– Ты… проклятый… – краем глаза Сун Цзиюй заметил блеск стали – Хэ Лань молниеносным движением выхватил из рукава нож и бросился к намертво стиснутому корнями Ху Мэнцзы. Пары шагов ему не хватило: барс прыгнул, впился клыками в его горло, но брызнула не кровь, а золотая пыльца, мгновение – и в пасти у него оказался смятый привядший цветок.
Обнажив меч, Сун Цзиюй бросился к Ху Мэнцзы, рубанул по корням. Потекла густая черная смола, за спиной раздался глиняный грохот; Сун Цзиюй едва успел развернуться и подставить меч под тяжелую алебарду. Клинок зазвенел, но выдержал, добрый клинок, хороший подарок…
– Благородный внук Сун! – прогремел над ним голос императора. – Я в тебе разочарован!
Второй глиняный воин занес алебарду, но тигр одним ударом лапы снес ему голову.
– Ты? Разочарован в А-Юе?! – прорычал он. – Ты не достоин…
Что-то огромное, похожее на заросшее тиной бревно, врезалось в него, всем весом вмяло в топь. Дракон! Здесь, на болотах, он как будто стал больше. Тигр наотмашь ударил его по морде, принялся драть задними лапами грудь, но когти соскальзывали с малахитовой чешуи. Дракон изогнул гибкое тело и, огромными клыками ухватив врага поперек туловища, взмыл, заметался, колотя тигром о сосновый ствол, как безвольной игрушкой, размахнулся и со всей силы швырнул об землю. И не достать его, летящего, мечом…
Сун Цзиюй напружинился было для прыжка, но мастер Бао преградил ему путь.
– Лун Цяньжэнь! – крикнул он. – Старый сукин сын! Перед тобой-то он чем провинился?! Отдай его мне! Это мы с магистратом Суном должны с него спрашивать!
– Я служу его величеству! – огрызнулся дракон. – Мой договор о верной службе скреплен священной императорской печатью! Не смей мешать императорскому правосудию, голодранец!
Сун Цзиюй стиснул зубы. Это, что ли, правосудие?! Ху Мэнцзы толком ничего не сказал, не успел оправдаться…
– Отпустите его! – велел он. – Мастер Бао прав, мы должны услышать все из его уст.
– Тебе не дозволено здесь распоряжаться, щенок безродного Суна! – проскрипел Чжун-ди. – Ты посмел поднять руку на Сына Неба! Изменник! Взять его!
Барс обернулся к нему вдруг.
– Лови! – крикнул он и мотнул головой, швыряя орхидею. Оттолкнувшись от земли, он взмыл высоко в воздух – и обрушился на речного дракона, вцепился ему в загривок. Они покатились по земле.
Сун Цзиюй поспешно сунул орхидею за пазуху и ударил ногой глиняного стражника так, что тот отлетел и в черепки разбился о сосновый ствол. Сун Цзиюй бросился к топи, в которой исчез тигр. Рыжевшая среди зеленой грязи лапа вдруг превратилась в изящную человеческую руку. Выругавшись, Сун Цзиюй сунулся в грязную булькающую жижу и ухватил бесчувственного Ху Мэнцзы за волосы.
Возможно, горный дух стал почти бесплотным или Сун Цзиюй обрел неожиданную силу – он легко вытащил обмякшего Ху Мэнцзы и поднял на руки.
Тот не сопротивлялся, кровь из рассеченного лба заливала лицо.
С ним происходило нечто странное: черты смазывались, то проявлялись тигриные полоски, то клыки вылезали из безвольного рта. Но хуже всего… Сун Цзиюй мог видеть сквозь него свою собственную руку.
Перекинув Ху Мэнцзы через плечо, отсекая мечом рвущиеся к ним ветки, Сун Цзиюй побежал к выходу из «тронного зала». Император ревел у него за спиной приказы, выпуская облака мошкары; его голос заглушал скрипучий визг дракона и яростный рык барса.
Ветви входа в болотный дворец тоже пришли в движение, затягивая проем. Сун Цзиюй прибавил скорости, но те уже сплетались перед ним…
«Я чертов призрак, – сказал себе Сун Цзиюй. – А они оба – духи».
И, не сбавляя шага, врезался в живую стену. И пролетел насквозь, не почувствовав никакого сопротивления. Оглянулся – оставить там мастера Бао?.. Но что он может сделать? Он должен спасти хотя бы этих двоих…
Поудобнее перехватив Ху Мэнцзы и пристроив за пазухой орхидею, в цингуне он помчался к поместью.
– Бегите, бегите! – стонал за ним лес. – Неблагодарный щенок Сун… Предатель Ху… Я доберусь до вас!
Лишь за воротами Яшмового порога он смолк, оглушительная тишина придавила, зазвенела в ушах. Не выбежали лисы, светляки не зажгли фонарей. Сун Цзиюй увидел торчащие из травы черные уши, заметил блестящие глаза, но звери лишь наблюдали, не шевелясь.
Он вломился в покои Ху Мэнцзы, но темно было и там; зелень, прежде сочная и живая, вяло опустила листья.
Сун Цзиюй уложил Ху Мэнцзы на постель; тот все еще «мерцал» – то становился прозрачным, то снова обретал плоть, по его телу одна за другой прокатывались волны превращений, но одно оставалось неизменным что в тигрином образе, что в человечьем – глубокая, уже посиневшая по краям рана на лбу.
Ваза все еще стояла в изголовье постели; Сун Цзиюй нащупал за пазухой смятый цветок и поставил его в воду. Постоял над кроватью, не зная, что делать дальше.
Приоткрылась дверь, протиснулся сквозь нее Лю Четырнадцатый с горячим полотенцем на подносе. Помялся на пороге.
– Старший братец! На!
– Слава Небу, я уж было думал, вы все превратились в лис оттого, что ваш господин ранен, – Сун Цзиюй принял полотенце и осторожно промокнул лоб Ху Мэнцзы, стирая кровь. Та уже свернулась, стянула рваные края раны, но Сун Цзиюй видел, что дело плохо – похоже, удар достал до кости, а может, и проломил ее… Обычный человек после такого не жилец.
– Принеси лекарств, – попросил он. – Останавливающий кровь порошок, укрепляющий отвар, все, что найдете… И позови старших!
Звать не пришлось, управляющий Ли с женой уже несли коробочки и склянки.
– Что же это делается! – вздохнул лис. – Что делается! Наш господин… Как же так вышло?
Его строгая молчаливая жена немедленно развела огонь под жаровней и принялась кипятить какие-то травы.
– В таких случаях необходимо не дать душе оторваться от тела, – сказала она задумчиво, словно ни к кому не обращаясь.
– И как это сделать?
– Этого я не знаю. Мастер Бао разбирается в лекарском деле. Я могу лишь сварить укрепляющий отвар.
Сун Цзиюй, не в силах стоять спокойно, прошелся по комнате. Мастер Бао все не возвращается, что, если ему нужна помощь? Но и Ху Мэнцзы выглядит так, будто может умереть в любой момент…
А стоит ли ему помогать? Сун Цзиюй прикусил губу, размышляя. Ху Мэнцзы стоит за убийством всей семьи Вэй, он сам признался. Из-за него империя пришла в упадок. Он предал своего императора, и тот стал злобным духом; соблазнил его сына и настроил против отца, заставив попрать принцип почитания старших…
Сун Цзиюй покачал головой. Ты лжец, Ху Мэнцзы, ты обманул меня, обманывал все это время… Ты знал, кто я, и знал, кто меня убил, но молчал. Ты не дал мне переродиться, сделал меня своим слугой, ты втирался ко мне в доверие… Но все же я не могу оставить тебя умирать.
И хочу узнать, почему ты все это сделал.
– Пожалуйста, поддерживайте в нем жизнь, – велел он и вышел. Наскоро поседлав коня, он вывел его во двор, чтобы мчаться обратно, но тут мастер Бао показался в воротах.
Он хромал, весь перепачкан был в тине, а его длинные волосы укоротились наполовину, заляпанные кровью.
– Куда это ты опять? – мрачно спросил он, кивнув на Бархата.
– За вами, – Сун Цзиюй вздохнул с облегчением. Подозвав лиса, он сунул ему повод и поспешно подошел. – Вы ранены?
– Так… Потрепала меня ящерица. – Мастер Бао, поморщившись, приподнял волосы, слипшиеся от крови. – Что Шаньюань?
– Плохо, – лаконично откликнулся Сун Цзиюй.
Он провел мастера Бао в покои Ху Мэнцзы и молча замер поодаль.
К тому времени лисы уже вымыли и переодели своего господина. Он лежал, спокойный и бледный, под зеленым стеганым одеялом, а госпожа Ли поила его отваром с маленькой ложечки. «Мерцание» почти прекратилось, но Сун Цзиюй все еще видел сквозь руку Ху Мэнцзы складки на ткани.
Мастер Бао послушал его пульс, раздвинул пальцами веки, поводил перед глазами свечой.
– Череп цел, но верхний даньтянь поврежден, – заключил он. – Образовался застой ци, но… В таком состоянии больные обычно бредят, а этот лежит трупом. Что-то не так. Ему чего-то не хватает, чтоб очнуться.
– Может быть, ему стыдно возвращаться, – желчно сказал Сун Цзиюй и сразу же устыдился. Поглядев на орхидею в вазе, он тяжело вздохнул и присел к столу, налил себе вина. Потом вдруг выпрямился:
– Мастер Бао, в безопасности ли мы в этом поместье?
– Да. Это не просто дом, здешний фэншуй… А, скажу по-простому: хушэнь в своем логове сильнее всего, – мастер Бао устало вздохнул. – Но вот цветочный оборотень…
Он прокусил палец и быстро начертил на цветке орхидеи какой-то знак.
– Вот теперь, пока не сотрешь, в человека не превратится.
Сун Цзиюй опрокинул чарку; хотел налить еще, но в результате приложился прямо к горлышку и пил, пока кувшин не опустел. Утерев навернувшиеся от крепкого вина слезы, он оттолкнул кувшин, нисколько не почувствовав себя лучше. Итак, он слуга предателя, убийцы и обманщика. И что с этим делать?
– Что за мерзкая история, – процедил он, не желая смотреть ни на цветок, ни на Ху Мэнцзы. – Мне жаль, мастер Бао. Но спасибо, что вернулись.
Мастер Бао взял другой кувшин и выпил залпом, в два глотка, утер рот.
– Я немедленно ухожу. Не собираюсь оставаться с ним под одной крышей и не желаю слушать, как он будет выкручиваться. Хватит.
– Если он умрет, умру и я, – Сун Цзиюй, не отрывая глаз, смотрел на крошечную мошку, ползущую по лакированному столу среди перламутровых гор и водопадов. – Кто тогда остановит лао Ма и Чжун-ди? Я знаю, что прошу слишком многого, но… подумайте о людях, которые погибнут, если лао Ма добьется своего и обрушит дорогу, идущую через ваши владения.
– Я и так слишком много думал о людях! – огрызнулся Бао Сюэ. – Не спустись я к Юн Аньцзин…
Он ударил по столу кулаком, расплющивая мошку. Ледяной ветер пронесся по комнате.
– Люди! Что мне за дело до людей?! Что мне за дело до тебя и этого лжеца?! Ты что, не ушел бы, если б мог?!
Сун Цзиюй медленно поднял голову. Ушел бы? Так же, как ушел из дома Лун-гэ той ночью, чтобы больше никогда не вернуться?..