местными суевериями. И раз я теперь призрак… неужто не отличаюсь от этих тварей?.. Придется теперь вечно служить на побегушках у кровожадного демона…»
Он решительно помотал головой, хмурясь своим мыслям.
Нет. Этого не будет. Пусть посланник смерти утащит его в Ад, но унижаться перед нечистой тварью он не станет!
Глава 12
К поместью Яшмового порога не вело ни одной прямой дороги – лишь замшелые, вросшие в землю лестницы да извилистые тропы. Оставалось только догадываться, как оборотень выезжает отсюда в экипаже.
Место казалось заброшенным: темные некрашеные стены, покрытые коростой разноцветных лишайников ворота среди густых сосен. Перед воротами сидели, как каменные, две маленькие пушистые лисы и, не мигая, смотрели перед собой – будто охраняли.
Впрочем, завидев путников, они сорвались с места и принялись носиться вокруг, размахивая хвостами, словно факелами.
– Господин Бао! Новый братец чангуй! Господин Бао! Новый братец чангуй! Господин Бао! Новый братец чангуй! – без конца восторженно тявкали они, словно больше двух мыслей в их рыжих головенках не умещалось.
Сун Цзиюй помрачнел. «Никакой я вам не братец», – подумал он. И вдруг вспомнил про Ма Сяньфэна. Должно быть, «младший брат» уже узнал о его смерти… А они так нехорошо расстались и даже не успели поговорить…
Он потер лоб. Сколько он оставил за собой несделанного, несказанного…
Ворота открылись, и из внутреннего двора хлынул целый поток лис, на ходу превращающихся в тех самых кукольных мальчиков господина Ху. Одеты они были в разноцветные шелка: зеленый, черный, оранжевый, коралловый – видно, по рангу и возрасту; каждое личико блистало идеальной красотой, отчего все они казались одинаковыми.
Пестрый водоворот немедленно подхватил его под локти, беспардонные руки щипали и похлопывали то там, то тут.
– Старший братец чангуй!
– Это старший братец чангуй?
– Какой красивый!
– Какие сильные руки!
– Он одет как магистрат!
– А где его меч?
– И ноги сильные, он знает цингун!
– Такие мягкие волосы!
– За кожей лица не ухаживает!
– Какой мужественный!
– Он магистрат? Я боюсь!
– Тощий, а зад большой, ха-ха! У меня меньше!
У Сун Цзиюя зарябило в глазах и зазвенело в ушах.
– А ну прочь! – рявкнул он, стряхивая с себя бесстыдные руки.
Лисы рассыпались, но лишь для того, чтобы захватить в свой водоворот и мастера Бао тоже.
– Мастер Бао!
– Старший братец чангуй!
– Пожалуйте, пожалуйте!
– Ах, мастер Бао, с каждым приездом все хорошеете!
– Нет, старший братец чангуй красивее!
– Господин Бао, привезли гостинчик?
Мастер Бао этим вниманием как будто не тяготился: кого-то гладил по макушке, кого-то трепал за румяную щечку, раздавал из рукавов печенье и какие-то корешки.
– Не злись на них, они тут со скуки бесятся. Правда, Лю Четырнадцатый?
Он выудил из толпы совсем маленького мальчика-лисенка, которому по виду едва ли исполнилось восемь, и с ним на руках прошествовал в ворота.
Сун Цзиюй, поджав губы, пошел за ними. Его раздражало все: смазливые мальчики, спокойствие мастера Бао, сама необходимость явиться в поместье Ху Мэнцзы. Неужели это его карма? Предал – сам терпи предательство?
Он ступил на плиты двора, намереваясь сразу пройти к оборотню, все ему высказать… и застыл.
Теперь он понял, почему это место зовется поместьем Яшмового порога.
Старинные павильоны и строения были разбросаны по горным террасам, затененным сосновыми лапами, заросшим бамбуком и дикой сливой. Террасы соединены были истертыми лестницами и мостиками: где-то каменными, где-то висячими. Из-за густого леса вокруг поместье уже погрузилось в полутьму, как по волшебству вокруг начали загораться фонари, но на высоких могучих скалах еще догорал закат. В последних лучах солнца вершины казались пунцовыми, как алая яшма, но туманная дымка, поднимающаяся от водопадов, мерцала жемчугом, как яшма белая. По сравнению с этим величием изящные павильоны казались детскими бумажными коробочками у порога вечности.
«Как красиво», – подумал Сун Цзиюй. Сердце его замерло; он перестал слышать тявканье лисиц и добродушное ворчание мастера Бао; лишь шумела вода, да пели птицы, да шелестели старые сосны, роняя на землю длинные иглы.
Но благодать быстро кончилась: стоило ему сделать шаг, как отовсюду вновь поползли шепотки: «Братец чангуй… Братец чангуй…»
Прислушавшись, он с изумлением понял, что бормочут фонари. Странное холодное пламя в них оказалось огоньками роящихся светлячков.
Служанки во внутреннем дворе, прекрасные, будто феи, завидев его, бросали свои дела и принимались хихикать, перешептываться, закрываясь рукавами. То у одной, то у другой показывался из-под подола рыжий хвост, по-звериному отсвечивали зеленью глаза.
На верхней террасе, в саду главного дома, восседал на ложе Ху Мэнцзы в своих красно-черных шелках. Один лисенок обмахивал его веером, другой неподалеку жарил мясо на вертеле, третий накрывал на стол.
– Наконец-то вы добрались! Спасибо, брат Цинцин, что приглядел за моим беглым красавцем!
– Я такой же твой, как звезда на небе, – огрызнулся Сун Цзиюй. – Поднимай свою драную рыжую задницу и дерись со мной, как человек с человеком. Если я одержу верх, ты отпустишь мою душу.
Ху Мэнцзы взял у лисенка веер и принялся складывать, медленно, по одной пластинке.
– Так тебя все-таки придется учить манерам. Ну меньшего я и не ждал. Однако… – Щелкнула очередная пластинка. – Душу твою я отпустить не смогу, даже если пожелаю. Я не даю невыполнимых обещаний, так что вызов твой не принимаю. Сколько б раз я тебя ни избил, ничего не изменится в нашем положении.
Сун Цзиюй заскрипел зубами.
– Кем ты себя возомнил, проклятый дух? Я императорский чиновник, наследник знатного рода! Как ты смеешь обращаться со мной, будто с рабом?
– Печать твою у тебя забрали, так какой же ты теперь чиновник? – Ху Мэнцзы сложил веер, покрутил его в руках. – А что до знатного рода… мои предки охраняли эти земли в те времена, когда твои еще не родились. Я из рода хушэней, духов-хранителей! Даже императоры уважали нас, почитая как божеств. Кто в этих горах знатнее меня, а?
– Никто! Никто, господин! – подхватил лисий хор.
Сун Цзиюй шагнул к нему, навис над ложем.
– Я поверил тебе, Ху Мэнцзы, – гневным шепотом сказал он. – Я доверял тебе, ты мне нравился! И вот как ты решил ответить мне? Полакомиться моей печенью, сделать меня слугой, своей собачонкой? Да будь ты хоть трижды высокого рода, ты недостоин! – буквально выплюнул он.
Веер ткнулся ему в кадык, надавил.
– Тебе ли говорить о достоинстве, маленький предатель, – пропел Ху Мэнцзы. – Я знаю, что ты сделал в столице, какие клятвы ты нарушил.
Его глаза зажглись золотым пламенем, и Сун Цзюй почувствовал, словно пламя это перетекло в него, разлилось по телу, немилосердно жаля. Невозможно было сопротивляться, отвести взгляд.
– На колени! – пророкотал над ним голос оборотня.