Сун Цзиюй со вздохом кивнул. Попасться на какую-то магическую уловку ему не улыбалось. В конце концов, яогуай должен разбираться в таких делах.
Хэ Лань, прошептав что-то под нос, развязал мешочек и вытряхнул на ладонь обугленную деревяшку.
– О… – он поморщился, словно держал в руке сколопендру. – Это… Это вправду неприятно.
– Что это такое? – Сун Цзиюй наклонился, разглядывая деревяшку. Хоть она и обгорела, все равно легко просматривалось, что вся она испещрена какими-то линиями и знаками, глядеть на которые было больно, глаза будто огнем жгло.
– Осталось от сгоревшей лодки. Вы магистрат, так уберите эту мерзость! – бросила женщина и спрыгнула в воду. Река приняла ее без всплеска, только зелень пошла кругами.
– Ты что-нибудь понимаешь? – Сун Цзиюй поднял глаза на Хэ Ланя.
– Я не могу понять, что это за знаки, но точно не пожелания удачи мореходам. Сгоревшая лодка… Вы думаете, это она?
– Другие лодки в последнее время не горели. – Сун Цзиюй взял деревяшку у него из рук. Прикосновение неприятно обожгло. Он еще раз оглядел находку и положил в мешочек. Поморщился. Похоже, без Ху Мэнцзы не обойтись… Или, может быть, мастер Бао что-то знает?
Сун Цзиюй свистнул, подманивая Бархата. Нового Бархата. Вскочил в седло.
– Я отправлюсь в поместье, а ты, пожалуйста, попробуй донести в управе, что остатки лодки нужно выловить. Придумай причину. Справишься?
– А я надеялся, что мы возьмем лодку и займемся этим вместе. – Хэ Лань вздохнул. – Хорошо, господин, я доложу. А если не выйдет, выловлю сам.
– Ты очень поможешь, – Сун Цзиюй кивнул ему и выслал было коня вперед, но задержался: – Не знаю, что бы я делал без тебя, Хэ Лань.
Помогло. Хэ Лань опустил глаза, улыбнулся уголком рта.
– У вас и без меня много помощников, – сказал он, кусая губы, чтобы не улыбаться шире, и убежал прочь.
Мастера Бао в поместье не оказалось. Сун Цзиюй поболтался по саду, однако оттягивать неизбежное было бессмысленно – идти к Ху Мэнцзы все равно пришлось бы, рано или поздно.
Он поморщился. Унижаться перед бесчувственным животным не хотелось. Но эти письмена на лодке… Он чуял, знал – это что-то важное.
Был уже поздний вечер, над крышами поднялась луна. Ху Мэнцзы пил вино, устроившись за каменным столиком на верхней террасе. Он не повернул головы, когда Сун Цзиюй подошел.
– Господин Ху, – позвал Сун Цзиюй. – Знаешь ли ты, что это такое?
Он вытряхнул деревяшку из мешочка на стол.
Ху Мэнцзы зашипел, глаза его сверкнули зеленым. Одним движением он смахнул ее на землю.
– Что за дрянь? Откуда ты ее взял, злобный чангуй?!
«Это я-то злобный?» – изумился Сун Цзиюй. Но решил не вступать в перепалку. Он наскоро пересказал содержание странной встречи и слова прислужницы речного дракона.
– Я думаю, это обломки «Алой лилии», – заключил он. – И эти знаки мне очень не нравятся.
– Мне тоже, – Ху Мэнцзы с омерзением поглядел на деревяшку. – Такие ждешь увидеть в логове демона, а не на цветочной лодке. Может, какая-то девчонка решила проклясть ненавистное место… Впрочем, нет, это не язык Корё, там тоже пишут иероглифами, – он хлопнул себя по коленям и встал. – Вот что! Вели прислуге собрать нам поесть в дорогу. Кто-нибудь пусть бежит готовить лодку. Выедем прогуляться по реке! Пусть болотная ящерица не думает, что мой чангуй кинется выполнять его поручения! Мы просто отправились полюбоваться луной!
Сун Цзиюй вздохнул, но повиновался. Нашел Ли Пятого, передал ему все поручения. Переоделся поудобнее, взял меч и вслед за лисом спустился с западной стороны горы прямо к небольшой пристани, где уже ждала лодка и прохаживался туда-сюда нетерпеливо Ху Мэнцзы.
Увидев его, тот вскочил в лодку и подал ему руку.
– Давно ли я так же приглашал неприступного красавца, и вот, месяца не прошло, как он стал моим! Прогулка наша все же состоится!
– Не становился я твоим, ты привязал меня колдовством, – сквозь зубы процедил Сун Цзиюй и, оттолкнув его руку, запрыгнул в лодку.
– Будь я императором, заставил бы глашатаев кричать об этом на площади, – Ху Мэнцзы довольно прищурился. – Чистейший белый лотос благоухает в моем скромном саду!
«Если наглый кот не уймется, спихну его в воду», – подумал Сун Цзиюй. Лис, что правил лодкой, как раз вывез их на середину реки.
«Наглый кот» униматься не желал.
– Магистрат Сун – человек серьезный, но когда же мы наконец сможем поболтать друг с другом, пошутить, как близкие друзья? А может, и…
Сун Цзиюй посмотрел на него искоса.
– Никогда. Я ведь подлое создание по своей сути, ты не раз назвал меня предателем и даже вором. С чего бы тебе мне доверять?
Ху Мэнцзы захрустел баклажаном в карамели.
– Скажи, магистрат Сун, умеешь ли ты прощать оступившихся?
– К чему этот вопрос? – Уж вряд ли самоуверенный тигр имеет в виду себя.
– Я назвал тебя вором, когда увидел в твоих руках дорогую мне вещь и решил, что ты взял ее специально, чтобы наказать меня. Так делал один мой знакомый: ломал дорогие мне вещи, когда был на меня сердит. Но ты – не он, и я прошу прощения за свою ошибку. Сможешь ли ты меня простить за эту малость? Или в голове составляешь список всех прегрешений, будто адский судья?
– Нет, – Сун Цзиюй даже слегка растерялся. Ху Мэнцзы попросил прощения? – Но разве дело в мече? Ты назвал меня предателем, заглянув в мои воспоминания. Что ты там увидел? – он дернул уголком губ.
Он думал, что Ху Мэнцзы снова станет издеваться, но тот, отодвинув занавеску, долго изучал луну, прежде чем заговорить.
– Я почувствовал горечь твоей вины. Увидел, как наяву, разочарование на лице твоего Лун-гэ. Разочарование, которое отпечаталось в твоей памяти клеймом. Вот и все.
Сун Цзиюй отвернулся, вперившись в рябь на воде.
– Я и правда его предал, – медленно сказал он. – Донес на него за растрату… Всю жизнь я боролся с несправедливостью, а человек, которого я любил, на которого равнялся, оказался нечестен… Но разве я лучше?
Он замолчал, поняв, что изливает душу перед тем, кто вполне способен обернуть это знание против него.
Впрочем, важно ли это? Чем застыдишь мертвого?
Но Ху Мэнцзы и не пытался стыдить. Взгляд его, обращенный к луне, был полон свежей, острой печалью, не похожей на меланхолию мастера Бао.
– Лучше или хуже… разве об этом речь? Смог бы ты быть рядом с ним, каждое мгновение предавая себя? – он обернулся к Сун Цзиюю. – Это сводит с ума.
Сун Цзиюй вздрогнул: ему вдруг показалось, Ху Мэнцзы знает, о чем говорит, знает в точности.
– Я мог просто уйти, – выдавил он. – Уехать в какой-нибудь Чжунчэн сам, оставить его в покое… Но я всерьез пекся о благе государства, понимаешь, лао Ху? – он усмехнулся зло и горько. – Я счел, что Лун-гэ должен ответить за свои проступки.
– И ты не подумал, что он может оказаться сильнее тебя? Что он может отомстить? – глаза Ху Мэнцзы зажглись странным, болезненным интересом, он даже подался вперед. – Почему ты об этом не подумал?
– Я думал… – Сун Цзиюй глубоко вдохнул. – Но не верил.
– Ты думал, он сдастся из любви к тебе?
Сун Цзиюй резко помотал головой.
– Сдайся он, я тоже не смог бы себя простить. Не знаю, на что я рассчитывал. По дороге в Чжунчэн я все ломал голову: был ли способ разрешить все… иначе? Чтобы никому не было больно.
Ху Мэнцзы вдруг рассмеялся, искренне и весело.
– Даже будь такой способ, тебе его не отыскать. Слишком ты прямолинейный и резкий.
Сун Цзиюй отвел взгляд. «Ошибка на ошибке, Юй-эр».
Он будто наяву услышал ласковый голос Лун-гэ – и вздрогнул.
– Значит, моих воспоминаний ты толком и не видел, тебя разозлило, что я взял вещь без спросу. Тот меч… – начал он, желая переменить тему, – чей он?
Ху Мэнцзы пренебрежительно усмехнулся.
– Разве ты не поклонник моих стихов? Скажи сам.
– Я не собираюсь играть в загадки. Раз ты был близок с наследным принцем, рискну предположить, что и клинок его, – холодно отозвался Сун Цзиюй. Ему не понравилось называться «поклонником». Ему просто нравились ловко и со вкусом сложенные строки. Вот и все.
Ху Мэнцзы рассмеялся, в этот раз – слишком громко, будто хотел заглушить что-то.
– Сам задал вопрос, сам же ответил. Приятно болтать со следователем!
Пожалуй, вышло грубовато, а ведь он вовсе не хотел ранить… Проклятье, почему так сложно? Уж лучше бы ненавидеть его всерьез, чем по-прежнему желать дружбы.
Сун Цзиюй отвернулся. Впереди уже виднелись огни города.
– Не знаю, зачем ты вытащил меня сюда, но давай хотя бы поищем оставшиеся обломки, – пробормотал он. – Поплывем вдоль берега, их наверняка прибило к камышам. Хоть свечение и слабое, даже в темноте они…
Ху Мэнцзы фыркнул.
– Присмотрись, призрак-неумеха. Что такое темнота для того, кто обретает силу в ночи? Я вот вижу кое-что…
Оттолкнувшись от борта, тигр с громким плеском нырнул в воду. Лодку шатнуло так, что лис на корме едва не уронил весло.
Сун Цзиюй склонился над водой; закрыл и открыл глаза, уговаривая себя: я призрак, я могу видеть в темноте…
Ночь посветлела вокруг, словно лунный свет усилился в десятки раз. Сун Цзиюй увидел плывущего тигра – крупную лобастую голову с прижатыми ушами, полосатую спину. Река тоже будто стала прозрачной, и какие-то твари разбегались от Ху Мэнцзы, изо всех сил шевеля щупальцами и плавниками.
У темного края этой прозрачности, у берега, чернели неровными пятнами останки «Алой лилии». Самые крупные уже выловили, но эти, мелкие, дрейфовали по поверхности реки, и местные духи шарахались от них, словно дерево еще горело.
– Подойти ближе? – спросил лис, скривившись.
– Да, – велел Сун Цзиюй.
«Странно, – подумал он, разглядывая обломки. – Часть из них лежала на берегу, словно гигантская волна выбросила их; повелитель реки уж точно может управлять водой, а значит, избавиться от них не составляло ему труда. Но зачем-то он потребовал магистрата. Чтобы тот увидел?..»