– Лао Ху, – позвал Сун Цзиюй. – Мне нужно поговорить с речным драконом.
Тигр вышел на берег, встряхнулся, как большая собака, разбрасывая фонтаны брызг.
– Зачем тебе это?
Лис подвел лодку к песчаному берегу, и Сун Цзиюй спрыгнул на землю.
Тигр, огромный и мокрый, ростом был по середину его груди. Сун Цзиюй снял прилипшую водоросль с его загривка и отбросил в сторону.
– Я думаю, дракон что-то знает. Он намеренно привел нас сюда, я только не знаю, чье внимание он хотел привлечь к этим обломкам, твое или мое.
Он присел возле мокрых досок. На некоторых горели мрачным огнем все те же непонятные письмена.
Тигр вальяжно потерся мокрой мордой о его ухо, едва не сбив с ног.
– Похоже на древние письмена, вроде тех, что остались от Западной Чжоу. Но не такие… Об этом спросить бы у Цинцина, одна его подружка любила возиться с такими штуками, пыталась скрестить даосские и шаманские знания. А что касается старой ящерицы… Уж не знаю, что он задумал, но точно ничего хорошего. С чего бы ему вдруг нам помогать?
– И все же я уверен, дело тут нечисто. Ты можешь его позвать? Или гордость мешает? – Сун Цзиюй вытер рукавом мокрую щеку.
– Гордость… Нет… – тигр замер, глядя куда-то в темноту немигающим взглядом. – Если и гордость… то не моя… Ага!
Он вновь прыгнул в воду, и река вскипела. Новообретенным зрением Сун Цзиюй увидел на мгновение мерцающую чешую цвета морской волны, гибкое тело, поясом сдавившее белый тигриный живот, когтистую лапу… Дракон!
Он подался вперед. Драться они там собрались, что ли? Нашли время!
Наконец бурление успокоилось, и Сун Цзиюй увидел, как тигр, неуклюже-широко переступая по песку, тащит под брюхом какое-то упирающееся существо, вцепившись зубами то ли в одежду, то ли в шкуру.
Существо отчаянно, по-матросски выругалось и вырвалось из тигриной хватки, оказавшись высоким тощим мужчиной.
То, что показалось Сун Цзиюю шкурой, на поверку было неизвестной тканью, плотной и блестящей, как атлас. То тут, то там вспыхивали в лунном свете тончайшие чешуйки, высеченные из яшмы и перламутра. Когда-то это одеяние, очевидно, поражало богатством, но ткань кое-где вытерлась, чешуйки поломались, а вместо приличествующего пояса на бедра свисала рыбацкая сеть. При каждом движении она позвякивала витыми раковинами, заморскими монетками и медными колокольчиками.
На вышитых туфлях господина с трудом угадывался травяной орнамент, так они заросли тиной. Взлохмаченные, как у нищего, волосы падали на лицо, скрывая головную повязку, украшенную бирюзой, а на висках пряди сбились в колтуны наподобие драконьих рогов. Сквозь нечесаную, покрытую ряской гриву сверкали желтые глаза с вертикальным зрачком.
– Ху Мэнцзы! Как ты смеешь так со мной обращаться?! – дракон замахнулся на тигра кулаком, но, услышав в ответ тихое рычание, передумал драться.
Сун Цзиюй, удержав лицо, поклонился, и даже достаточно низко.
– Магистрат Сун приветствует повелителя реки, великого речного дракона, – сказал он так, будто Лун Цяньжэнь снизошел до беседы с ним, а не был вытащен на берег тигром, как креветка из супа.
– Хоть кто-то здесь имеет представление о манерах! Кха… – Голос у дракона был скрипучий, как несмазанная телега. Узкая грудь то и дело сотрясалась от сухого надсадного кашля.
– Ты, вонючая ящерица, перекладываешь на других свои обязанности да еще говоришь о манерах? – огрызнулся Ху Мэнцзы. – Сам чисти свою реку! Не впутывай моего чангуя!
Сун Цзиюй бросил на него бешеный взгляд и снова поклонился дракону.
– Уважаемый великий дракон, не соблаговолите ли вы ответить на пару вопросов?
Дракон покосился на него.
– Какие еще вопросы? Разве я неясно попросил убрать эту дрянь?
– Ясно. Но также мне ясно, что эта дрянь в виде «Алой лилии» плавала в вашей реке довольно долго, не так ли? – Сун Цзиюй прищурился. – Разве великий дракон ничего не мог с этим сделать?
Дракон вскинул голову, так что видно стало щетину на тощем бледном лице.
– Я, Лун Цяньжэнь, не топлю суда! У меня есть принципы! Что это вы вменяете мне, магистрат? Что я ленив? Что я неблагонадежен? Мне не поклоняются годами, месяцами! Другой на моем месте устроил бы потоп или ураган, отравил бы воду в колодцах или наслал засуху! А я прощаю этих несчастных, потому что знаю – они сами переживают плохие времена. И вы, поборник закона, представитель императора, спрашиваете меня, отчего я не топлю лодки?! Тогда скажите, почему вы не сжигаете дома преступников!
– Однако вы сказали, что это «дрянь», – Сун Цзиюй указал на вяло светящиеся в темноте обломки. – И я вижу, что это действительно так. Вас это не беспокоило? Вы могли бы убедить хозяина лодки убрать ее. Кто бы осмелился не выполнить волю великого дракона? Вы же знаете, кто хозяин лодки?
– Хозяин лодки – господин Ма, неужто вы сами этого еще не выяснили? Даже тут хотите, чтобы я делал за вас всю работу! Какая разница, что я сделал и чего не… – Лун Цяньжэнь вновь зашелся кашлем. – Не вижу смысла говорить с вами дальше! Что творится в этом городе! Никто не исполняет обязанностей!
Так, ворча, он отступил в воду, и не успел тигр схватить его снова, как атласные одежды истаяли, только извивы длинного темного драконьего тела мелькнули и исчезли в глубине.
– Скользкий сукин сын, – прошипел тигр.
Сун Цзиюй остановил его, положив руку на холку.
– Не надо. Все, что нужно, я уже узнал.
– Что хозяин лодки – Ма? Это мы и так подозревали.
– Нет. Что дракону было известно, кто и чем здесь занимался, но он не мог ничего с этим сделать. И сейчас не может, – Сун Цзиюй задумчиво погладил тигра по голове, будто пса. – Думаю, нам нужно найти мастера Бао.
Тигр ткнулся носом в его ладонь, щекотно лизнул руку между пальцами.
– Надеюсь, Цинцин жарит мясо. Он обещал притащить оленя… Стоит ли в такой приятный вечер дальше говорить о делах?
Сун Цзиюй покачал головой.
– Нужно узнать, каково назначение этой росписи. Я чувствую, что мы наткнулись на что-то важное.
– Ну хорошо, мой суровый магистрат, – тигр вдруг улегся у его ног. – Но давай побеседуем об этом дома за ужином. На лодке мы покатались, теперь, так уж и быть, забирайся ко мне на спину. Ты же хотел оседлать тигра.
Сун Цзиюй посмотрел на него скептически, но… Стоит ли отказываться от такого предложения? Наконец они говорят мирно, без ругани и криков.
– Ты невероятно щедр, – он поклонился.
Полосатая шкура уже высохла; мех под руками оказался мягким и теплым, ароматным, как сосновая хвоя. Сун Цзиюй с трудом удержался от того, чтобы не распластаться на могучем хребте, как делал в детстве, играя с псом.
Тигр замурлыкал, словно большая кошка, вибрация прошла по всему его мощному телу, превратившись в смешок.
– Может, хоть это тебя развеселит. Знаю, ты уже улыбаешься. Держись!
Мелькнули городские огни, и ночной ветер ударил Сун Цзиюю в лицо.
Усидеть на тигрином хребте было не так просто: это конская спина широкая и надежная, кошачье же тело все время изгибается, как текучая вода. Вот тигр напружинился перед прыжком, вот оттолкнулся от сосновой ветки так, что ароматным дождем посыпались иглы, и прыгнул, распластался в воздухе.
Сун Цзиюй прижался к нему, обхватив за мощную шею. Его наполнил детский восторг: полет, мягкий мех, огромный зверь под ним… Звезды хрустально смеются, перемигиваясь в морозном небе, ветер свистит, путаясь в ветвях… Словно сказка.
Прыжок, другой, и тигр остановился.
– Смотри. Нравится?
Сун Цзиюй поднял голову от гладкого меха и не сразу понял, где оказался: ночное небо, синее от лунного света, накрыло куполом, вокруг лишь звезды да белый камень. На луну его, что ли, отвез этот волшебный тигр?
Но вот ветер донес шум водопада, темнота внизу, стоило приглядеться, стала лесом, огоньки, похожие на рой светляков, – поместьем.
Не луна. Но как близко к ней!
– Яшмовый порог… – прошептал он.
Тигр вздохнул полной грудью.
– Да. Мы на пороге неба. Выше только снежные пики бессмертных.
Сун Цзиюй спрыгнул с его спины, положил ладонь на лобастую голову.
– Дух захватывает, – тихо сказал он.
Тигр помолчал, глядя вокруг звериным немигающим взглядом.
– Хорошо… Стоять тут с тобой, – наконец сказал он, будто выдавливая слова. – Не одному.
Сун Цзиюй обернулся к нему, чувствуя, что нужно сказать нечто особенное, но на ум пришло лишь:
– Превратись.
Ху Мэнцзы послушался. Среди яшмовой мертвой белизны зажегся алым шелк его халата, золотом замерцали глаза.
Немного помедлив, Сун Цзиюй взял его за руку. И снова обернулся к бескрайнему миру под ногами.
Слова были не нужны, оба они знали, что такое печаль одиночества. Что произошло между Ху Мэнцзы и наследным принцем, интересно? Он не стал спрашивать сейчас.
Ху Мэнцзы первым высвободил руку.
– Время спуститься, мой прекрасный магистрат. Цинцинов олень, наверное, уже превратился в угли.
Он снова сменил облик, и Сун Цзиюй оседлал его, прижался к мягкой шерсти. И почему Хэ Лань сказал, что от него пахнет зверем? От Ху Мэнцзы исходил совсем не звериный запах, а свежий, лесной, будто роса или источник…
Тигр прыгал с уступа на уступ, мягко приземляясь на лапы; вскоре стали видны огни поместья. Еще несколько прыжков – и вот они уже на главном дворе.
Глава 17
На верхней террасе и правда жарилась на вертеле оленья туша. Слуги-лисы крутились вокруг, то раздувая угли, то добавляя специй, то просто принюхиваясь. Глаза их в полутьме вспыхивали зеленью.
Мастер Бао развалился на подушках под деревом и обмахивался веером. Служанка-лиса вычесывала лесной мусор из его длинных волос, лисенок подливал вино, а незнакомая бледная женщина играла на пипе. Хоть пальцы ее были проворны, в прекрасном лице, в движениях чувствовалось нечто неестественное. Подойдя ближе, Сун Цзиюй понял, что она не человек. И одежды, и кожа ее отливали фарфоровым глянцем, лицо – черные брови и алые губы – росчерки кисти, розовеющие щеки – прихоть художника.